Охотник на демонов 2 (СИ) - Шимохин Дмитрий

Сердце забилось чаще. Получилось! Это было почти незаметно, но это было! Это не просто глухая оборона, я могу на них влиять!

Я попытался снова, вкладывая в ментальное усилие все, что у меня было. Снова укол боли, ставший острее. И снова тот же символ моргнул, и на этот раз я услышал тихий, похожий на треск статического разряда звук.

Эта сила питалась моими эмоциями. Не просто силой воли, а яростью, отчаянием. Чтобы использовать ее, нужно было шагнуть на ту темную территорию внутри себя, которую я всегда инстинктивно избегал.

В третий раз я вложил в попытку всю свою ненависть и страх. Боль в груди стала почти невыносимой, перед глазами поплыли красные круги.

КРАК!

Звук был негромким, но в тишине зала он прозвучал, как выстрел. Символ на центральном звене цепи на моей груди треснул. Тонкая, как волос, темная линия разделила древний символ надвое. Свечение погасло, и я тут же почувствовал, как давление на мою внутреннюю силу в этом месте ослабло. Всего на одно звено, но это была брешь в дамбе.

Я тяжело задышал, обливаясь холодным потом. Тело ломило, а в груди горел огонь. Но вместе с болью пришла и надежда. Дикая, отчаянная, пьянящая. Я нашел способ. Болезненный, опасный, но это был шанс.

В этот момент я услышал тяжелые шаги за дверью. Засов лязгнул.

Кто-то возвращался. Рассвет еще не наступил.

Я мгновенно закрыл глаза и расслабил мышцы, придавая телу безвольный вид. Сердце бешено колотилось, но я заставил себя дышать ровно. Я не знал, кто войдет — монах, вернувшийся раньше срока, или просто тюремщик. Но одного я теперь знал точно. Игра еще не окончена.

Дверь со скрипом отворилась, но на пороге стоял не Валаам. В камеру, если этот зал можно было так назвать, вошел брат Матвей. Один. В руках он держал небольшой поднос, на котором стояла глиняная кружка с водой и лежал кусок черствого хлеба.

Он подошел к алтарю и поставил поднос на каменный пол рядом со мной. Его взгляд был все тем же — холодным, отстраненным, изучающим. Он не смотрел мне в глаза, его внимание было приковано к цепям. Он медленно провел пальцами по звену на моей груди, там, где тускло светились символы.

Я затаил дыхание. Заметит ли он?

Его пальцы замерли точно над треснувшим символом. На мгновение его бесстрастное лицо дрогнуло. Уголок рта дернулся, а в глубине глаз мелькнул тот же лихорадочный огонек, что и во время ритуала. Он наклонился ближе, почти касаясь моего лица, и вгляделся в поврежденную руну.

— Как?.. — прошептал он, скорее себе, чем мне. — Цепи из освященного серебра, символы начертаны по канонам Первых Отцов… Они должны полностью подавлять любую эманацию…

Он выпрямился и впился в меня взглядом, словно пытаясь прожечь дыру и заглянуть прямо в душу.

— Что ты сделал?

Я молчал, изображая полное изнеможение. Мое тяжелое, прерывистое дыхание было вполне настоящим — попытки сломать руну отняли немало сил.

— Я… ничего… — прохрипел я, и это было почти правдой. Я сам не до конца понимал, что именно я сделал.

Матвей обошел алтарь, внимательно осматривая каждое звено, каждую руну на моих руках и ногах.

— Ложь, — констатировал он беззлобно, как врач, ставящий диагноз. — Магический фон в зале изменился. Незначительно, но мы это уловили. Произошел всплеск. Ответная реакция на подавляющее поле. Это сделал ты. Вопрос лишь в том — как? Сознательно или это был инстинктивный выброс?

Он снова остановился передо мной.

— Твое Клеймо… оно не просто пассивный поглотитель. Оно способно к активному сопротивлению. Это невероятно. Ничего подобного не описано ни в одном трактате.

Он смотрел на меня не как на еретика, а как на неразгаданную загадку, на ключ к величайшему открытию. В его глазах не было фанатизма Валаама. В них была лишь всепоглощающая жажда знаний. И в этом был мой шанс.

