Пробуждение разума - Кришнамурти Джидду

К.: Не следует ли спросить: «Почему вы просите помощи?»

Н.: Позвольте мне ответить так: вы как бы ощущаете запах самообмана, вы точно не знаете…

К.: Это очень просто. Я не хочу обманывать себя – верно? Поэтому я выясняю, что представляет собой то движение, что представляет собой та вещь, которая несёт обман. Очевидно, что он возникает, когда я жадный, когда я чего-то хочу, когда я не удовлетворён. Тогда я, вместо того чтобы атаковать жадность, желание, неудовлетворённость, хочу чего-то большего.

Н.: Да.

К.: Значит, я должен понять свою жадность. Почему я жаден? Это потому, что я сыт по горло этим миром, что у меня есть женщины, есть автомобили, есть деньги, но я хочу чего-то большего?

Н.: Я думаю, человек жадный потому, что желает стимуляции, желает избавления от самого себя, чтобы не видеть собственного убожества. Но вот о чём я хочу спросить – я знаю, вы в ваших беседах отвечали на этот вопрос множество раз, но он продолжает возникать почти неизбежно: великие мировые традиции, если отвлечься от того, что с ними стало (они были искажены, неправильно истолкованы и стали обманом), всегда прямо или косвенно говорят о помощи. Они говорят: «Гуру – это и вы тоже», но в то же время помощь существует.

К.: Сэр, вы знаете, что означает слово «гуру»?

Н.: Нет, не совсем.

К.: Тот, кто указывает. Это одно значение. Другое значение – тот, кто приносит просветление, снимает с вас бремя. Но вместо того чтобы снять с вас ваше бремя, они навязывают вам своё.

Н.: Боюсь, что так.

К.: «Гуру» также обозначает того, кто помогает вам перебраться на другую сторону, и так далее – есть много значений. В тот момент, когда гуру говорит, что он знает, можете быть уверены, что он не знает. Очевидно, поскольку то, что он знает, есть нечто прошлое. Знание есть прошлое. И когда он говорит, что знает, он думает о каком-то переживании, которое случилось у него и в котором он распознал нечто великое, а это распознание родилось из ранее имевшегося знания, иначе он не смог бы распознать его, и потому корни его переживания – в прошлом. Поэтому оно не реально.

Н.: Ну, я думаю, бо́льшая часть знания именно такова.

К.: Так почему же мы хотим присутствия во всём этом какого-либо вида традиции, древней или современной? Видите ли, сэр, я не читаю никакие религиозные, философские или психологические книги; человек может уйти в себя на поразительную глубину и выяснить всё. Проблема в том, чтобы погрузиться в себя, в том, как это сделать. Не будучи способным это сделать, человек просит: «Не поможете ли вы мне?»

Н.: Да.

К.: А другой парень отвечает: «Я тебе помогу» – и заталкивает вас куда-то ещё.

Н.: Да, это вроде ответа на вопрос. На днях я читал книгу, в которой говорилось о чём-то под названием «сат-сан» [1].

К.: Вы знаете, что это значит?

Н.: Присоединиться к мудрым.

К.: Нет, к хорошим людям.

Н.: А-а, к хорошим людям!

К.: «Если ты хороший, то ты мудрый» – а не «если ты мудрый, то ты хороший».

Н.: Это я понимаю.

К.: Раз вы хороший, значит, вы мудрый.

Н.: Я не пытаюсь это к чему-то привязывать, но я вижу, что мои студенты и я сам – если говорить о себе, – когда мы читаем, когда мы слушаем вас, мы утверждаем: «А, мне никто не нужен, мне не нужно быть с кем-то», – и в этом тоже заключён большой обман.

К.: Естественно, потому что вы под влиянием говорящего.

Н.: Да. Это верно (смеётся).

К.: Сэр, послушайте, давайте будем проще. Предположим, что нет ни книги, ни гуру, ни учителя, – что бы вы тогда делали? Человек в смятении, в замешательстве, в агонии – что ему делать? Некому помочь вам, нет никаких наркотиков, нет транквилизаторов, нет организованных религий – что бы вы стали делать?

Н.: Не могу себе представить, что бы я стал делать.

К.: Именно.

Н.: Вероятно, тогда случился бы момент настоятельной потребности.

