Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
На перроне — безликие аккуратные немецкие часовые.
Штаб Деникина километрах в пятидесяти от этих позорных символов, в станице Егорлыкской, в просторном станичном правлении. Под окнами в саду доцветали фруктовые деревья. Кутепов приходил сюда как бы запросто, но не часто — не злоупотреблял доверием.
— Многого мы не успели прочитать за время похода, Александр Павлович. Кстати, вы знаете, что Сергей Леонидович Марков устраивает лекции о нашем походе и называет его «Ледяным»?
— Там где-то был лёд. Под Медведковской, кажется.
— Да, лёд был. А здесь нас ждал Брестский мир. Будем с вами разбираться, что же нам от России оставили, — сказал Деникин.
— Всё своё возьмём! — не задумываясь, произнёс Кутепов.
— Не смею с вами не согласиться, однако разномыслие в наших рядах мешает нам действовать. Вот, например, интересный документ для чтения, — проговорил Деникин к протянул собеседнику лист, на котором химическим карандашом довольно чётко было написано: «Начальнику контрразведывательной части Генерального штаба полковнику Щукину».
— «Автору настоящей записки, — начал читать Кутепов, — из совершенно доверительного источника стало известно, что некоторые офицеры 3-й дивизии полковника Дроздовского, а также Корниловского ударного полка, 1-го офицерского полка и некоторых других частей составили заговор с целью смещения руководства армии, чтобы в дальнейшем войти в союз с атаманом Красновым и немецкими войсками для совместных действий против большевиков. Руководит заговором полковник штаба армии. Будет назван при следующей встрече и при вручении автору суммы в пять тысяч немецких марок».
— Такие настроения существуют, и я даже знаю без сообщений неизвестного фамилии некоторых офицеров, держащих связь с Красновым, — с некоторой усталостью в голосе сказал Деникин.
— Под трибунал и расстрелять! — будто отрезал Кутепов.
— Нет, Александр Павлович, они не так опасны, чтобы поступать резко. Добровольцы заключили с командованием армии контракт на 4 месяца. Срок на исходе. Кто желает к Краснову или к Вильгельму — не держим. Уверен — таких будет мало. Вы не уйдёте?
— Антон Иванович! Мы с вами сражались против немцев для того, чтобы победить их. И мы ещё победим.
— Это слово настоящего русского офицера. Однако разномыслие касается не только отношений к немцам. Куда мы пойдём? За что будем бороться, что напишем на наших знамёнах. С ведома Михаила Васильевича Алексеева я подготовил Наказ. Вы — один из первых его читателей. Прошу.
«I. Добровольческая армия борется за спасение России путём:
1 — создания сильной дисциплинированной и патриотической армии; 2 — беспощадной борьбы с большевизмом; 3 — установления в стране единства государственного и правового порядка.
II. Стремясь к совместной работе со всеми русскими людьми, государственно мыслящими, Добровольческая армия не может принять партийной окраски.
III. Вопрос о формах государственного строя является последующим этапом и станет отражением воли русского народа после освобождения его от рабской неволи и стихийного помешательства.
IV. Никаких отношений ни с немцами, ни с большевиками. Единственно приемлемые положения: уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых.
V. Желательно привлечение вооружённых сил славян на основе их исторических чаяний, не нарушающих единства и целостности Русского государства, и на началах, указанных в 1914 году русским Верховным главнокомандующим».
Кутепов нередко выражал несогласие с мнением начальника, но делал это в дозволенных рамках воинской субординации, однако он мог и резко возмутиться и грубо высказаться, правда, не затрагивая начальника лично. Такой момент настал. Прочитав документ, Кутепов почувствовал себя выброшенным из этой жизни, что осталась честным русским офицерам: он не увидел в ней себя. О нём забыли! Он не нужен той России, которую хочет создать Деникин!
