Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85

Одежда явно с чужого плеча, так еще и грязная. Сам встрепанный, хмурый, забился в угол и руки на груди скрестил, словно от нее, Евдокии, защищается. И глаза отливают характерной волчьей желтизной… и сесть бы рядом, прижаться, обнять, чтобы и его страхи ушли, и собственные, да только не время.

Не место.

— Знаете, давненько мне на похоронах бывать не доводилось… — Себастьянов хвост пощелкивал по дверце экипажа, и звук, надо сказать, получался преомерзительный. — Но помнится мне, что и там оно как-то все веселей… покойничек лежит, люди празднуют.

— Бес, давай… потом…

— Лишек, да куда уж еще потомей?

Экипаж остановился.

— Потом, — повторил Лихо, и как-то так нехорошо… вроде и негромко произнес, но Евдокия похолодела.

— Что ж… потом так потом… Евушка, радость моя, а скажи-ка мне, с какой это вдруг напасти ты в Богуславу стрелять удумала. Нет, я понимаю распрекрасно, что она и святого до ручки доведет, но ты мне прежде казалась девицей сдержанной, разумной даже…

— Потом, — в третий раз произнес Лихо и руку протянул. — Идем. Ей надо отдохнуть.

— Я… не знаю.

Пальцы у Лихослава были ледяными.

— Не помню… я не помню, что она мне сказала. Просто вдруг очнулась… а в руках револьвер… и, кажется, я выстрелила. — Евдокия произнесла то, о чем и подумать боялась.

Стреляла. Едва не застрелила… и еще бы немного…

— Ева, — Лихо сел рядом, — все хорошо…

— Плохо. — Она покачала головой. — Все очень плохо… я… я действительно ведь не помню, что произошло…

— Как знакомо.

— Бес!

— Что? — Себастьян подался вперед и платочек протянул, наверное, тот самый, Евдокиин, измятый до крайности. — Я лишь пытаюсь сказать, что как-то странно, когда два вполне адекватных человека вдруг разом начинают страдать провалами в памяти… В гости бы вам наведаться… к знающему человеку.

Евдокия покачала головой. Нервы. И только…

— Ева, он дело говорит… отправляйся. — Лихо держал крепко и гладил по плечу, и от этого становилось только хуже.

— Нет! Я… — От одной мысли, что надобно куда-то отправляться, становилось дурно. И дурнота подкатывала к горлу, еще немного — и Евдокию стошнит.

Она представила, как ее выворачивает… На бархат обивки. На кожаные сиденья… на белый некогда костюм Себастьяна и туфли его, заляпанные бурой грязью…

— Нет! — Она вскочила, но упала бы, если бы не Лихо. — Не сегодня! Завтра… я обещаю, что завтра… куда хотите… а сегодня мне отдохнуть надо.

Евдокия уцепилась за эту спасительную мысль. Ей надо отдохнуть. И все пройдет. Конечно, пройдет… она ведь женщина, в конце-то концов… с ней случаются недомогания… и волнения… и все то, что происходит обычно с женщинами.

Евдокия выбралась из кареты, вцепилась в мужа, силясь справиться и с дурнотой, которая и не думала отступать, и с головной болью. И с раздражением.

— Лихо, ты же понимаешь, что это ненормально. — Себастьян не остался в экипаже.

Видеть его было неприятно. И Евдокия отвернулась.

— Уйди, — попросил Лихо. — Пожалуйста… я все понимаю, но не сейчас. Ладно?

Не сейчас.

Правильно.

Потом. Завтра или позже… послезавтра… В конце концов, что страшного случилось? Ничего… Евдокии отдохнуть надобно, поспать… сон от всего спасает.

— Пойдем, — попросила она мужа. — Пожалуйста…

И он согласился. На руки подхватил, а Евдокия и забыла, до чего он сильный. И пахнет от него свежескошенной травой и еще солнцем, деревом горячим… а в руках уютно, спокойно, что в колыбели.

Колыбель и есть. Из нее Евдокия не желает выбираться.

— Не уходи, — просит она, обнимая его за шею. Пальцы соскальзывают с холодной полосы ошейника, которого не должно бы быть, но он есть.

Неправильно как.

— Не уйду, конечно. — Лихослав касается холодными губами виска. — Куда мне от тебя?

— Жалеешь?

— О чем?

