Стеклянный Дворец - Гош Амитав

На том берегу начинались стены форта. Из того, что находилось внутри, можно было разглядеть только девятиярусный шпиль, завершавшийся сияющим позолоченным зонтиком, – это был великий золотой хти [8] бирманских правителей. Под шпилем располагался тронный зал дворца, где Тибо, король Бирмы, устраивал приемы вместе со своей супругой, королевой Супаялат.

Раджкумару было ужасно любопытно, что там в форте, но он знал, что для таких, как он, это запретная территория.

– Ты когда-нибудь бывала внутри? – спросил он однажды Ма Чо. – В смысле, в форте?

– О да, – важно кивнула Ма Чо. – По крайней мере трижды.

– И какой он?

– Очень большой, гораздо больше, чем кажется снаружи. Он как целый город, с длинными улицами, каналами и садами. Сначала дома чиновников и знатных людей. А потом вдруг оказываешься перед изгородью из громадных тиковых столбов. А за ней располагаются покои королевской семьи и их слуг – сотни и сотни комнат с полированными колоннами и блестящими полами. А прямо в центре громадный зал, как гигантский столб света, со сверкающими хрустальными стенами и зеркальными потолками. Люди называют его Стеклянный Дворец.

– А король когда-нибудь выходит из форта?

– За последние семь лет – нет. Но королева с придворными иногда прогуливается вдоль стен. Те, кто их видел, рассказывают, что придворные дамы – самые прекрасные женщины на свете.

– А кто они, эти дамы?

– Юные девушки, сироты, многие из них еще совсем дети. Говорят, девочек во дворец привозят с далеких гор. Королева удочеряет их, воспитывает, а они ей служат. И еще говорят, что она никому, кроме них, не доверяет заботиться о ней и ее детях.

– А когда эти девушки выходят к воротам? – не унимался Раджкумар. – Можно на них хоть глазком глянуть?

Взгляд его сверкал, а лицо пылало от нетерпеливого любопытства.

– Ты что, – расхохоталась Ма Чо, – надеешься пробраться туда, глупый индиец, ты, черномазый калаа? Да тебя за милю опознают и тут же отрубят голову.

Той ночью, лежа на спине на своей циновке, Раджкумар смотрел через просвет между собственными стопами и вдруг увидел, как блеснул позолоченный хти – в той стороне, где дворец; он сиял, как маяк, в лунном свете. Неважно, что сказала Ма Чо, решил мальчик, он все равно переберется через ров – до того, как покинуть Мандалай, он найдет способ это сделать.

Ма Чо жила прямо над своей харчевней в бамбуковой хибаре, стоящей на тех же сваях. Шаткая занозистая лесенка соединяла ее комнату с помещением внизу. Раджкумар ночевал прямо под жилищем Ма Чо, между бамбуковых столбов, где днем сидели посетители. Полы у Ма Чо были сколочены кое-как, из плохо пригнанных досок. Когда Ма Чо зажигала у себя лампу, чтобы переодеться, через щели в полу Раджкумару отлично было ее видно. Лежа на спине, заложив руки за голову, он, не мигая, наблюдал, как она развязывала аинджи, свободно обернутую вокруг груди.

Днем Ма Чо была измученной издерганной мегерой, хватавшейся за все дела сразу, визгливо оравшей на каждого, кто попадется ей на пути. Но к ночи, когда работа заканчивалась, в движениях ее появлялась томность. Обхватив руками груди, она приподнимала их, охлаждая, обмахивалась ладошками, медленно проводила пальцами по ложбинке между грудей, по выпуклости живота, вниз к бедрам. Пока Раджкумар смотрел на нее снизу, рука его медленно ползла под узел лоунджи, к паху.

Однажды ночью Раджкумар неожиданно проснулся от ритмичного скрипа досок наверху, стонов, вскриков и шумных вздохов. Но кто это там с ней? Он не заметил, чтобы кто-то входил.

Наутро Раджкумар увидел, как по лесенке из комнаты Ма Чо сползает маленький мужичок в очках, похожий на сову. Одет он был по-европейски: рубашка, брюки и мягкая шляпа. Наградив Раджкумара долгим печальным взглядом, незнакомец церемонно снял шляпу.

