Измена. Отбор для предателя (СИ) - Лаврова Алиса

— Как видите, сплю неважно, — отвечает он как-то дергаясь всем телом.

— Говорят люди в старости плохо спят.

— Похоже на то, — говорит Даррен.

— Что с младенцем? — спрашиваю я, готовясь перейти в форму дракона. Яростный огонь уже переполняет меня, и мне остается лишь отпустить его, чтобы он сжег меня, превращая мое тело человека в тело дракона, властителя неба.

— Дитя крепкое, хорошо ест и не обнаруживает признаков каких-либо болезней.

— Переведи их в замок, — вдруг говорю я, неожиданно для самого себя. — Но девке отрежь язык. Пусть дитя видит солнечный свет. Оно не виновато, что ее мать оказалась неверной.

Даррен смотрит на меня долгим взглядом. И в моей голове звучит отзвук его слов «кровоеды не лгут».

Я слежу за выражением его лица и жду. Наконец, спустя долгую опасную секунду, Даррен кивает.

— Спасибо, — почему-то говорит он и мне на мгновение кажется, что он сейчас упадет на колени, до того жалким и слабым он сейчас выглядит. Видя, что я почти готов перевоплотиться, он в страхе отходит подальше, зная, что сейчас произойдет.

Я отпускаю силу и она заполняет все мое тело, сжигая его в яростном белом огне. Я кричу и воздеваю руки к небу, чувствуя невыносимую боль, уничтожающую мою неуязвимую плоть. Я падаю на угли и они мгновенно загораются ярким красным огнем, повторяя силуэт постепенно растущего дракона, в которого я превращаюсь.

Я сгребаю в огромную лапу уголь и пропускаю его через когти. Один взмах хвостом, и если бы Даррен вовремя благоразумно не убрался бы, он бы уже был мертв.

Я взмахиваю крыльями, поднимая тучу искр от горящих углей, и даю волю огню, выпуская наружу яростную струю пламени вместе с оглушительным рыком, что разносится в ночной тишине, как сигнал тревоги.

Взмахиваю крыльями несколько раз и поднимаюсь в небо. Безумная боль уступает место восторгу и легкости, которая всегда сопровождает любой полет.

Я вижу крошечную фигурку Даррена, который смотрит на меня запрокинув голову вверх. Я знаю, что старик бы все сейчас отдал, лишь бы узнать, куда я направляюсь.

Но ему незачем знать.

27

В полном изнеможении я выбираюсь на скалистый берег, раня беззащитную кожу об острые края камней. Все силы, что у меня еще оставались, уходят на то, чтобы вытянуть на берег бездыханное тело Клем.

Я падаю на камни и безучастно смотрю на то, как ледяные волны лижут мои обнаженные ноги. Я не могу даже шевельнуться, чтобы отойти еще на метр, где волны меня не достанут.

Дышу, как рыба выброшенная на берег и смотрю в черное беззвездное небо, которое, кажется, желает высосать всю мою душу. Которое кажется ненавидит меня. Ненавидит Клем и все живое. небо, которое заодно с проклятым монастырем…

Они все умерли там. Все сгинули в морской пучине. Никто не выплыл и не мог бы выплыть. Это было не испытыанием, это было просто убийством.

За что они это сделали? Зачем?

Я осторожно трогаю рукой Клем, и с невероятным облегчением осознаю, что она еще жива. Ее сердце, пусть и едва заметно, но бьется.

— Держись, — говорю я еле слышно. — Мы выберемся отсюда. Только не умирай.

— Отсюда не выбираются, — слышу я злобный голос матери Плантины. — Есть путь только в один конец, высочество.

Она скрипит кожей на своих сапогах, медленно двигаясь к нам с Клем.

Я нахожу в себе силы, чтобы встать на четвереньки и заглянуть проклятой суке в глаза.

— Вам было сказано ясно и четко, грязные шлюхи, что плыть назад нельзя. Награда за непослушание — смерть.

Я вижу, как в ее руках блестит длинный острый нож, похожий на трехгранный стилет. Ее толстая красная рука заметно дрожит, а рот полуоткрыт.

В ее безумных глазах я вижу только одно. Обещание смерти, словно она обезумела и возомнила себя каким-то вершителем человеческих судеб, которому была дана власть убивать, или оставлять в живых.

— За что? — спрашиваю я, — чувствуя, как по моим щекам текут слезы бессилия. Я ненавижу себя за эти слезы и за этот вопрос. Но у меня не остается сил больше ни на что.

