Ошибка молодости (сборник) - Метлицкая Мария

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54

И второй танец они танцевали, и третий. Зойке казалось, что никогда не закончится музыка и никогда она не снимет с его плеч свои уже онемевшие руки.

Но музыка кончилась. Зойка открыла глаза. Парень смотрел на нее долгим и внимательным взглядом.

– А ты с какого курса? – спросил он.

И Зойка подумала: «Какой необыкновенный и странный у него голос – бархатный, глубокий, с легким акцентом».

Тут ее резко дернули за рукав. Она обернулась – Тома, с перекошенным от гнева лицом. Подруга еще раз дернула Зойку за руку и потащила к выходу. Девушка обернулась, кинув взгляд на кавалера. Он догнал их у раздевалки и сунул Зойке в руку бумажку. Тома этого не видела – истерично натягивала шубу и сапоги.

Вышли на улицу. Тома шла впереди. Зойка еле поспевала.

– Том, ну чего ты? – Зойка обогнала подругу.

– Чего? – заорала Тома. – Ведешь себя как б…! Вот чего! Стыда не обобраться! Взяла ее, дуру непролазную. Пожалела! А она! Напилась и с иностранцем шашни развела! У меня еще из-за тебя неприятности будут!

Зойка совсем растерялась и остановилась.

– С каким иностранцем? Ты о чем, Том?

– С таким! – взвизгнула подруга. – Араб он. Ливанец. Сынок миллионера. Живет при посольстве, в трехкомнатной квартире с прислугой. Жрет только из «Березки». Отдыхает во Франции. В общем, гад еще тот. Капиталистический.

Зойка ойкнула и закрыла рот рукой. Прошептала:

– Я же не знала, Том!

– А вести себя надо уметь! Тогда и знать ничего не надо будет!

Тома подняла руку и остановила такси. Сев на переднее сиденье, громко хлопнула дверью.

Машина рванула с места.

Зойка осталась на темной улице одна. Села в сугроб и разревелась.

Если не везет человеку, так не везет. И Зойка считала себя самой несчастной из всех живущих на земле. Ненавидела свои буйные кудри и буйную плоть. Тело просто рвалось наружу – из всех платьев и кофточек. А губы? Ну что это за пельмени такие? Может, и вправду в роду у Зойки африканцы? А мать говорит – не твое дело. Как не ее? Что, человек не должен знать, кто его предки? Хорошо матери – белокожая и белобрысая. Глаза голубые. А Зойка? Головешка какая-то. Да еще и кавалер этот! Иностранец. Вот влипла! С иностранцами у нас строго. Томка сказала, что затаскают по всяким страшным организациям. Потому что нельзя. Нельзя полюбить человека из другого мира. Тем более – с самого Запада. Хотя – нет, с Востока. Но суть от этого не меняется. К тому же – сын миллионера. Сразу «за жопу возьмут» – слова Томы. Вот что делать? А парень этот ей так понравился! Так, что сердце заходилось тогда, в танце, и голова кружилась. И руки у него такие – нежные, сильные. Пальцы длинные, тонкие. Аристократ, одним словом. А одеколон у него какой! И на тебе, опять неудача. Зойка бумажку с телефоном выкинула, предварительно порвав на мелкие кусочки.

Да еще и Тома рассердилась. Говорит, что Зойка вела себя как потаскуха. И еще – как полная дура. Глаза раззявила и рот губастый раскрыла. Вот и жди теперь неприятностей! Корова тупорылая.

Зойка плакала и просила Тому не обижаться. Ну что она такого в самом деле сделала?

Тома хлопнула дверью, чуть не прищемив Зойке нос. Матери, конечно, она ничего не рассказала – та тоже со скандалом не задержится.

По ночам Зойка хлюпала в подушку и вспоминала красавца Самира. А потом успокоилась. «Не по Сеньке шапка», как сказала Тома. И вправду – не по Сеньке. Молодые ребята на нее лишь пялятся, но не знакомятся, только вслед свистят. А клиенты… На все готовы. Только Зойке не надо. С души воротит, потому что не нужны ей ни поездки в Сочи, ни норковая шуба и бриллианты. И машина не нужна, и квартира отдельная. Ничего этого Зойке не хочется. А хочется любви.

От расстройства Зойка впервые похудела и осунулась – самой понравилось. А Томка сказала:

– Худая корова еще не газель.

И вправду – не газель. Но все равно ничего. Лучше, чем было.

