Джулия - Ньюмен Сандра

— Ты прелестна, сама свежесть. Как же ты мне нравишься!

Его тело было восхитительно твердым, рука чутко покоилась у нее на бедре. Все шло как положено. От предательской материнской заботливости не осталось и следа.

На опушке леса он остановился, пораженный красотой этого места. Джулия тоже остановилась, довольная таким эффектом, и позволила себе прочувствовать его вместе с Уинстоном. Под прикрытием неровной лиственной завесы они стояли бок о бок, словно в одном гнезде. Перед ними тянулся вытоптанный стадами, размытый недавними ливнями луг, кое-где исполосованный шрамами серо-бурой земли. Его пересекала едва заметная тропинка, почти блестящая под лучами майского солнца. Когда-то Джулия, впервые оказавшись в здешних местах, проходила по ней во время загородной прогулки. За пастбищем открывалась опушка другого леса — сейчас его ветви покачивались от легкого ветерка. Свет играл в густой листве, как изящные блики на водной поверхности. Если вглядеться, в этом простом пейзаже открывалось невыразимое очарование. Здесь все дышало жизнью.

Уинстон полушепотом спросил:

— Тут поблизости нет ручейка?

— Правильно, есть, — ответила она как во сне. — На краю следующего поля. Там рыбы, крупные. Их видно — они стоят под ветлами, шевелят хвостами.

— Золотая страна… почти что, — пробормотал он.

— Золотая страна?

— Это просто так. Это место я вижу иногда во сне.

Она насторожилась. Сон! Быть может, когда-то он видел такой уголок в походе, а впоследствии почти забыл. Но все же как трогательно, что он обратил тот опыт в сновидение, да еще и назвал его таким причудливым именем. Стоило им прислониться друг к другу, как в паре метров от них села какая-то птица. Она цепко ухватилась за ветку и чопорно поджала крылья. Джулии был незнаком этот вид. Светло-коричневое оперение, нарядная пятнистая грудка. В этом чудилось нечто сверхъестественное. Как подступиться к созданию такой птахи? Это невозможно. Никто на это не способен.

— Смотри! — шепнула она.

От восхищения Смит еще крепче обнял ее за талию. У них на глазах птица склонила голову набок, словно призадумалась, потом расправила и снова сложила крылья — и запела.

Вначале их обоих поразила громкость этих звуков, а следом нежность и разнообразие мелодий. Стоя совсем близко, они видели, как трепещет пушистое горлышко и как на громких нотах подрагивает от напряжения птичий хвостик. Время от времени птица умолкала, опускала голову, точно прикидывая что-то в уме, и как бы невзначай заводила новую вариацию. Дважды она покрутилась на месте, будто воодушевилась от собственного пения. Джулия с Уинстоном прильнули друг к другу как зачарованные. Уинстон, похоже, боялся дышать, на лице у него застыло мужское упоение. В конце концов он развернул Джулию к себе и поцеловал в губы.

Она сразу почувствовала перемену. Их губы слились, проникли глубже, смягчились, обозначили путь к близости. Теперь перед ней был ее мужчина! Он ласкал ее груди, ягодицы, и все это получалось естественно, желание крепло, изобретало само себя, придумывало новые вариации, подобные напевам лесной птицы. В его объятиях Джулия стала податливой. Он нетерпеливо прижал ее к себе. Когда их губы разъединились, каждый ловил ртом воздух.

А дальше все было просто. Она повела его назад в укрытие, торопливо сбросила ботинки, одним непрерывным движением избавилась от комбинезона. Смит опустился перед ней на колени, как перед богиней. Возникла лишь одна заминка, когда он вдруг отстранился и стал вызнавать подробности о ее любовниках. Сколько их было? Все ли состояли в партии? Нравится ли ей секс как таковой?

В ПАЗ у них была корова, которая молока давала больше остальных, но повадилась опрокидывать полный подойник. Смит повел себя как та вредная корова. Но теперь Джулия знала его как облупленного и на шаг опережала. Она призналась, что любовников у нее было немало, но по статусу ни один не превосходил Смита; что секс она обожает и старается своего не упускать. На этом допрос завершился. Потом он прижал ее к себе, и на этот раз она почувствовала, как ей в живот уперлось кое-что твердое. Молоко — все до капли — уцелело.

