Одержимость (СИ) - "Marlu"

— Точно больше ничего не нужно постирать? До утра все высохнет.

Он пожал плечами и сунул куртку с джинсами в открытый люк.

— Погоди, — я сообразил, что ему нужно во что-то переодеться. Не голышом же ходить по чужой квартире. Это я мысленно его уже раздел и поимел во всех позах, а на деле человек мог оказаться скромным и испытывать дискомфорт от необходимости заголяться перед посторонними.

Я принес махровый халат, который когда-то дарила мне матушка и который был мне безбожно мал. Нашел и тренировочный костюм — его тоже стоило бы выбросить лет пять тому назад, но все руки не доходили. Вот и пригодились.

— Держи, можешь переодеться и стирать все, что нужно.

Он кивнул и выжидательно на меня посмотрел: когда уйду-то.

— Я буду на кухне, — правильно истолковать его взгляд не составило труда. — Если хочешь принять душ…

Он снова кивнул. Меня эта пантомима начала изрядно раздражать, но я усилием воли заставил себя успокоиться — он-то не виноват.

— Полотенце сейчас принесу. Новая мочалка в нижнем ящике тумбы.

Я сидел на кухне битый час и ждал. Не знаю, что там можно делать столько времени, но стучать и спрашивать не стал. Прислушивался к звукам из-за закрытой двери — они вселяли надежду, что с гостем все хорошо. Жаль, что сардельки уже разварились и превратились в куски непонятно чего. Наверное, их стоит уже выбросить. Я допивал второй бокал коньяка, когда замок в ванной комнате все-таки щелкнул.

— С легким паром, — произнес я, но сарказм сдержать все-таки не удалось.

— Спасибо, — он слабо улыбнулся и на нижней губе появилась капелька крови — треснула. — Извини, не смог удержаться и принял ванну. Не так часто… — он замолчал на полуслове и облизнул губы.

— Макароны с сардельками будешь?

— Мне не хотелось бы затруднять…

— Значит, будешь. — Я закинул в воду свежую партию сарделек и положил на сковороду макароны, терпеть не мог разогретые в микроволновке, невкусно. — Коньячку за знакомство?

— Не пью.

— Совсем? — Я удивился, не вязался у меня образ могильщика с трезвым образом жизни.- Я же не предлагаю напиваться, пару глотков. Или религия не позволяет?

— Религия.

Я прочистил горло и стал орудовать лопаткой, перемешивая макароны, чтобы скрыть замешательство, потому что не мог решить, серьезно он или шутит. В любом случае, уговаривать дальше смысла нет.

— Я выбросил упаковку от сарделек, но на них было написано «говяжьи».

— Спасибо, — он едва заметно улыбнулся, но губа снова треснула, и он прихватил больное место зубами.

Поставив на стол тарелку и приглашающе махнув рукой — ешь, мол, я устроился напротив и включил телевизор. Он покосился на меня и присел на краешек стула. Халат, плотно завязанный на талии, распахнулся, открывая гладкую грудь.

— Чаю налить? — я продолжал играть роль гостеприимного хозяина и понятия не имел, как приступить к самому главному. Вот как ему можно предложить переспать?

— Да, спасибо.

Я занимался чаем и думал: не плюнуть ли на всю затею? Ну переночует он у меня в гостиной, диван разложу — пусть спит. Но само его присутствие действовало на меня странным образом. Я ощущал его присутствие каждой клеточкой тела, а воображение, на отсутствие которого жаловаться никогда не приходилось, немедленно дорисовывало все остальное. В красках. В подробностях. Мысленно я разложил его во всех мыслимых позах, и от этого неудовлетворенность становилась все сильней. Я залпом допил коньяк.

— Спасибо, — он отставил пустую тарелку и потянулся за чаем. Плотнее подвинулся к спинке стула, откинулся и удовлетворенно вздохнул, поднося чашку к губам. Не отдавая себе отчета, в том, что делает, он вытянул ноги, положил их на второй стул и прикрыл глаза.

— Как смотришь на то, чтобы переспать?

Он как будто не расслышал, продолжая сидеть в прежней позе. Не дрогнул ни единым мускулом, только сильнее сжалась рука, держащая чашку. И он молчал. Ровно дышал, не открывая глаз. Не возмущался, не просил выпустить из квартиры. Я уже смирился с тем, что это такое своеобразное «нет», когда он тихо и без выражения произнес:

— Три тысячи рублей.