— О том, что женился на мне…

Пусть скажет правду. Или солжет. Евдокия не знала сама, чего ей хотелось больше. Наверное, не следовало спрашивать о таком… надо было просто сидеть, слушать его дыхание, мечтать… мечтать ведь легко… придумать себе жизнь, которая длинная-длинная и счастливая, чтобы каждый день и по-своему.

Как в сказке.

— Нет. — Он вытянул из волос шпильку. И вторую… и третью. Лихослав вынимал их осторожно, но у Евдокии было такое чувство, будто бы шпильки эти вытягивали прямо из головы.

Она терпела. И все одно застонала.

— Себастьян сказал, что я меняюсь…

— Все меняются.

И еще одна… к ней прилип светлый волос, обвил шпильку тонкой змейкой…

— Я к худшему.

— Бес говорит не думая…

— Неправда. Это только кажется, что не думая. А на самом деле… он умеет думать… и думает… и когда говорит, то всегда очень точно… я хотела быть как они, но у меня не выйдет.

— К счастью.

Шпилек в прическе больше не осталось, и голова сделалась легкой, чужой. Лихослав разбирал волосы по прядям и каждую пропускал меж пальцев.

— Почему ты не сказал…

— О чем?

— О том, что тебе плохо…

— Думал, получится перетерпеть… и получалось… тебе надо уехать.

— Куда?

— Не знаю… к матери? Тебя ведь приглашали в гости…

— О да… Приглашали, только все равно подозреваю, что мне особо не обрадуются…

— Кто?

— Эльфы.

— Какое тебе дело до эльфов? — Он вытягивал прядь за прядью, и становилось легче. Отступила дурнота, и слезы ушли, и страх непонятный. Раздражение.

— Не знаю. Никакого, наверное… и мы можем вместе отправиться.

Лихослав покачал головой.

— Не поедешь?

— Извини, Евушка, но… ты права, Бес иногда говорит такие вещи, о которых сам думать не хочешь. И не будешь. Я должен во всем разобраться.

Он разжал руки.

— Как ты?

— Лучше.

— Хорошо… я велю, чтобы молока горячего принесли. Хочешь?

И Евдокия поняла, что не просто хочет, она умрет, если немедля не получит кружку горячего молока с медом.

— С медом…

— Липовым?

— Конечно… молоко если пить, то только с липовым… и… и еще хлеба… с солью.

Лихо кивнул, но уходить не спешил, встал на колени, собрал шпильки, подкинул их на ладони.

— Евушка, скажи, а где ты их взяла?

Смотреть на шпильки было неприятно, Евдокия пыталась вспомнить, но почему-то не могла…

— Там… наверное… в шкатулке.

— В шкатулке, значит… и шкатулка…

Стоит на столике, глянцевая, нарядная.

— Евушка… ты переживешь день-другой без шпилек? И без шкатулки твоей?

Переживет.

— Думаешь, что…

— Думаю, — согласился Лихослав. — Ты и вправду вела себя немного…

— Странно?

— Да. Я бы сказал, пугающе странно. — Он поднялся и вновь коснулся волос. — Ложись. Я упакую, пускай Себастьян взглянет. А к ведьмаку мы и вправду завтра сходим, ладно?

Да. Завтра. Утром. Утро уже близко, и когда наступит, то все наладится.

— Я скоро, — пообещал Лихослав.

И ушел.

Сонная горничная помогла снять платье и корсет расшнуровала, помогла избавиться от влажной, пропотевшей рубашки. Она зевала и терла глаза…

…молока принесла горячего, с медом.

Горбушку ржаного хлеба, густо посыпанную солью. И Евдокия, сидя на кровати, собирала крупные крупицы, клала под язык, закрывала глаза…

…шпильки…

…шпильки в волосы, мелочь из тех, дамских, которых у любой девицы множество…

…и если бы прокляты были, сразу стало бы плохо… или нет?

…отсроченное проклятие…

…или не проклятие, но заклятие на помутившийся разум…

…Евдокия слышала…

Она допила молоко и забралась в постель на душноватую, но такую уютную перину, накрылась пуховым одеялом… Лихо вернется… скоро совсем вернется… а она, Евдокия, поспит… или нет, не будет спать, но лишь полежит с закрытыми глазами.

Недолго.

Всего секунду… или две… и сон был ярким, с липовым ароматом, с гудением ветра в ветвях вековых деревьев, с небом, расшитым серебряной нитью, а оттого неправдоподобно ярким. И глядеть на такое было больно, потому Евдокия глядела под ноги. На поля первоцветов. Одуванчики золотыми монетами по траве рассыпаны… и желтые яркие пятна куриной слепоты…

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85