Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 247
Паразиты засыпали в тревоге. Доходов не предвиделось, а работать… об этом страшно подумать! Миллионы протекли, как вода, между пальцев Распутина, но еще многие миллионы рассовал он по тайным «заначкам». Боясь газетной огласки, Распутин мог хранить свои сбережения в банках лишь на подставных лиц… Мунька Головина подсказала:
— Требуйте от Симановича, он ведал всей кассой. Аарон Симанович отрекся:
— Распутин? Да я от него копеечки не видывал…
— Звоните Штюрмеру, — точно наметила цель Мунька. — Я знаю, что Григорий Ефимыч сдавал ему на хранение саквояж, а там не только деньги… кое-что еще подороже денег!
Штюрмер сонно спросил в телефон Прасковью:
— А какой Григорий Ефимыч? Распутин? Но я не знаю такого и прошу вас более не тревожить меня по пустякам…
— Звоните в Лавру — Питириму! — скомандовала Мунька. К телефону подошел его секретарь Осипенко:
— Кто просит владыку и что вам угодно?
— Да я ж прошу, Параскева Распутина, верните камушки…
— Какие камушки?
— Драгоценные, вестимо. Аль не знаете, какие владыка камушки брал от мово муженька на сбережение?
В Александро-Невской лавре повесили трубку. Потом и сама Мунька куда-то провалилась. Раньше квартира от гостей трещала, дым стоял коромыслом, телефон спать не давал с утра до глубокой ночи, а теперь… тишина. На кухне сидела вдовица Распутина с дочками — лакали они чай гольем (без сахару!).
— Вот дожрем, что в дому осталось, и зубы сложим на полку. И на што я за него, охвостника, выходила? А уж какие бывали у меня ухажеры-то… ууу!
Один купец в Тобольске (как сейчас помню) дело скобяное имел. С гвоздей жил! Уж как он молил меня за него иттить… ыыы! Дура я, дура. Жила б припеваючи…
Население столицы было столь озлоблено против Распутина, что семья временщика побоялась оставаться на Гороховой: собрав манатки, они тишком переехали на Коломенскую в дом ј 9, где императрица сняла для них квартиру. Но и оттуда, не вынеся ненависти соседей, вскоре бежали на Озерки — в пустошь запурженных снегом дач, куда и добраться-то можно только поездом… Императрица вызвала дочек Распутина в Царское Село.
— Со временем, — сказала она им, — квартира вашего отца на Гороховой будет превращена в музей-часовню, куда, я верю, хлынут народные толпы.
Навещайте меня когда захотите…
В утешение девицам она заказала для них модные меховые пальто. Но, верная традициям гессендарм-штадтского крохоборства, коронованная скряга приобрела пальто… в рассрочку (будто захудалая чиновница, у которой муж-забулдыга пропивает все жалованье). В канун февральской революции Алиса дала Распутиным совет пережить смутное время на родине. Тронулись они в Сибирь, а вслед по проводам телеграфа летела «благая весть», что царь «взыскует их милостью» и впредь будущее Распутиных обеспечено: из «кабинетных» денег им назначена пенсия, какая и генералу не приснится…
Только приехали в Покровское, еще и языка обсушить не успели, как в дом к ним — шасть! — староста Белов:
— А ну, суки, вытряхайся… Вон из села!
— Окстись, в уме ль ты? Куцы ж денемся-то?
— Хватит, Парашка, заливать тута мне. Добром не уйдешь — подпалим тебя ночью, тады нагишом по сугробам усигаешь отсель…
Поселились они в Тобольске; тут и революция грянула, царя-кормильца не стало, защиты искать негде. Гарнизонные солдаты повадились стекла в окошках им выбивать. Били и кричали:
— Верни мильен, лахудра ты старая!
Между осколков стекол Парашка высовывала на мороз острый носишко и визгливо вопила во мрак жутких, погибельных улиц:
— Самой жрать неча! Где я тебе мильена достану?
— Где хошь, там и бери, ведьма! — отвечала ей мрачная тобольская темнота.
— Коли награбились с народа, так вертай обратно, или мы твою хату сейчас по бревнышку ко всем псам раскатаем…
Это ночью. А днем тобольские газеты писали, что благородные граждане-сибиряки не потерпят, чтобы их город оскверняла распутинская семейка. Какие-то люди часто приходили с обыском и даже удивлялись, что у Распутиных только то, что на себе.
— За што ж вы нас тираните, супостаты окаянные? На это Парашка получала обычный ответ:
— Про это самое ты у мужа должна бы спрашивать, как он с царем Николашкой всю Россию истиранствовал… А кто от кайзера мешок с золотом огреб за мир сепаратный? Это твой Гришка, дам точно известно! Небось под сарафан себе запихачила мильена два-три, а теперь сидишь на них… греешься!
От подобных бед Распутины скрылись где-то в чащобной глухомани Сибири и, казалось, навсегда потеряны для истории. Адмирал Колчак, начавший поход на Советскую страну, воскресил Распутиных из небытия; после пребывания в его стане вдова с дочками драпали потом по шпалам аж до самого Владивостока, ахая, плыли морем в Японию, и вдруг оказались в Европе! Стало ясно, что денежки у них, и правда, в загашнике шевелились. Иначе не жили бы в Бадене, где, куда ни плюнь, везде платить надо. А откуда у них деньги? Об этом можно догадываться. Был такой прапорщик Борис Соловьев (уже третий Соловьев в нашем романе), сын синодального чиновника. Он ухлестывал за старшей дочерью Распутина, за Матреной, и, аферист отчаянный, устроил заговор с целью освобождения Романовых из ссылки. Царя с царицей он не освободил, но зато как следует подчистил их шкатулки. А там ведь были и очень ценные бриллианты! Правда, Соловьев с Матреной, бежавшие от Красной Армии, угодили прямо в лапы к живодеру Семенову, атаман здорово их обкорнал, но кое-что у них все-таки осталось. Проживая потом в Париже, Матрена Распутина подала в суд на князя Ф.Ф.Юсупова, требуя с него «возмещения убытков», возникших после убийства отца, но французский суд не внял иску Мотри и отказался разбирать это дикое дело… Одна моя знакомая, старая рижанка, рассказывала:
— В тридцатых годах в Ригу приезжала Матрена Распутина, я была тогда молодой и видела ее в цирке.
— А что она там делала, в цирке? — спросил я.
— Как что? Матрена была укротительницей тигров. Ходила по манежу в брюках и щелкала кнутом. Удивительно мужеподобная и неприятная особа с ухватками городового. А голос грубый… Шли в цирк не потому, что ее номер был интересным, а просто рижанам было любопытно глянуть на дочку самого Распутина!