— Вы пропустили здесь главное, Антон Иванович! Вы забыли, что Россия — это Российская империя с живым и здравствующим монархом Николаем Александровичем, у которого силой отняли престол! Я лейб-гвардеец, как и все мы, гвардейцы, клялся императору служить ему до конца. А нас вы забыли. Мы не нужны вам? Хорошо. Мы уйдём и будем сражаться за Царя, за Родину, за Веру, как поют наши офицеры... Вы думали, что мы пойдём сражаться за учредилку или ещё за какое-нибудь подобное собрание? Нет, Антон Иванович! Разрешите откланяться...
— Подождите, Александр Павлович, — спокойно, с добродушной улыбкой ответил Деникин на резкое высказывание полковника и предложил ему занять кресло. — Не один вы так отнеслись к документу, но есть и другие, противоположные мнения. Я учитываю всё и выслушиваю всех. Хотел бы собрать всю армию и поговорить обо всём, о наших планах, о России, какую мы хотим восстановить. Но для этого нет подобающего помещения. Поэтому я решил собрать всех командиров, вплоть до командиров взводов.
Он поднялся и пригласил Кутепова пройти с ним. Двустворчатые широкие двери, пахнувшие свежей краской, вели в многооконный светлый зал, заставленный скамьями. Стены зала тоже были свежеокрашены в ярко-жёлтый цвет. Открытые окна, зелень, птицы, солнце — жизнь... Но Кутепова пейзажи никогда не волновали, к тому же он ещё весь кипел.
— Гвардия вас не поймёт! — продолжал он. — Гвардия сражается за монархию, а не за учредилку или каких-то там атаманов, место которых — виселица...
Спокойствие Деникина гасило ярость и вызывало уважение. Кутепов знал, что генерал из простых, сын николаевского солдата, дослужившегося до майора. Мужик. Спокоен, себе на уме, знает, что всё пойдёт чередом: весна, лето, урожай. Кутузов был таким.
— Александр Павлович. Мы все поймём друг друга. Мы же русские люди, — подвёл итог сказанному Деникин и на прощанье неожиданно добавил: — Что касается того доноса, так мои контрразведчики установили, что он написан левой рукой.
— Найду доносчика — расстреляю сам.
В Екатеринодарском ЧК Клинцов и Заботин допрашивали чудом оправившегося после тяжелейших ранений человека — выходца с того света. Фамилии не было — осталась на том свете: в списке расстрелянных. Вернее, они не допрашивали, а беседовали — человек-то свой. Выжил, выполз из-под груды тел, дополз до добрых людей. Теперь вместо правого глаза — морщинистая ямка, левый — едва видит, правая нога не сгибается, грудь и живот в шрамах... При этом голос вдруг открылся — певучий баритон, прошибающий до слёз.
Конечно, не допрос шёл, а сердечный разговор. И на столе не протоколы, а почему-то старая, видавшая виды бандура, почерневшая, исцарапанная, но струны новые — поблескивают.
— И светило нам ясно солнышко, — нараспев говорил одноглазый, — и всходы На вершинках зеленели, и грачи кричали, а они стали против нас с винтовками, штыки примкнуты, и красивый молодой офицер верхом с нагайкой крикнул: «Пли!»
— С бородой офицер? — спросил Заботин.
— Да не Кутепов это, — перебил Клинцов. — Кутепов — полковник.
— Красивый генерал, молодой, в очах без бороды, — продолжал одноглазый. — Ас бородой рядом стоял и кричал высоким таким голосом, резким: «Приказ Корнилова — пленных не брать!»
— Вот это Кутепов, — сказал Заботин.
— Да. А тот офицер — сволочь Неженцев, — согласился Клинцов и выругался нецензурно. — Командир Ударного Корниловского полка, его ещё при Керенском создали, чтобы расстреливать отступающих. Уже тогда Неженцев пил нашу кровь. Убили под Екатеринодаром суку вонючую. Жаль, что убили, ох, и позанимались бы мы с ним. Зато бородатенький жив. Попросить бы Троцкого [27] отдать приказ: Кутепова брать только живым. Не поймёт нас Лев Давыдыч — серьёзный мужик. Еврейская голова. Но мы и сами как-нибудь прищучим господина Кутепова. Так что, брат, будем делать с тобой? Живой ты остался, с нами, товарищами, сидишь. Воевать не можешь, а хочешь. Да? Хочешь, ведь?