— Я не знаю, о чем вы, — прошептал я, стараясь говорить как можно слабее. — Мне больно… Эти цепи… они жгут…

— Да, — кивнул Матвей, снова касаясь цепей. — Конфликт энергий. Святость против… другого. Это должно быть мучительно. Как если бы в твои вены вливали кислоту. Интересно, каков предел прочности у Клейма? А у носителя?

Он отошел к стене и нажал на кирпич. В противоположной стене открылась небольшая ниша, из которой он извлек тонкий серебряный стилет с множеством выгравированных на нем символов.

— Это настроечный инструмент, — пояснил он, возвращаясь. — Он позволяет усиливать или ослаблять действие. Я хочу провести небольшой эксперимент. Я немного ослаблю давление на твое запястье. Хочу посмотреть, как Клеймо отреагирует на изменение. Не бойся, это не причинит вреда. Наука требует жертв, но не бессмысленной жестокости. Сбежать можешь даже и не думать, — напоследок добавил он.

Мое сердце заколотилось. Это был идеальный момент. Он сам давал мне возможность опробовать свою силу снова, но под прикрытием его «эксперимента».

Матвей прикоснулся стилетом к руне на цепи, сковывающей мою правую руку. Символ вспыхнул ярче, а затем его свечение стало чуть более тусклым. Я тут же почувствовал, как давление на этом участке ослабло.

— Теперь… не сопротивляйся, — пробормотал он, внимательно наблюдая за моей рукой. — Просто позволь своей природе проявиться…

Я сделал вид, что подчиняюсь. Я расслабился, но в глубине себя снова потянулся к тому темному, яростному источнику. И направил его силу на ослабленную руну.

На этот раз эффект был сильнее. Боль в солнечном сплетении была острой, как удар ножа, но я сдержал крик, превратив его в стон.

КРАК!

Руна на браслете треснула, и на этот раз трещина была больше. От нее пошли мелкие, как паутина, разломы. Свечение символа замерцало и погасло. Давящее поле на моей правой руке почти исчезло. Я все еще был в оковах, но теперь чувствовал, что могу пошевелить запястьем.

Матвей отшатнулся, выронив стилет. Тот со звоном ударился о каменный пол. На лице ученого впервые отразилось не любопытство, а страх, смешанный с восхищением.

— Оно… оно разумно, — прошептал он. — Оно не просто реагирует. Оно использует слабости. Оно ищет уязвимости в защите и бьет по ним…

Он поднял на меня взгляд, и теперь в нем не было и тени научного бесстрастия.

— Кто ты такой?

Не успел я ничего ответить, как наверху, далеко за пределами зала, прозвучал тяжелый удар колокола. Один. Второй. Третий.

Рассвет.

Брат Матвей вздрогнул, словно очнувшись от транса. Выражение его лица снова стало жестким, собранным. Он быстро поднял стилет и, не говоря больше ни слова, почти бегом направился к выходу.

— Брат Валаам скоро будет здесь, — бросил он на ходу, не оборачиваясь. — Твое время вышло.

Дверь захлопнулась. Лязгнул засов.

Я остался снова один. Но теперь все было иначе.

Не успел стихнуть лязг засова за ушедшим Матвеем, как он заскрежетал снова. Дверь распахнулась настежь, и в Зал Усмирения вошел Валаам. За ним следовали двое — рослые, безликие монахи в рясах, но с обнаженными мускулистыми руками, покрытыми ритуальными татуировками. В руках они держали длинные серебряные щипцы и тонкие стилеты, которые тускло поблескивали в свете остаточного свечения камней.

— Рассвет наступил, еретик, — пророкотал Валаам, останавливаясь у изножья алтаря. Его глаза были холодны, как лед. — Твой выбор?

Я медленно повернул голову и посмотрел на него. Страх никуда не делся, он ледяными иглами впивался в сердце, но поверх него, как раскаленная лава, разливалась ярость. Они не хотели правды. Они хотели лишь подтверждения своей веры. И я им его не дам.

— Я невиновен, — мой голос был хриплым, но твердым. — И я не собираюсь умирать из-за вашего слепого фанатизма.

На лице монахов не дрогнул ни один мускул. Он воспринял мои слова не как вызов, а как ожидаемый, заранее известный ответ.

— Глупец. Ты выбрал сторону врага человеческого, — он кивнул своим помощникам. — Начинайте Дознание. Я хочу услышать имя его хозяина до полудня.