Я – борец 2 - Гаусс Максим

– Врача! – скомандовал рефери, понимая, что тут что-то не в порядке, делая одновременно шаг к Павлу, не веря своим глазам.

«Сука, неужели вырвал плечевую кость из сустава?!» – мелькнуло у меня, а Паша в этот миг неожиданно обмяк и осел на ковёр, потеряв сознание.

Зал охнул, а я поймал на себе взгляд Сидорова. Его губы шептали беззвучно: «Ты следующий, советская мразь!»

Пока мы уносили Павла с ковра, я видел, как Сидорову поднимали руку с формулировкой «ввиду снятия соперника врачом». А когда к носу Дружинина поднесли нашатырь, он открыл глаза.

– Я не могу руку поднять, – выдохнул он проснувшись.

– У вас вывих плечевого сустава, – пояснил врач. – Как себя чувствуете?

– Хорошо чувствую. Пустите, я должен продолжить схватку, – безэмоционально произнёс он.

– Милейший, вы минимум полгода ещё не сможете бороться, – рубил правду-матку врач.

– Этот козёл опять это сделал, – слабо проговорил Паша.

– Но ты здорово боролся, – подбодрил его я.

– Не здорово. Саш, слушай, если ты прав, то я был близок к тому, чтобы его остановить.

– У тебя почти получилось, – покачал я головой.

– Так, надо везти в травмпункт на Патриотов двадцать три, – озвучил один врач другому.

– Друга можно туда взять?! – спросил Паша у врачей.

– Зачем тебе под наркозом друг? – усмехнулся врач, который говорил про сроки восстановления.

– Чтоб форма не «ушла», она подотчётная от завода, – улыбнулся Паша.

– У рыцарей оруженосцы, у борцов – формоносцы, – поддержал я настроение Павла, хотя в душе было совсем не до шуток.

С Паши сняли куртку. Медленно, с болью, он морщился, но терпел, мотая головой на вопрос врача, не нужен ли ему нашатырь. А на проверочный вопрос от медика, какого цвета у него глаза, ответил: «Красные, как у вурдалака». Рассмешил всю бригаду медиков: мол, юмор есть – жить будет.

Скорую мы дожидались в холле, а когда приехал уже знакомый бело-красный РАФ-2203, погрузились в него.

– И вам нужен этот спорт, спортсмены? – с ходу отчитала Павла медсестра, крупная женщина в белом халате.

– И вам здравствуйте, – кивнул я. – У нас вывих и была кратковременная потеря сознания на ковре.

– В меде учишься, что ли? – спросил мужчина в белом, осматривая руку Павла.

– Насмотренность большая, – ответил я.

– Ну-ну, – выдал врач и распорядился: – Петрович, в травмпункт на Патриотов. Вывих – это нестрашно, главное, чтобы там перелома не было.

– Нет там перелома, – пробурчал Павел.

– Петрович, отбой по травмпункту! У нас в машине мальчик с рентгеновским зрением. Едем в женские бани, он за девушками будет подглядывать и нам описывать всё подробно, – в стиле английского юмора, не улыбаясь, сообщил всем в салоне скорой врач.

– Ха. Че там смотреть-то, – включилась в разговор медсестра с широкой костью. – Вряд ли у кого-нибудь там поперёк.

– Мы врачи, и никому не верим на слово! Мы должны всё проверять. Поэтому, Петрович, сначала в травмпункт, а потом уже к баням – оспаривать или доказывать гипотезу Любови Никитичны о возможной поперечности неназываемой области женского тела!

И машина тронулась, везя Павла и меня в место, где ему должны будут оказать помощь. В травмпункте я прождал больше часа, дальше приёмной меня не пустили, сказали, что одного мальчика с рентгеновским зрением им вполне хватает.

Тут было чисто и прохладно, пахло хлоркой, были мягкие сидения. Положив сумку на широкое сиденье для пациентов, я откинулся на неё, в надежде немного поспать.

Рано или поздно и мне придётся встретиться с Сидоровым. Однако его мания уничтожать легально борцов и рядом не стояла в сравнении с жестокостью того же покойного Березина, или банды района, произошедшей от казацкой слободы в Курске.

Другая форма зла – похитрее, поискуснее, с претензией на собственный почерк. И потому я не испытывал страха. Куда опаснее получить перо в бочок в переполненном автобусе, в очередной раз выезжая из Ворона.