И продолжал сидеть в прежней позе, как будто не он только что назначил за себя цену — три тысячи. Рублей! Я никогда не имел дела со шлюхами. Не в брезгливости дело, скорее в принципах: продажная любовь унизительна и для того, кто продает, и для того, кто покупает. У меня, слава богу, недостатка в партнерах не было, чтобы опускаться до проституток. И я бы выставил этого парня, имени которого даже не знал, но злость напополам с желанием плохой советчик. И вместо того, чтобы оскорбиться, я сказал:

— Надеюсь, это цена за всю ночь?

Он промолчал, только поставил почти пустую чашку на стол. Уронил руки на колени и, спохватившись, резко встал. Я следил за представлением со все возрастающим раздражением. Три тысячи невеликие деньги, и я надеялся, что этот случай будет наукой мне впредь не западать невесть на кого. Лучше искать партнеров в своем кругу, среди тех, кто знает правила игры, кто пойдет с тобой в постель, чтобы разделить удовольствие на двоих. Я сдернул с него халат. Он покорно стоял, опустив голову, и упорно не глядя в мою сторону, и эта чертова покорность заводила похлеще крутого порно. Хотелось вжать его в стену и жестко отыметь, но в то же время я до боли сжимал зубы, чтобы не наброситься на него с поцелуями, чтобы не смять его податливые губы, не засунуть язык глубоко в рот. В каком бы угаре я ни находился, но не позволял себе забыть о трещинке и крови. Стоит только тронуть, как она потечет снова. И я терзал его шею, прикусывал кожу и жадно шарил руками по телу.

— Все… Пойдем в кровать, а то я тебя прямо тут… — я едва заставил себя оторваться, и мы как два зомби, держась друг за друга, добрели до спальни.

И вот там я оторвался по полной, почти не соображая ничего от накрывшей с головой животной страсти, едва контролируя себя, я все-таки настойчиво повторял себе: не целоваться! От его податливости сбивалось дыхание, в ушах грохотала кровь — наваждение какое-то, потому что ничего такого, от чего настолько рвало бы крышу, он не делал. Он просто позволял делать с собой что угодно, запрокидывал голову, открывая беззащитную шею, и мне этого хватало, чтобы окончательно слететь с катушек…

Где-то посреди ночи я вспомнил про стиральную машинку. Собрал с пола штук пять презервативов — нечего им до утра валяться — и пошел вешать белье на электрическую сушилку. Вернувшись, обнаружил его у стены. Он лежал, устало вытянувшись у стены, и выглядел откровенно затраханным.

— Прости, кажется, я тебя заездил, — я был настроен благодушно, чмокнул его во влажный от пота висок и укрыл нас обоих одеялом.

Утром он взял деньги и, коротко кивнув, ушел, отказавшись от завтрака. Тогда я был уверен, что мы распрощались навсегда. Увы, как показало время, я сильно ошибался — через несколько дней стало ясно, что никого другого мне не надо.

Можно было бы бороться со своим нездоровым влечением — о любви речи не шло, я и пытался. Но клин вышибаться клином отчаянно не хотел. В первый раз пойдя на поводу своих желаний, я словно выпустил джинна из бутылки и теперь сам стал ее рабом. И в ближайшую субботу, проклиная все на свете, я снова поехал на то самое кладбище. Оставалось надеяться, что он будет на месте.

========== Глава 2 ==========

Я сидел в машине битый час, чувствуя себя попеременно то дешевым детективом, то рыбаком, ждущим у моря погоды. Идею сначала пройтись по кладбищу пришлось откинуть сразу — оно было слишком большим, и предугадать, где именно может быть бригада могильщиков, казалось невозможно. Я, конечно, осмотрел доступные места, пожалев, что не взял с собой бинокль, пусть и театральный, но все же. Стукнулся в дверь домика с вывеской «Администрация» — безрезультатно, закрыто. Народ, в отличие от прошлой субботы, вокруг не шастал, и складывалось такое ощущение, что сегодня все похороны отменили.

Чуть поодаль стоял какой-то ангар, который я принял за склад. К нему вела неширокая грязная тропа, упиравшаяся в почти неразличимую на общем фоне серую железную дверь. Возможно, следовало приехать раньше — я не слишком разбирался в особенностях работы погребальных контор, но прошлый раз выцепить мою зазнобу получилось уже в сумерках, то есть значительно позднее, чем было сейчас. Потом мне пришло в голову, что у него мог быть выходной. У всех людей бывают выходные, чем могильщики отличаются от остальных? Гадкие мысли про сменный график работы, про вахты и отпуск я старательно отгонял, но чем дальше, тем более правдоподобной казалась мне эта версия. Черт побери, он мог просто уволиться!