Дочь богини - сердце палача (СИ) - Богданова Екатерина (1)

— Поможешь?

И мне как-то сразу легче дышать стало. Быстро подскочила и принялась наполнять его тарелку, попутно рассуждая, что «к запечённому мясу лучше подойдёт вон тот кисленький ягодный соус, а вот с рыбой белое вино сочетается».

— И откуда такие познания? — поинтересовался Тэос.

Я замерла с тарелкой в руках. И действительно, откуда? В нашей таверне хоть и неплохо готовили, но таких изысков не было. А потом вспомнилось, как тётушка Алви разговаривала со старой поварихой Амалиной на кухне, а я вокруг крутилась.

— Тётя рассказывала, — поставив тарелку перед судьёй, пожала плечами.

Опустилась на стул и тихо охнула, припомнив подробности. Мне ведь тогда года три было, если не меньше! Бабуля Амалина уже лет десять как умерла, а из таверны ушла задолго до этого. Это что же получается? Я, будучи такой малявкой, запомнила рассказы тётушки Алви про её прежнюю жизнь? Да не помнила я этого никогда! А тут вдруг вспомнилось, будто вчера было…

— Что-то не так? — нахмурился судья.

— Просто вспомнила… что не могла помнить, — промямлила я, сжимая подол платья на коленях.

— Ранние детские воспоминания просыпаются? — приподнял он бровь.

— Видимо, да, — кивнула я, во все глаза уставившись на него. — Так должно быть?

— Я бы не сказал, — поморщился он.

— Это плохо? — вскочила со стула, нервно озираясь, будто на меня вот-вот накинутся и другие воспоминания из далёкого прошлого.

— Сядь, — приказал господин Тэос. — И успокойся. Столовую только в порядок привели.

— Что со мной? — жалобно спросила я, опустившись на стул.

— Чёткая память с первых дней жизни присуща духам, — скривился он. — Но это ещё ничего не значит. Божественных проявлений в тебе больше.

А у меня перед глазами замелькали картинки, сменяясь так быстро, что голова закружилась. Из нескончаемого потока удавалось выловить только некоторые особенно яркие моменты.

Вот я сильно поранилась, заигравшись и упав с маленькой скамеечки — сколько мне тогда было? Года полтора, не больше. А вот я плачу, кажется, потому, что во рту болит и чешется. И очень жарко, будто в огне горю. Зубки просятся на волю и прорезают дёсны.

И самое яркое воспоминание: мне холодно, очень холодно, темно и больно. Вдруг откидывается край одеяльца и надо мной склоняется тётушка Алви, ещё молодая, без седины и морщин.

«Кто же тебя бросил, крошка? Какая же бессердечная тварь могла так поступить?» — спрашивает она. Я уже не плачу, слишком замёрзла. Только смотрю на неё. «Видимо, боги смилостивились и послали мне тебя во спасение. Теперь мне будет для кого жить.» — говорит она и прижимает меня к груди. Становится теплее и боль постепенно уходит.

— Лейра. Лейра! Да очнись же ты! — потряс меня за плечо господин судья.

— Я… Я вспомнила, как тётушка Алви нашла меня, — прошептала, вытирая катящиеся по щекам слёзы.

— Хм, должно быть это было не самое приятное воспоминание, — похлопал он меня по плечу.

— Напротив, — помотала головой. — Это было лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь.

— Ну это пока, — улыбнулся он.

— Голова болит, — сдавила я виски пальцами. — Слишком много всего.

— На вот, выпей. Полегчает, — протянул мне бокал с вином Тэос.

— Нет, наоборот. Хуже будет, — возразила я.

— Пей, — настоял судья и я подчинилась

Но успела сделать буквально пару глотков, а потом бокал выскользнул из ослабевших пальцев. И меня опять унесло в воспоминания.

На этот раз не было яркой картинки, только какие-то всполохи света и голоса. Они говорили на каком-то странном языке, но я понимала их.

— Уберите их! Я не хочу их видеть! — визгливо прокричала какая-то женщина.

— Раньше надо было думать, — ответил грубый мужской голос.

— Отдайте их мне, — произнёс ещё один голос, другой, жуткий, холодный. И я его, кажется, слышала не так давно.

— Нет, Ххосс, ты их тоже не получишь.

— Я их отец. Они мои, — проскрежетал этот потусторонний голос.

— Они уйдут в небытие. Так было предрешено, — ответили ему.