Они вместе опустились за землю и без смущения разлеглись среди россыпи гиацинтов. Уинстон целовал ее шею, груди, бедра. Все препоны исчезли. Он даже ухитрился так стянуть с себя комбинезон, чтобы не выглядеть при этом смехотворно. От первого толчка ее охватило обычное изумление: надо же, в нее проник пенис! Неужели оно свершилось, это возвышенно-непристойное действо? И только теперь пришло наслаждение: еще, еще, глубже туда, потом обратно, едва не выскальзывая, но тут же нанося очередной удар. О, это запретное, потаенное наслаждение, не сравнимое ни с чем другим! Она не сдерживалась, и у нее вырвался тихий, протяжный стон, такой же естественный, как птичья трель. Вот она, магия широких мужских плеч, саднящее чувство его щетины у нее на щеке. Он показал себя далеко не новичком, и ему отвечало все ее пронзенное тело. Оно звенело под ним, словно колокол.

Но слишком уж быстро он застонал и напрягся. Ей хотелось закричать: «Еще!», но его туловище содрогнулось и ослабело. В следующий миг он скатился с нее на землю, и пенис предательски ускользнул. Она лежала и мучилась от уходящего блаженства — оно уподобилось сюжету, так и не достигшему кульминации. Одна властная мужская рука осталась у нее на груди, но теперь вызывала только досаду. Джулия с запозданием вспомнила, что рискует забеременеть. А Уинстон тем временем отдыхал в полной безмятежности, как наевшийся сметаны кот.

Когда неудовлетворенность наконец отступила, Джулия настроилась на более философский лад. С первой попытки ни один мужчина не показывает себя в наилучшем свете. А к тому же у Смита определенно затянулось воздержание. И все равно он проявил кое-какие способности. Не то что бедолага Том Парсонс, последний из череды тех, кого она сюда приводила: тот продержался не более минуты и так вспотел, что измусолил Джулии весь живот, пока с нее не скатился. Однажды Парсонс, надумав распалить ее какой-нибудь сальностью, сказал, что француженки, по слухам, способны кончать по семь раз за ночь. Джулия желчно ответила, что и сама обладает такой феноменальной способностью, да только не всегда получает шанс это доказать. Парсонс долго и оторопело на нее таращился, а потом уточнил: «Хочешь сказать, в тебе есть французская кровь?»

Затем она естественным образом мысленно перенеслась к своему первому приключению в этом укромном месте. С девушкой по имени Лу они отделились от основной туристической группы и пошли за грибами, но заблудились. Случайно забрели на эту прогалину и восхитились ее уединенностью. Лу предположила, что здесь оборудовал себе логово какой-то головорез. Она принялась искать следы преступления, а Джулия опасливо топталась на краю, раздумывая, что будет делать, если Лу полезет к ней с поцелуями. Лу слыла ярой реджи, но злые языки, понятное дело, распускали такие слухи о любой рослой девушке. Никаких следов преступления обнаружено не было, и Лу в конце концов согласилась больше тут не задерживаться. Только теперь до них дошло, что выбраться на проторенную лесную дорогу им не светит. Джулия первой заслышала журчанье водного потока и вспомнила, что реки обычно ведут к цивилизации, но забыла, в какую сторону надо по ним двигаться. Беглянки заспорили, двинулись вверх по течению, потом вниз, все больше злились, изнывали от жары, и вдруг Лу заявила: «Да катись оно все к Любви. Я лично иду купаться». Через минуту она уже сбросила комбинезон и трусы, пошлепала по воде и пустилась вплавь, повизгивая от удовольствия и уговаривала Джулию последовать ее примеру.

В ту пору Джулия была совсем девчонкой — ей только-только исполнилось семнадцать, и она медлила на берегу, боясь, как бы реджи не заманила ее в ловушку. Лу смеялась над этой трусихой и нахваливала речную водицу. В конце концов Джулия тоже разделась и с крайним смущением решилась искупаться. Когда вода дошла ей до бедер, она задрожала и окунулась, с облегчением ощущая, как вода скрывает ее по плечи.