Посох двуликого Януса - Маринина Александра Борисовна

Девушка бросила взгляд на часы, висевшие на стене длинного коридора. До начала занятий с Тимуром еще минут десять. Может, подняться на восьмой этаж и зайти в Щиток, попытаться выяснить, зачем ее вызывают? Лучше уж узнать плохие новости сразу, нежели мучиться неизвестностью. Глядишь – объявят об увольнении, тогда и к Тимуру можно не идти. С другой стороны, в сообщении сказано: «освободишься – зайди», то есть предполагается, что занятия с вредным стариканом Наяна проведет. Зачем же допускать ее до работы, если собираются распрощаться?

На двери с номером 611 висела красивая табличка с именем обитателя: «Верещагин Тимур Валерьевич». Наяна расправила плечи, постучала и решительно шагнула в комнату.

– Ну? Договорилась? – требовательно вопросил Верещагин, не считая нужным ответить на приветствие.

Она отрицательно покачала головой.

– Вы же знаете, нужен девяносто восьмой год, дефолт и незаконное перераспределение…

– А мне нужен десятый год! – сердито воскликнул старик. – Я хочу в десятый год! У моих родителей все отняли в десятом году, и я хочу знать, как это случилось! Их чуть не посадили, причем безвинно, по навету завистников, уголовное дело завели, обвиняли невесть в чем, они были вынуждены бежать за границу, а меня бросили на бабку с дедом. Мне было всего двенадцать, меня детства лишили, я рос в нищете и теперь имею право знать, кто в этом виноват.

– Тимур Валерьевич, это вопрос вашей частной жизни. Вы могли бы использовать свой личный жетон, – терпеливо принялась объяснять Наяна уже в который раз. – Вы проходите по государственной программе, и вас отправляют туда, куда нужно государству.

– Свой жетон я не трону, – заявил Верещагин. – Я его внуку отдам. Или внучке, я еще не решил. Пусть или сами используют, или продадут.

Внезапно сердитое выражение его лица сменилось печальным.

– Может, хоть когда-нибудь они меня добрым словом вспомнят, – тихо проговорил он.

Сердце у Наяны сжалось. Она не могла всерьез злиться на человека, который знает о своем несносном характере и понимает, что достал членов семьи до самой печенки. Тимур мог брюзжать и ворчать по какому угодно поводу, начиная от погоды и кончая последними постановлениями правительства, но ни разу за три месяца он не пожаловался на то, что его не навещают родственники. Не пожаловался именно потому, что прекрасно знал причину.

– Я понимаю ваше желание, – мягко сказала Наяна. – Но даже если в государственной программе есть две тысячи десятый год, это все равно будет время и место того события, которое интересно государству. Того, что вы хотите узнать, вы таким путем не узнаете.

– А почему это государству не интересно, каким образом, кто и почему отнял у моей семьи бизнес? – снова начал горячиться Верещагин. – Ваша программа как раз этим и занимается: ищет, кто у кого незаконно отнял и присвоил. Ты что, не можешь договориться, чтобы этот случай записали в программу?

– Я пробовала, мне отказали.

Это была, конечно же, ложь. Наяна прекрасно знала принципы формирования государственной программы реституции, и у нее хватало ума понимать, что смыслом этой программы было вовсе не восстановление справедливости, как объявляли официально. Да, в конце прошлого века и в первой четверти века нынешнего огромное число потенциально прибыльных производств перешло к новым собственникам при помощи нарушений закона, взяток, фальсификаций уголовных дел и прочих неблаговидных махинаций. Благодаря изобретению Тоннеля стало возможным выяснить, какие именно нарушения были допущены, доказать их и изъять незаконно присвоенные активы. Считалось, что все будет возвращено либо государству, если нарушения имели место в момент первичной приватизации, либо законным владельцам или их наследникам. Так это или нет – вопрос открытый, но одно Наяна знала точно: программу интересует только по-настоящему крупный бизнес, к которому фирма родителей Верещагина никак не относилась. Поэтому она даже и не пыталась заговаривать с руководством, озвучивая требование старика. Да и кто она такая? Даже если бы речь шла о действительно больших деньгах, все равно она, Наяна, инструктор второго уровня, не имеет ни права, ни возможности влиять на решения, принимаемые на самом верху.