— Да избавьтесь уже от них! — опять истеричный женский крик. — Пока я не передумала и не утопила вас всех во тьме.

— Успокойся, Шаора. Ты знала, что им не место в сферах. Вы оба знали. Смиритесь и забудьте. Сяоры будут погребены временем.

— Но не вечностью, — произнёс жуткий голос. — Я дождусь. Они будут моими.

— Уйди, Ххосс! Ненавижу тебя! — выкрикнула Шаора.

— До встречи в новом мироздании, дорогая, — издевательски прошипел Ххосс.

Тишину разорвал детский плач. Плакала я и ещё кто-то. Но сквозь младенческие крики прорвался тихий голос Шаоры.

— Могу я хотя бы дать им имена? — спросила она.

— Это лишнее, — грубо ответили ей. — Унесите их.

— Нет, — произнесла Шаора, её голос был твёрд и резок. — Я нарекаю своих дочерей Дэйра — твёрдая, как алмаз, Кейра — дерзкая, как огонь, и Лейра — лёгкая, как…

— Прекрати! Ты не имеешь права давать им имена!

— Поздно! — рассмеялась Шаора. — Они названы и будут жить!

***

— Лейра, — прозвучал требовательный голос совсем рядом. — Открой глаза.

Я повиновалась, но неохотно. Голова гудела, будто по ней ударили огромным колоколом.

Мы всё ещё были в столовой, рядом со мной стоял судья, но что-то неуловимо изменилось. Нет, вокруг всё было точно так же, как и раньше. Изменилось моё восприятие.

Я вдруг поняла, что меня окружает не пустота, а невидимые, но ощутимые нити, из которых сплетается реальность. Они такие тонкие, нежные, только прикоснись и рассыплются. Стало немного жутко, но и любопытно тоже.

Неужели всё действительно так просто и зыбко? Я могу ломать окружающую реальность, как хрупкие веточки. Могу сделать так, чтобы всё вокруг меня изменилось, или вообще покинуть это место.

Я могу вернуться туда, куда зовёт меня сердце! Просто взять и перенестись в таверну. Но нужно ли это делать?

Наверное, не стоит. Это было бы странно. Сомневаюсь, что посетители таверны тётушки Алви обрадовались бы, если бы я вдруг появилась перед ними из ниоткуда.

— Лейра, посмотри на меня, — потребовал Тэос.

Я повернулась, взглянула на него и… растерялась. Он был другим, совсем не таким, как всё окружающее. Стол, салфетка, бокал, и даже стены — всё это я видела сейчас, как нечто непостоянное, меняющее форму и плотность. При желании, я могла бы пройти сквозь все эти предметы, как через зыбкий туман. И только Дикастиас Тэос оставался той преградой, которую мне не удалось бы преодолеть.

— Забавно, — склонила голову набок. — Ты непроницаем.

— Я ещё и зол. Но тебя это, конечно же, не касается, — отчеканил он.

— Почему? — спросила, поднимаясь со стула.

И вот тут что-то пошло не так. Я не поднялась, я взлетела! Воспарила над стулом, столом, судьёй. Ощущения были схожи со сном. Ведь только во сне можно лишиться тела, превратиться в бесплотный дух и улететь, куда захочешь…

— Нет! Не позволю! — воскликнул Дикастиас, схватил меня за руку и притянул к себе.

Возвращение в твёрдую реальность было таким неожиданным, что я задохнулась от резкого рывка. Буквально упала на Тэоса и застонала от боли.

А он обхватил меня руками за талию, прижал к себе и прорычал в лицо:

— Не отпущу!

— Что… это было? — спросила я, едва шевеля онемевшими губами.

— Ты не станешь духом, Лейра, — поправляя мои растрепавшиеся волосы, прошептал Дикастиас. — Я тебя не отпущу. Ты слишком важна, слишком нужна… мне.

И он опять поцеловал меня! Но на этот раз я почему-то не испугалась. Мне это было нужно. С каждым мгновением, пока судья целовал мои губы, щёки, шею, я всё явственнее ощущала его прикосновения. Я будто возвращалась откуда-то, где мне совсем не хотелось бы быть.

В результате вцепилась в его плечи и улыбнулась от облегчения, что полностью вернулась. Раскрытыми в улыбке губами тут же завладели в требовательном поцелуе. Я не сопротивлялась. Мне не было страшно или противно. Я просто растерялась. И очень удивилась, когда поняла, что поцелуй приятен.