Когда поют деревья - Уокер Бу

До нее доходили слухи, что некоторые отсрочки аннулируются: во-первых, Служба призыва хотела беспристрастности, а во-вторых, из-за мощного антивоенного движения количество призывников заметно сократилось. Хотя Томас и утверждал, что Аннализа зря беспокоится, правительство могло в любую минуту отменить его отсрочку.

Александр Пирни, конгрессмен из Нью-Йорка, вынул первую капсулу. Аннализа обняла Эмму за плечи. Жизни Томаса и многих других молодых людей были в буквальном смысле слова поставлены на карту. Аннализа годами слушала жуткие истории о солдатах, погибших на войне или получивших ранения, – еще задолго до того, как научилась их понимать.

Слева на столе, рядом со стаканом лимонада, у нее лежал листок с датами рождения всех кузенов. В отличие от Томаса, ее братья не могли полагаться на отсрочку. Небольшое число почти означало для них смертный приговор. К счастью, Нино был пока слишком молод для лотереи.

Мистер Пирни протянул капсулу господину в черном костюме – скорее всего, из Службы призыва. Тот открыл капсулу и произнес в микрофон:

– Четырнадцатое сентября.

Эмма оглянулась, и Аннализа крепче сжала ее плечо. Девочка тоже ничего не ела. Аннализа подозревала, что ее отговорки, будто она перекусила перед уходом из дома, были враньем. Трудно обмануть того, кто и сам через все это прошел.

Кассиры и посетители кафе, обедавшие за столиками и стоявшие в очереди, замолчали. Наступившая тишина кричала о том, что творилось у граждан Америки в голове с самого начала войны. Люди в кафе – да и не только в кафе, а и во всем Мэне и даже во всей стране – пытались делать вид, словно все происходящее – вполне нормально. Но ничего нормального тут не было. Тень войны коснулась каждого.

Аннализа бросила взгляд на листок с датами. Те, кого она любит, пока вне опасности. Но какой это удар для людей, родившихся четырнадцатого сентября! Их посылают сражаться на войну, в которую не верит большая часть страны. Аннализа ощущала их смятение – у одних поднялась буря в душе, других сковал леденящий холод.

– Вряд ли я смогу это досмотреть, – обмакнув ломтик картошки в кетчуп, признался Томас с таким видом, будто у него было несварение. – Боже мой, тут триста шестьдесят четыре капсулы… может быть, лучше пойдем?

Аннализа покачала головой.

– Нет, это важно. Нельзя просто так уйти и сделать вид, что ничего не происходит. Правда, Эмма?

Как успела заметить Аннализа, Эмма обладала редкостной способностью полностью отключаться от окружающего мира. Увидев, что на нее все смотрят, девочка вздрогнула:

– Что?

Аннализа подсказала:

– Я думаю, что надо досидеть до конца. А ты как считаешь?

Эмма сцепила руки под столом и покачалась на стуле.

– Наверное, ты права.

Лотерея тянулась мучительно медленно. Аннализе казалось, что, перечисляя даты, ее участники играют в русскую рулетку, и к виску каждого молодого человека приставлено дуло пистолета. Трое друзей притихли, захваченные действием на экране телевизора, лишь изредка бросая взгляд на входящих и выходящих посетителей.

Томас родился шестого ноября. Когда прозвучала близкая к этому числу дата, Аннализу будто кто-то толкнул в спину. На глазах выступили слезы – она и не подозревала, что Томас ей так дорог. Эмма волновалась не меньше.

Томас повернулся к ним обеим:

– Чуть не попал, да? Не волнуйтесь, девчонки, все равно из Вестона никого не берут.

Может, он и прав, ведь Вестон – один из лучших колледжей Новой Англии. Но Аннализе от этого было не легче. Она закрыла глаза и произнесла молитву: «Боже, если Ты убережешь Томаса и моих братьев от войны, я больше никогда не стану пропускать церковь».

Шестьдесят капсул спустя, во время рекламной паузы, Томас отлучился в туалет. Аннализе было все еще не по себе. Утешало только, что в первой партии не оказалось ни Томаса, ни ее братьев. Судя по тому, что сказал ведущий, в будущем году вытянут не более половины номеров.

Эмма осталась сидеть с Аннализой, касаясь ее плечом.

– Ты так переменилась к брату с той встречи на футболе, когда говорила, что он не в твоем вкусе.