Тимур Валерьевич тоже все это понимал. Но в силу характера продолжал настаивать, сердиться и делать из Наяны стрелочницу. Этот разговор был далеко не первым и наверняка не последним. Возраст, характер, нервная система… Что тут поделаешь?

– Тимур Валерьевич, вы – золотой запас программы, вы родились в девяносто восьмом году и остались сохранным, такие люди, как вы, – огромная редкость. Именно поэтому вам назначен повышенный гонорар. Если захотите, вы на него сможете приобрести жетон и сами посмотреть две тысячи десятый год.

– Еще один Тоннель? Я не выдержу, здоровье уже не то, – угрюмо констатировал Верещагин. – Ладно, давай заниматься. Что там у нас?

Он потянулся было за планшетом, но Наяна остановила его.

– Тимур Валерьевич, ну зачем? Вы же знаете, что нельзя. Вам нужно было всех запомнить. Справились?

– Да уж конечно, – пробурчал старик. – Проверять будешь?

– Обязательно, как всегда.

На планшете Верещагина были загружены фотографии двух десятков лиц, которые могли оказаться причастными к неправомерному подписанию документов о передаче мощного металлургического комбината новому собственнику. Фотографии подписаны, указаны фамилии, имена, отчества, занимаемые должности. И даже прозвища, если у кого-то они были. Те же самые фотографии имелись и на планшете Наяны, но без подписей, и сейчас Тимур должен был без ошибок опознать и назвать каждого. Когда он окажется в конкретном месте в конкретный день 1998 года, то неизвестно, кого из них там увидит. Вполне возможно, всего двух-трех человек из всего списка, но необходимо, чтобы Верещагин с точностью идентифицировал каждого участника сделки и запомнил каждое произнесенное им слово. А для того, чтобы запомнить, нужно хорошо понимать суть происходящего, то есть владеть основами экономических знаний и бухгалтерского учета, а также хотя бы минимально знать терминологию, как официальную, так и разговорные формы.

Первые шесть фотографий Верещагин прошел гладко, без запинок, потом начал сбоить, ошибаться или недовольно ворчать, что не помнит. Наяна знала, что Тимур Валерьевич, каким бы ни был несносным брюзгой, относился к делу ответственно. Значит, за те три дня, которые прошли с предыдущего занятия, он принимался за домашнее задание пять раз в день, как и предписано регламентом. Пять раз по 30–40 минут. Похоже, внимания и памяти у старика хватало минут на 15–20, поэтому начало фотогалереи он освоил и потом каждый раз успевал повторить, а вот дальше дело шло труднее. Он уставал, внимание рассеивалось, ничего не запоминалось. В отдельном окошке экрана Наяна сделала отметку для врача: пусть распорядится насчет препарата, повышающего концентрацию внимания и снижающего утомляемость.

Через сорок минут занятие закончилось. Первое на сегодняшний день. Потом будут еще четыре. Такое у Верещагина расписание: по пять занятий в день, один день с инструктором, три дня самостоятельно. Расписание для каждого студента составлялось в учебном отделе индивидуально с учетом состояния интеллекта и здоровья.

– Я вернусь в двенадцать часов, – напомнила Наяна, пряча планшет в рюкзак. – Будем заниматься бухгалтерией.

Старик сидел в расслабленной позе, устало прикрыв глаза. Наяна уже взялась за ручку двери, когда услышала:

– А что там внизу за деваха? Я вроде ее раньше не видел. Утром иду из спортзала, смотрю – незнакомое лицо. Кто такая?

Ишь ты, углядел! И даже заинтересовался.

– Это новенькая, сегодня только в первый раз заступила.

– Как звать?

– Севара.

– Это что еще за имя?

– Не знаю, я не спросила, – призналась Наяна.

– Погоди-ка, я сам посмотрю, – деловито проговорил Верещагин и взял в руки один из нескольких гаджетов, лежащих рядом на столике.

Потыкав пальцем в экран, торжественно объявил: