Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 247
— Сколь били его, сколь калечили — и хоть бы что! Неужто не найдется героя, который бы пришлепнул его раз и навсегда? Так и сдохнем мы возле этой двадцатой квартиры…
* * *
Из рязанской ссылки вернулся и Побирушка!
Заговор Хвостова воедино сплотил всю распутинскую когорту, и теперь симановичи, гейне, рубинштейны, манасевичи (и Белецкий!) стали для Царского Села дороже любого министра. Февраль 1916 года целиком посвящен небывалому движению автомобилей, сновавших от Гороховой до Александрии: то Симанович визитировал Штюрмера, то Гейне навещал Вырубову…
Ощутив приступ творческого вдохновения, Белецкий рискнул пойти на подлог, чтобы сразу и навсегда отделаться от Хвостова. Материалы о заговоре против Распутина он подкинул в «Биржевые Ведомости», а когда газета их опубликовала, он, дабы замести свои следы, дурно пахнущие, напечатал в «Новом Времени» письменный протест против публикации, делая вид, будто эти материалы у него выкрали… Он умел «шить дела», но на этот раз сшил белыми нитками! Справедлива народная поговорка — на каждого мудреца бывает довольно простоты. В «желтом доме» на Фонтанке раздался страшный хруст — это сломали шею Белецкому. Увлекшись добиванием соперника, он не рассчитал одного — публикация обнажила перед обществом всю гниль и разврат в верхах, и распутинская мафия разом набросилась на него же — на Белецкого. Его ободрали как липку: лишили прав товарища министра внутренних дел, велели ехать в Иркутск и там потихоньку губернаторствовать… Хвостов не удержался — поздравил его по телефону:
— Ну что, Степан? Вырыл ты могилу для меня глубокую, а угодил в нее сам… со женою и со чадами! Езжай, соколик. Сибирские волки давно подвывают, желая обглодать твои бренные кости.
— Не я, так другие, — в ледяной ярости отвечал Белецкий, — но столкнут тебя, супостата, в могилу — поглубже моей!
— А я не такой дурак, как ты обо мне думаешь, — сказал ему Хвостов и… объявил прессконференцию для журналистов.
Может, он сошел с ума? Министр внутренних дел (в дни войны!) решил допустить прессу в потаенное средоточение всей государственной скверны.
Хвостовщина выписывала одну из сложнейших синусоид реакционного взлета и падения. Да! Я вынужден признать, что этот толстомясый аферист не боялся доводить воду до крайних градусов кипения, чтобы с кастрюль срывало крышки.
Кроме головы, ему уже нечего было терять, и Хвостов на прощание устроил фееричное цирковое представление… Его кабинет заполнили журналисты.
— Не смотрите на меня так трагически, — сказал им Хвостов, искрясь весельем, — тут надо смотреть с юмором, не иначе…
Для начала он поведал то, чего не знали другие. Царица устроила для Распутина новогоднюю елку, но Гришка всю ночь кутил с грязными девками, прибыл домой пьян-распьян, забыв про елку, а утром его будили агенты…
Хвостов описал эту картину:
— Вставай, говорят, сучий сын, тебя елка с игрушками ждет! Сунули в нос ему нашатырь — вздыбнули на ноги. Стоит. Не падает. Можете представить, в каком виде тащили его на поезд. Но там (!) мерзавец мгновенно преображается. Всю ночь не спал, а молился. Я же знаю. Бадмаев ему дает какой-то дряни, чтобы зажевать дурной запах во рту… Они, — сказал Хвостов о царях, — сами виноваты, что Распутин играет такую роль…
Дикость, мистицизм, отсутствие разума, потеря интеллекта. Возвращаемся к средневековью.
Стуча кулаком, Хвостов кричал, что, пока он сидит на троне МВД, он будет портить кровь распутинскому отродью, он будет арестовывать и обыскивать распутинскую нечисть. Когда его спросили об особом уважении к Белецкому, Хвостов захохотал.
— Гришка это раньше трепался, что Степа хороший, а я ни к черту не гожусь. Теперь и Степан испортился… Я много наговорил лишнего, — сказал Хвостов в конце интервью, — но не боюсь: бог не выдаст — свинья не съест!
Он не просто загасил папиросу в пепельнице — он растер окурок в труху с такой ненавистью, будто уничтожал самого Распутина. Ему было обидно, что цензура зарезала его интервью сразу же, и оно появилось в печати только после Октябрьской революции, когда песенка Хвостова была уже спета — его повели на расстрел…
* * *
Чтобы ощутить себя полновластным владыкой в делах русской церкви, Распутин замышлял создание на Руси патриаршества, уничтоженного Петром I, а в патриархи, с помощью Осипенко, карабкался долгогривый Питирим. «Верить ли в это?» — спрашивали обыватели. «А почему бы и нет? Мы живем как в сказке…» Как в сказке в Суворинском клубе работал тотализатор — позорище, какое трудно придумать. Юркие журналисты делали ставки на министров падающих, на министров возникающих.
— Добровольский проскочит в министры юстиции.
— Добровольский? А кто это такой?
— Неважно! Ставлю один против десяти, что министр иностранных дел Сазонов падет неслышно, аки лист осенью.
— Сазонов никогда не падет, ибо он начал эту войну, все договоры в его руках, к нему привыкли послы Антанты.
— Ты ничего не понимаешь! Сазонов вслух высказывает страшные вещи. Он говорит, что Россия более не великая держава…
— Ставлю, что Хвостов вылетит из МВД завтра же!
— Имею сведения — через три дня.
— Почему так поздно?
— Не знают, кого назначить на его место… Да, не знали. Царь повидал Распутина.
— От меня требуют жертвы, Григорий, — сказал он ему. — Дума встает на дыбы — главным злодеем считают Сухомлинова.
— Нешто старикашку обидишь?
— Жертва времени… пойми ты, — скорбно ответил царь…
— Зачем ты начинал войну? — спросил Распутин (мрачно).
— Я не начинал. Она началась сама по себе… — Потом Николай II произнес чувствительные слова:
— Что бы ни случилось, Григорий, как бы ни клеветали на всех нас, я с тобой не расстанусь.
Каждая клятва нуждается в подтверждении делом, и царь протянул ему бумагу
— указ об отставке Хвостова! Распутин, обратясь к иконам, крестился, а царь спросил — кого поставить в министры внутренних дел? Один раз на Хвостове обожглись — вторично промашки делать нельзя… Распутин прикинул и так и эдак. Ничего не получалось. Из кармана министра не вынешь.
