Ознакомительная версия. Доступно 82 страниц из 408
...По краю оврага, в склон которого врыт наш наблюдательный пункт, бьет немецкая артиллерия. "Целым дивизионом лупит. Ну-ка вызови начальника артиллерии, чтобы засек мне этот дивизион".
"Вот эти низинки впереди мы уже назвали оврагами смерти. Вчера немцы выдвинулись вперед по этим оврагам, залегли и ждут своих танков. А мы их танки задержали огнем, и их пехота лежит и ждет. А мы тем временем подвезли бригаду "катюш" и накрыли сплошняком все эти овраги".
Генералу дают трубку, и он говорит в нее начальнику артиллерии:
"Слушай, Далакашвили, что же ты, в самом деле, допускаешь, что меня немец на командном пункте 150-миллиметровыми снарядами беспокоит?"
Положив трубку, замечает мне о своем начальнике артиллерии:
"Ох хороший человек, и смелый, и исполнительный. Только одно нехорошо: грузинская деликатность к людям его подводит. Деликатный, боится человека обидеть, боится на слово не поверить. А у нас ведь деликатность не очень понимают".
Бой заметно разгорается. Артиллерия бьет и справа и слева, Горишный показывает мне по карте.
"Днем не будем трогать эту лощинку, пусть лезут в нее. Самый удобный подход к нам - по ней. Чем больше за день наползут, тем лучше. Не будем пока трогать ее. Будем ее беречь. А вечером жахнем по ней из "катюш".
Вы знаете, вчера под вечер немцы до того густо на вас пикировали, что один сбросил бомбу на другого. Тот рассыпался буквально в порошок, а сопровождавший истребитель от взрывной волны перевернулся в воздухе и врезался в землю".
Ему докладывают, что убили командира батальона. Спрашивает, вывезли ли тело.
"Ну что ж, памятник поставим".
"Только временный, товарищ генерал, фанерный, другого не поставишь".
"Ничего. Будем иметь возможность, и мраморный поставим. А пока обозначим хоть этим, чтобы было известно: погиб здесь в бою с немцами хороший человек".
Вдруг вспоминает о потерях первого дня:
"Я понес потери до 2000 человек и потерял 48 танков. Люди, я вам просто скажу, умирали за пушками, но, в свою очередь, 50 немецких танков набили".
Приходит ординарец, приносит котелок молока. Сам надоил где-то тут в кустах от брошенной коровы. Пьем молоко. Мимо командного пункта несут на носилках раненого капитана.
Сверху, из корпуса, сообщают, что через наш участок идет 200 наших самолетов бомбить немцев. И в самом деле скоро они появляются над нашими головами. Все небо над нами в разрывах немецких зениток. Немцы начинают бить заранее, еще над нашими позициями, и чтобы пораньше встретить огнем наши самолеты, и чтобы заставить их спутать, где истинный передний край, и отбомбиться по своим.
Вслед за нашим налетом - немецкий. Первый был в пять утра. Второй - в девять. Этот - третий.
Начинается танковая атака. Немецкая артиллерия опять бьет по нашему оврагу.
По донесениям, в поле нашего собственного зрения и вне его на участок дивизии идет 250 танков.
Горишный говорит:
"Вчера бились с 31-й панцирной. Считаю, что в основном вывели ее вчера из строя. Интересно, с кем сейчас имеем дело".
Потом звонит командиру полка:
"Борисов, у тебя сейчас наступает веселая минута, имеешь возможность отличиться".
Потом звонит в другой полк:
"Слуцкий, как у вас дела? Отлично?.. Что отлично? Подождите давать себе оценку, докладывайте обстановку".
Через час этот же Слуцкий доносит, что перед его участков сожжено и подбито 28 танков.
Опять идут "юнкерсы". Один сбили. Он падает дымясь. Летчик выбросился, его ветром несет вперед, в самую кашу боя. Над головами идут наши "бостоны". Немцы сбили один зенитным огнем, очевидно, прямое попадание. Никто не выпрыгнул. Самолет камнем пошел вниз.
Пока, по донесениям, за сегодня сожжено и подбито 58 танков, а еще не вечер. Танковая атака заглохла. Долгая пауза. Только бьет со всех сторон артиллерия.
В 4 часа немцы снова нас бомбят. В 4.30 мы их бомбим.
В 5 - снова они. А в 6 часов они сбрасывают 12 парашютистов над самой линией фронта. Ветром их относит за передний край, туда, к немцам, обратно. Что все это значит, неизвестно.
Исходя из этой дневной попытки немцев сбросить парашютистов, ночью можно ожидать диверсионного десанта. Отдан приказ готовиться к этому.
Новое донесение, что 30 танков наступает на наш правый фланг.
Стоит сплошной грохот. Немцы уже второй раз прочесывают с воздуха передний край, пытаясь подавить нашу противотанковую оборону. На правом фланге нервничают, просят поддержать огнем тяжелых "катюш". Но Горишный отказывает: "Подождем с этим". Поворачивается ко мне и говорит: "Уже не первый, но, видимо, не последний день боев. Приходится заниматься бухгалтерией. Что стоит дорого, что подешевле".
Звонит в корпус. Просит поддержать его с воздуха. Через Двадцать минут в ту сторону идут наши штурмовики. И почти одновременно немцы начинают бомбежку нашего командного пункта. Взрывы все ближе и ближе, почти ничего не слышно.
Телефонист во весь голос, но спокойно кричит в телефон по слогам: "Од-ну ми-ну-ту, не слы-шу", - даже не добавляет при этом, что бомбят, само собой подразумевается.
Новые доклады о подбитых и сожженных танках.
"Кажется, на сегодня обстановка несколько разряжается",- говорит Горишный. "Почему? А ты разве сам нюхом не чувствуешь?" Молчу. Я, откровенно говоря, этого еще не чувствую. Особенно сейчас, натерпевшись страху во время бомбежки.
С левого фланга доносят, что подбито еще 14 немецких танков.
Над головами снова проходят в сторону немцев "бостоны".
Начинает чуть-чуть темнеть. Поскорее бы ночь!
По дневным подсчетам выходит, если свести воедино разные донесения, что всего уничтожили 120 немецких танков. Горишный крутит головой: "Много! Это двойная бухгалтерия.
Надо разделить ее пополам. По бою чувствую, что шестьдесят, безусловно, набили. Может быть, семьдесят, а больше навряд ли".
Все заметнее темнеет, все заметнее затихает бой.
Горишный пьет из котелка остатки молока, молчит. Потом вдруг говорит:
"Еще в затишье, когда мы только сюда прибыли, немцы узнали, бросили листовки. Среди всего прочего написали: "Германскому командованию известно, что на Центральный фронт прибыли сталинградские головорезы. Скоро встретимся с вами!" Ну что ж, встретились".