Старуха едва слышно смеется и я вижу, как блестят ее желтые зубы даже в сумраке.

— Потому что вы не люди, а насекомые. Жалкие грешницы, без которых мир будет только лучше.

— Ты знаешь кто я такая, — говорю я.

— Тебя я трогать не буду. Тебя ждет кое что похуже, — с улыбкой говорит она и подбирается ближе, оскальызываясь на скользких камнях. — Чуть не упала, проклятье… Мне нужна эта жалкая шлюха. Я вспорю ей брюхо и выброшу в море, как выпотрошенную рыбу. Ты можешь не смотреть, если тебе неприятно. Но лучше отойди в сторону. Вам был дарован шанс искупить свои грязные грехи. Но вы пренебрегли им. Ты даже не представляешь, как вы мне противны. Жалкие твари. Я бы отдала все, чтобы получить то, что дали вам. Но свой шанс я потеряла, А вы даже не оценили…

Вместо того, чтобы отойти, я загораживаю КЛем своим телом.

— Прежде чем убить ее, тебе придется убить меня, тварь, — бросаю я, задыхаясь от бессилия.

— Ты грозная соперница, высочество. — с усмешкой говорит мать плантина и отшвыривает меня сапогом в сторону. — Не путайся под ногами, пока цела. Я ведь могу и передумать.

Она наклоняется над телом Клем и замахивается, чтобы ударить ножом.

— Стой! — отчаянно кричу я, — чего ты хочешь? Только скажи, я сделаю!

Она останавливается и смотрит на меня своим злобным взглядом.

— То, чего я хочу, не в силах дать мне ни один человек. Море не принимает меня. Я вынуждена быть жалкой грешницей, я не угодна богу.

— И ты думаешь, что убийство Клем тебе поможет?

— Я служу. Это все, что мне нужно.

— Оставь ее, пожалуйста, я могу дать тебе то, что тебе нужно. Ты знаешь кто я, ты знаешь кто мой муж…

Я хочу вырвать из берега камень, чтобы швырнуть его в мерзкую рожу Плантины, но даже самые мелкие камни мне поднять не под силу.

— Ты никто, — усмехается она. — У тебя нет мужа, и нет имени. Ты просто гулящая девка, которую мы подобрали, чтобы очистить твою душу. Но мы ошиблись, ты оказалась неблагодарной.

Она плюет на камни и поворачивается обратно к Клем, чтобы закончить свое ужасное дело.

Собрав последние силы я подползаю к ней и окровавленными руками цепляюсь за ее темную церемониальную одежду. Она берет меня за горло, собирается ударить ножом, но в последний момент передумывает и просто отшвыривает.

Боль от удара о камни сокрушает меня. Мне кажется, что все мои кости переломаны. Из глаз тут же сыплются искры и дыхание перехватывает.

И тут я вижу в темноте два горящих желтым глаза. Знакомые глаза зверя. Его шерсть, черная, как уголь. Его белые зубы, оскаленные и готовые рвать добычу, словно предсказывают будущее Плантины. Я со смесью ужаса и надежды смотрю на волка.

Он пристально смотрит мне в глаза, словно ожидая приказа.

Я замираю на одно бесконечное мгновение.

А потом киваю.

Волк, словно только этого и ждал, стремительной тенью бросается на мать Плантину, раздирая кожу на ее руке, держащей нож.

Он делает это бесшумно, без рыка и взвизгиваний. Он делает это, как тихий убийца. Я закрываю рот рукой и отворачиваюсь.

Ее отчаянный вопль едва успевает прорваться через шум волн, ударяющих о камни. Нож с громким лязганьем падает и застревает в острых прибрежных зубах.

Волк молча вцепляется в горло Плантины, не оставляя ей даже шанса вскрикнуть еще раз.

— Я просила тебя, я умоляла… — шепчу я, глядя на то, как по моей воле отнимают жизнь человека.

Мать Плантина дергается, извивается всем телом, держась за горло и хрипит.

А спустя минуту замирает навсегда.

28

Волк подходит ко мне и я обнимаю его, погружая пальцы в его густую черную шерсть, пытаясь хоть немного согреться его теплом. Я чувствую, как колотится его сердце.

— Спасибо, волчок, — говорю я с благодарностью принимая его тепло. — Ты нас спас.

Он едва слышно скулит, словно жалуясь на что-то. И тут я понимаю, что он сам едва держится на ногах, оголодавший в этих безжизненных краях, вынужденный прятаться от людей из монастыря, которые, увидев его, точно пристрелили бы без разговоров.