«Почему, когда хочется выключиться и закрыть глаза хотя бы на пятнадцать минут, никогда не получается?» – задал я вопрос сам себе.

А тем временем мне нужно вернуться в Ворон, где у меня была смена на фабрике в цехе по упаковке.

Но тут меня дёрнули за плечо, и, открыв глаза, я увидел Шмеля.

– Че, Саша, уснул?! – громко спросил он, и его удар грязным шилом пронзил мою бочку в области печени.

– А-а-а-а! – воскликнул я, вскакивая.

– Ты че, блин! – завопил Павел. Он стоял передо мной по пояс голый, с фиксирующей повязкой на руке.

И никакого Шмеля, как и удара грязным шилом в бок.

– Кошмар, что ли? – спросил у меня Павел.

– Да, походу он, – осмотрелся я, тяжело дыша. Я даже потрогал свой правый бок, ожидая увидеть там аккуратную кровавую точку, но её не было.

– Что, погнали по домам? – спросил меня он.

– Что врачи сказали? – спросил я.

– Сказали, что мне повезло, что плечо удалось вправить без хирургического вмешательства. Сказали: пиво пить можно, а вот спортом заниматься нельзя, пока не заживёт.

– Забавные товарищи, – удивился я.

– Слушай, а реально пойдём, по кружке опрокинем? Пока до вокзала тебя провожу, – вдруг предложил Павел.

– У меня вечером смена, – помотал я головой, но потом добавил: – Только если по одной кружке.

– Я угощаю. Помоги футболку накинуть только.

И вместе с Павлом мы покинули травмпункт, а я решил, что у меня время ещё есть до вечерней электрички. Настроение у Павла было не то, чтобы очень подавленное. Мы пару раз обсудили его схватку с Сидоровым, и, пригубив пиво, он даже воскликнул: «Ну ты видел, как я его на четыре балла запустил?!» А я, желая его поддержать, поддакнул, но для меня было очевидно, что маньяк Сидоров теперь сначала играется со своими жертвами, даёт им надежду, а уже потом ломает.

Пропустив по кружечке, мы доехали до ЖД вокзала, и я пожал левой рукой здоровую руку Павла – тоже левую. А когда я хотел, было, спросить, как он будет сумку до дома нести, он просто сказал мне, что никак. Что пока отдохнёт от спорта, пока рука не заживёт, и поэтому сумку он мне дарит, а вот форму даёт «погонять».

– Спасибо, – выдал я и, ещё раз попрощавшись, Павел покинул ЖД вокзал, а я пошёл брать билеты на электричку.

К вечеру я был уже в Вороне, входя в общежитие, я остановился возле доски почета.

– Да вы издеваетесь! – смотря на пустую рамочку для моей фотографии.

Тот, кто её брал второй раз, не мог не удивиться написанному на другой стороне номеру. Немного постояв, я мысленно послал всё на хрен и, перекинув через плечо, новую синюю сумку из кожзама с надписью «Динамо» на белой вставке, поднялся к себе в комнату, где оставил сумку на полу. Генки ожидаемо не было дома.

Я снова вышел из общаги и направился во Дворец спорта. Пошёл туда, насвистывая песню про фотографию с наивной подписью «на память», размера девять на двенадцать, наслаждаясь вечерним июльским теплом.

Железобетонные конструкции и кирпичная кладка основания здания Дворца сочетались с крупными витражными окнами. Фасад был украшен гранитной облицовкой и мозаичными панно на спортивную тематику: тут были и пловцы, и боксёры, и борцы, и футболисты. В общем, все. Не было на мозаике только преступных авторитетов, которые затесались в детский спорт и теперь могут координироваться с другими бандами по стационарному телефону. Дверь Дворца спорта оказалась открыта и подпёрта красным кирпичом для вентиляции, и я вошёл в это здание, обернувшись на зеленеющий парк, что был напротив, где по центру лесистой полянки играли родители с детьми на большой детской площадке с деревянными постройками в стиле русских сказок.

На вахте меня встретил мужчина преклонных лет с большими окулярами очков на глазах, дужка которых с одной стороны была перемотана синей изолентой, а значит, на века. Я застал его читающим газету.

– Доброго дня, – поздоровался я.

– Доброго. А вы в какую секцию?

– Я к Григо, передайте ему, что Медведь пришел, – услышав это, большие глаза мужичка сделались еще шире и он встал, посмотрев на меня так, будто хотел запомнить.