– Как поживаете? – спросил он. – Кайса хай? Суб кухх тиик-таак? [9]

Раджкумар прекрасно понял его слова – именно их можно было ожидать от индийца, – но все равно удивленно открыл рот. С тех пор как пришел в Мандалай, он повидал множество разных людей, но этот незнакомец не был похож ни на одного из них. Одевался он как европеец и, кажется, знал хиндустани – по лицу же не был ни белым, ни индийцем. Больше всего, вообще-то говоря, он был похож на китайца.

Улыбнувшись потрясенному Раджкумару, мужчина водрузил шляпу обратно на голову и растворился в суете базара.

– Кто это был? – спросил Раджкумар у спустившейся вниз Ма Чо.

Вопрос явно вызвал раздражение, она грозно сверкнула глазами, давая понять, что не намерена отвечать. Но любопытство Раджкумара лишь возросло, он не отставал:

– Кто это, Ма Чо? Ну расскажи.

– Это… – отрывисто начала Ма Чо, как будто слова рождались из самой глубины ее утробы, – это… мой учитель… мой Саяджи.

– Учитель?

– Да… Он учит меня… Он знает много таких вещей…

– Каких вещей?

– Неважно.

– Где он научился говорить на хиндустани?

– За границей, не в Индии… Он откуда-то из Малайи. Малакки, кажется. Сам спроси.

– Как его зовут?

– Неважно. Ты можешь называть его Сая, как и я.

– Просто Сая?

– Сая Джон. – Она в гневе напустилась на него: – Мы все его так называем. Хочешь знать больше, сам его расспрашивай.

Она выхватила из потухшего очага горсть пепла и швырнула в Раджкумара.

– С чего это ты расселся и болтаешь все утро, ты, полудурочный калаа? Марш работать.

В ту ночь и на следующую Сая Джон не появлялся.

– Ма Чо, – поинтересовался Раджкумар, – что случилось с твоим учителем? Почему он давно уже не приходит?

Ма Чо сидела у огня, жарила байя-гьо. Не отрывая взгляда от раскаленного масла, она коротко бросила:

– Уехал.

– Куда?

– В джунгли.

– В джунгли? Зачем?

– Он подрядчик. Доставляет оборудование на лесные делянки. Редко бывает в городе. – И вдруг она выронила черпак и спрятала лицо в ладонях.

Раджкумар нерешительно подсел поближе.

– Почему ты плачешь, Ма Чо? – Он погладил женщину по голове, неловко выражая сочувствие. – Ты хочешь за него замуж?

Она потянулась к полам его потрепанной лоунджи и промокнула глаза комком тряпки.

– Его жена умерла год или два назад. Она была китаянка, из Сингапура. У него есть сын, маленький. Он говорит, что никогда больше не женится.

– Может, он еще передумает.

Ма Чо оттолкнула его в привычном приступе раздражения.

– Ничего ты не понимаешь, тупоголовый калаа. Он христианин. Каждый раз, как он ко мне приходит, наутро должен бежать в церковь помолиться и попросить прощения. Думаешь, я хочу замуж за такого человека? – Подняв черпак с земли, она погрозила им Раджкумару. – А теперь берись за работу, не то поджарю в горячем масле твою чернявую физиономию…

Через несколько дней Сая Джон вернулся. И вновь поприветствовал Раджкумара на ломаном хиндустани:

– Кайса хай? Суб кухх тиик-таак?

Раджкумар принес ему миску лапши и стоял рядом, глядя, как тот ест.

– Сая, – решился он наконец спросить, по-бирмански. – Как вы научились говорить на индийском языке?

Сая Джон поднял голову и улыбнулся:

– Я научился в детстве. Я был, как и ты, сиротой, подкидышем. Меня принесли католическому священнику в городе под названием Малакка. Там жили люди отовсюду – из Португалии, Макао, Гоа. Мне дали имя Джон Мартинс, но оно не прижилось. Меня обычно звали Джао, но позже я стал называть себя Джоном. Они говорили на очень многих языках, эти священники, и от того из них, что был родом с Гоа, я выучил несколько индийских слов. Когда я подрос и уже мог работать, я поехал в Сингапур, где служил санитаром в военном госпитале. А солдаты там были в основном индийцы, и они тоже задавали мне тот же вопрос: как так вышло, что ты, с виду китаец, но с христианским именем, говоришь на нашем языке? А когда я рассказывал, откуда научился, они смеялись и говорили: ты дхоби ка кутта – собака прачки, на гхар ка на гхат ка – ты ничему не принадлежишь, ни земле, ни воде, и я сказал: да, я именно такой и есть. – И Сая так заразительно рассмеялся, что Раджкумар тут же засмеялся вместе с ним.