К.: В этом всё дело. У нас нет настоятельной потребности, поскольку мы говорим: «Ну, кто-нибудь мне обязательно поможет».

Н.: Но большинство людей в такой ситуации сошли бы с ума.

К.: Я не уверен, сэр.

Н.: Я тоже не уверен.

К.: Нет, я совсем не уверен, ведь что мы делали до сих пор? Люди, на которых мы полагались, религии, церкви, образование – они привели нас к этому ужасному хаосу. Мы не свободны от скорби, не свободны от наших животных стремлений, нашего уродства, нашего тщеславия.

Н.: Можно ли так сказать обо всех? Есть различия. На каждую тысячу обманщиков есть один Будда.

К.: Но это уже не моя забота, сэр, если мы говорим, что это ведёт к такому заблуждению. Нет, нет.

Н.: Тогда позвольте мне спросить вас о следующем. Мы знаем, что без напряжённой работы тело может заболеть, и эта тяжёлая работа и есть то, что мы называем усилием. Существует ли иного рода усилие, необходимое для развития того, что мы могли бы назвать духом? Вы выступаете против усилия, но разве рост и всестороннее благосостояние человека не требует чего-то вроде тяжёлой работы того или иного вида?

К.: Я не знаю, что вы подразумеваете под тяжёлой работой. Физически тяжёлую работу?

Н.: Это то, что мы обычно подразумеваем под тяжёлой работой. Или то, что делается против желаний.

К.: Видите, вот оно! Наша обусловленность, наша культура строится вокруг этого «идти против». Возводится стена сопротивления. Поэтому, когда мы говорим «тяжёлая работа», что мы имеем в виду? Лень? Почему я должен делать усилие во имя чего-то? Почему?

Н.: Потому что я чего-то желаю.

К.: Нет. Почему существует этот культ усилия? Почему я должен делать усилие, чтобы достигнуть Бога, просветления, истины?

Н.: Есть множество возможных ответов, но я могу ответить только за себя.

К.: Возможно, всё это уже присутствует здесь, только я не умею смотреть.

Н.: Но тогда должно быть препятствие.

К.: Важно, как мы смотрим! Оно может быть сразу за углом, под цветком, оно может быть повсюду. Поэтому сначала я должен учиться смотреть, а не делать усилие, чтобы смотреть. Я должен выяснить, что это значит – смотреть.

Н.: Да, но вы не допускаете, что может присутствовать сопротивление тому, чтобы смотреть?

К.: Тогда и не утруждайтесь смотреть! Если кто-то приходит и говорит: «Я не хочу смотреть», – как вы собираетесь его заставить смотреть?

Н.: Нет, я говорю сейчас о себе. Я хочу смотреть.

К.: Если вы хотите смотреть, что вы под этим подразумеваете? Вы должны выяснить, что значит смотреть, прежде чем приложите усилие, чтобы смотреть. Верно, сэр?

Н.: Для меня это было бы усилие.

К.: Нет.

Н.: Смотреть таким тонким, деликатным образом. Я хочу смотреть, но я не хочу выяснять, что значит смотреть. Я согласен, что лично для меня это главное. Но такое желание сделать быстро, преодолеть – разве это не сопротивление?

К.: Быстрое средство преодоления.

Н.: Есть ли во мне что-то, что я должен изучить, что сопротивляется той тонкой, гораздо более деликатной вещи, о которой вы говорите? Разве то, что вы говорите, – это не работа? Разве это не работа – задавать вопрос так спокойно, так тонко? Мне кажется, что это работа – не слушать ту часть, которая хочет сделать это…

К.: Быстро.

Н.: Особенно для нас, здесь, на Западе, а может быть, и для всех людей.

К.: Боюсь, что во всём мире одно и то же: «Скажите мне, как достичь этого быстро?»

Н.: И всё же вы говорите, что это происходит мгновенно.

К.: Да, очевидно.

Н.: Хорошо, я понимаю.

К.: Сэр, что такое усилие? Встать утром с кровати, когда вам вставать не хочется, – это усилие. Что приводит к такой лености? Недостаток сна, переедание, распущенность и всё такое, и на следующее утро вы говорите: «О, какая тоска, мне надо вставать!» Теперь подождите минутку, сэр, послушайте. Что такое лень? Это физическая лень или это мышление ленивое?