– Да… раньше он и правда мне не нравился. То есть… – Аннализа решила воспользоваться случаем и поговорить начистоту. – Перед смертью родителей мне плохо жилось дома, потому я и не верила в счастливую любовь. Представь, до Томаса я никогда ни с кем не целовалась.

Эмма сдвинула брови.

– Шутишь? Но ты же такая красивая. Разве парни не крутятся вокруг тебя целыми днями?

– Спасибо за комплимент. Просто я четко дала понять, что меня все это не интересует. – Аннализа подняла ладонь, словно давая клятву. – Отношения – это точно не мое. Никогда не думала, что стану с кем-то встречаться.

Эмма поскребла пальцем по столу.

– И я тоже. Но он очень упрямый, да?

– Упрямее некуда, – согласилась Аннализа. – И знаешь, по-моему, он хороший парень – если только не утаивает каких-то неведомых мне секретов.

– Поверь на слово – тебе завидуют все девчонки Давенпорта, – без колебаний ответила Эмма. – И он прекрасный брат, лучше не найти. – Она вдруг смутилась и бросила взгляд на дверь в туалет. – Можно я кое о чем тебя попрошу? Не говори Томасу о том, что я тебе сказала, ладно?

– Конечно, – пообещала Аннализа, коснувшись руки Эммы.

– Почему ты всегда такая веселая и уверенная в себе? Вы с моим братом как будто непробиваемые. А я… – Эмма запнулась и покачала головой.

В этот раз Аннализа взяла ее за руку.

– Приятно, что ты так хорошо обо мне думаешь, но вот здесь… – Она указала себе на лоб, – постоянно кипят разные мысли. Я до сих пор не могу прийти в себя от того, как отец обращался с матерью и как она позволяла ему себя топтать. А что уж говорить про аварию – я постоянно про нее вспоминаю. Каждый день.

– Тогда как это у тебя получается? Ты словно поднимаешься и идешь дальше как ни в чем не бывало. – Глаза Эммы светились, точно две маленькие луны, умоляя открыть секрет.

– Скорее всего, я просто хорошо все скрываю. – Аннализе хотелось дать Эмме совет, но она не знала, что еще добавить. Тут ее осенило, и она решила быть полностью откровенной. – Точнее, не совсем так. Без своих картин я бы вряд ли справилась. А если честно, и твой брат тоже сыграл важную роль.

Видно было, как заработали шестеренки у Эммы в голове. Аннализа спросила:

– Что все-таки с тобой происходит?

Она видела в Эмме себя – ту самую девочку, которая, положив руку на гроб матери, жалела, что не оказалась в машине во время аварии.

– Не знаю, – призналась Эмма. – Все плохо. Дома я словно в ловушке, но мне все равно некуда деваться.

Аннализа когда-то тоже была на ее месте – может, она сумеет помочь?

– Что тебя больше всего увлекает?

– Нет у меня никаких увлечений, – бесцветно ответила Эмма.

Аннализа не поверила.

– Ты же сама говорила, что тебе нравится музыка?

– Слушать нравится. Но я не умею играть.

Из туалета вышел Томас.

– Твой брат идет, – торопливо заметила Аннализа. – Хочешь, приходи как-нибудь ко мне в гости. Если тебе интересно, мы можем порисовать или, к примеру, послушать музыку.

– Ты серьезно? – Эмма так обрадовалась, словно ей подарили мешок с деньгами.

– Еще как серьезно. – Аннализа похлопала Эмму по руке. – Когда мне еще представится случай собрать досье на твоего брата? Попросим, чтобы он тебя подвез.

Томас подошел к столику. Девушки безуспешно прятали улыбки.

– И о чем вы тут болтали?

Эмма встала, чтобы его пропустить.

– Так, о своем, о девичьем, – ответила Аннализа. – Скорее всего, Эмма будет иногда ко мне приезжать.

– Ничего себе. – Томас с широкой улыбкой обернулся к сестре. – Вообще-то Аннализа – моя девушка, без меня вам нельзя встречаться.

– Это еще кто сказал? – парировала Эмма. В ее глазах сверкнула уверенность, которой ей так не хватало.

Реклама закончилась, из урны достали еще одну капсулу, и все подняли глаза на телевизор. Аннализа взглянула на американский флаг, уныло болтавшийся за спиной у людей, руководивших лотереей. Неужели Америка никогда не станет прежней? Вернутся ли те времена, о которых рассказывали родные Аннализы – те счастливые пятидесятые сразу после Мировой войны, когда люди радовались уже тому, что были живы?