Самир ждал Зойку у подъезда целых два часа. Замерз как цуцик. Потом – два часа в подъезде. Было полегче. Цветы – белые розы – положил на батарею, сам бы тоже на ней пристроился, но не поместился. Зойка вбежала в подъезд и стала стряхивать с куртки и шапки снег.

Самир шагнул ей навстречу. Зойка, охнув, прижала руки к груди. Он улыбнулся и протянул ей согретые и подвявшие розы. Зойка еще раз ойкнула и замотала головой. Потом, расплакавшись, зашептала:

– Уходи. Уходи скорее! А то увидят!

– Кто? – не понял он. – Ты кого-то боишься? Мужа? Или отца?

Зойка опять замотала головой:

– Какого мужа, господи? И отца у меня сроду не было!

Он недоуменно пожал плечами:

– Не понимаю.

И Зойка яростно зашептала:

– Что непонятного? Ты – иностранец. Капиталист. Ладно бы из «наших»: кубинец или вьетнамец, коммунист. А ты – чужеродный элемент. – Слова Томы. – Что у нас может быть общего? У нас с этим делом строго. Может, ты не знаешь?

Он улыбнулся:

– Да, не кубинец. И, извини, уж точно не вьетнамец. Капиталист, правда. Вернее, не я – мой отец. А про то, что у нас может быть общего… Знаешь, много чего, если подумать. Дом, например. Семья. Дети. – Он взял Зойкины руки. – И чего ты боишься? Зверские времена прошли. Никого за это давно не кушают.

Зойка всхлипнула и поверила ему – она привыкла верить людям. И даже начала успокаиваться, с Самиром почему-то вообще было спокойно. И совсем не страшно. Несмотря ни на что.

В подъезде простояли часа три. Самир рассказывал ей о своей стране, о родителях, братьях и сестрах. Семья была огромной – семь детей и уже куча внуков. Рассказывал, что мать очень плакала и не хотела его отпускать в Москву: боялась, что он здесь замерзнет и умрет с голоду. Но ему было интересно поехать именно в Россию, такую страшную и непонятную. Отец предлагал учебу в любой европейской стране, в Америке и даже Австралии. Но он настоял на своем. Правда, в первом письме домой попросил родителей прислать зубную пасту, крем для бритья и пену.

– Какую пену? – не поняла Зойка.

И мама опять горько плакала по телефону. Но потом все как-то устроилось и образовалось. Оказалось, что есть валютные магазины, а в них и зубная паста, и мыло, и крем для бритья. И даже хороший кофе, сигареты и привычные продукты. Еще можно через посольство снять приличную квартиру. И через три месяца он сбежал из холодного общежития, кишащего тараканами и клопами (ранее ему неизвестными). Но Россию Самир полюбил. Москву признавал самым красивым городом на земле. Полюбил и соленые, хрустящие грибы, и кислую капусту, купленную у бабок на рынке, и картошку с селедкой, и русскую водочку из морозилки. И русские песни, берущие прямо за душу и рвущие сердце непонятной тоской. И русских людей – грубоватых, но открытых и хлебосольных.

– А какие у вас театры! – воскликнул Самир. – А Ленинград, а музеи!

Рассказывал, что на долгие летние каникулы ездил в гости к брату в Париж и к сестре в Бергамо. А еще к тетке, в Лондон.

Правда, и домой на каникулы приезжал с удовольствием. Скучал по родным и по теплу – что было, то было.

Зойка слушала его молча, внимательно. Потом вздохнула:

– А мне рассказать тебе нечего. Я ведь даже в Питере не была и моря не видела.

Он рассмеялся:

– Увидишь еще! Все увидишь! И Париж, и Лондон, и моря с океанами!

Зойка удивленно посмотрела на него:

– Шутник. Скажешь тоже!

Теперь они встречались почти каждый день. Самир ждал ее за домом – так просила Зойка. Чтобы ни мать, ни Тома не узнали. Пришла весна, и они часами гуляли по улицам, ходили в зоопарк, на Красную площадь, в музеи и театры. Зойка удивлялась – сколько же Самир всего знает про ее город, про ее страну! Даже стыдно становилось – какой она неуч! Права Тома.

Кстати, про Тому. Теперь подруги виделись редко – то у Томы сессия, то «мероприятия разные», как она сама говорила.

Да и слава богу! Так Зойке спокойнее – не надо ничего придумывать и врать. Врать она не любила больше всего на свете.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54