Сделай со мной... это, госпожа (СИ) - Жнец Анна

Освоившись, я глубоко вздохнула и почувствовала, как сплющенные легкие расправляются и их наполняет живительный воздух.

Несколько секунд я слышала лишь толчки своего проснувшегося сердца. Редкие, они постепенно разгонялись. Сердце заводилось, как мотор в машине, и вот пульс достиг своих обычных значений.

Вскоре сквозь вату в ушах начали просачиваться и другие звуки — суетливые шаги, голос, зовущий меня по имени.

— Охра, ты здесь? Охра, пожалуйста, дай знак. Подскажи, как тебя вернуть.

Перед глазами стояла пелена. Я сморгнула ее и увидела, что Теневир взволнованно мечется по комнате, озираясь и шаря руками в воздухе, как это делают слепые.

— Охра?

Сначала картинка была мутной, нечеткой. Контуры вещей двоились. Теневир то и дело превращался в размытое пятно. Глаза болели и казались сухими, воспаленными. Хотелось тереть их пальцами или увлажнить специальными каплями из аптеки. Наконец мне удалось сфокусировать зрение.

Я собралась окликнуть мужа, который в данную конкретную минуту стоял спиной к кровати, но подчинить себе голос было непросто. Тело не слушалось, тяжелое, вялое, еще не до конца осознавшее себя живым.

Когда я снова попыталась заговорить, горло пронзила резкая боль. Я вспомнила, как умерла Кхара. Ее задушили. Сейчас я очень отчетливо ощущала, что моя шея — один обширный кровоподтек. Теперь недели три придется носить шарфы или туники с высоким воротом, маскируя все это безобразие под одеждой, иначе у окружающих возникнут вопросы.

— Охра?

К счастью, попытки заговорить можно было отложить на потом, ибо Теневир обернулся и заметил, что его мертвая жена открыла глаза. Судя по его лицу, он меня узнал. Слава тебе, Господи! Не надо ничего объяснять или бояться повторного удушения.

Я устало моргнула, мол, да-да, это я.

Теневир метнулся ко мне и упал рядом на матрас.

Я испугалась, что от радости он сметет меня в сокрушительном объятии. От этой мысли мое измученное тело напряглось в ожидании боли. Благо страхи не оправдались. Хотя Теневир и желал прижать меня к себе крепко-крепко — это его желание было видно невооруженным глазом — но сдержался, обнял нежно и бережно, как хрупкий сосуд, каким я себя и ощущала.

— Боги, это действительно ты!

Его взгляд жадно зашарил по моему лицу, пальцы застыли в воздухе над жуткими синяками на горле.

— Больно? — выдавил он из себя глухим голосом.

Вместо нормального ответа из моей груди вырвался мучительный хрип. Изнутри по горлу словно полоснули ножом. Аж слезы брызнули. Но последнее даже пошло на пользу — глазам стало легче.

Теневир нахмурился. Мне показалось, что он вот-вот начнет извиняться за те страдания, что я сейчас испытываю в теле его задушенной жены, но нет. Никаких извинений. Только бездна вины во взгляде.

И любовь, глубокая, бескрайняя, как океан.

— Охра. — Теневир свел брови и напрягся, затем выдохнул с усилием: — Олга.

Он облизал губы и попытался опять, глядя мне в глаза:

— Олга. Огла. Ол-л-льга.

С третьего раза у него получилось произнести мое имя правильно, и он посмотрел на меня с гордостью за эту маленькую победу.

Захотелось рассмеяться от счастья и затопившего меня тепла.

Глава 29

Отходить от клинической смерти тяжело. Я прочувствовала это на собственной шкуре дважды. В первый раз — после отравления, когда моя душа только перенеслась в другой мир. Два дня меня полоскало в уборной так, что казалось, вывернет наизнанку. Наверное, организм выводил токсины.

Во второй раз было еще сложнее. Синяки на горле болели долго, сходили медленно. Шейные платки и одежда с высоким воротником прочно вошли в мой гардероб на весь последующий месяц. Голос вернулся только спустя неделю и первое время напоминал воронье карканье. Я говорила шепотом или старалась общаться жестами.

За моими страданиями Теневир наблюдал молча, но с таким лицом, будто мысленно стегал себя по спине огненной плетью. Он тележками таскал мне от лекарей разные целебные зелья и снадобья. Следил, чтобы слуги подавали мне на стол правильную еду — перетертую, не слишком холодную и не слишком горячую.

И обнимал меня. Постоянно. Ластился как щенок. Не отлипал. Не упускал ни малейшей возможности облапать меня или затащить в постель.

С постелью сначала возникли сложности. Стонать было больно, а не стонать под ласками Теневира — нереально. Пришлось повременить с любовными утехами, зато потом мы оторвались по полной. Пометили каждую горизонтальную поверхность в доме. И не только горизонтальную. Теневир любил брать меня на весу или прижав спиной к стене.

Мы словно обезумили, наслаждаясь друг другом. Делали это утром, вечером, днем, перед сном и при пробуждении, в спальне, в гостиной, в душе под струями воды, в укромных уголках Маэл’ар и ночью на поверхности, там, где никто не мог нас увидеть. Никак не могли насытиться близостью, объятиями и поцелуями. Никак не получалось поверить, что все теперь будет хорошо и впереди только любовь и счастье.

Мы не говорили об этом, но внутри у нас поселился страх. У каждого свой. Я время от времени просыпалась по ночам в холодном поту и с криком. Мне снилось, что душа Кхары каким-то образом победила силу притяжения портала и осталась здесь, с нами, что она строит козни и пытается вернуть назад свое тело.

Иногда этот страх преследовал меня и днем. Я замирала, прислушиваясь к себе — не ощущаю ли в квартире потустороннего присутствия? Напрягала слух — не уловлю ли злобный шепот призрачных губ, осыпающих меня проклятиями. Скользила взглядом по комнате, пытаясь заметить что-то странное и необычное — вещи не на своих местах, неясную тень, которая мелькнет в зеркале или отразится на боку стеклянного графина, белесый женский силуэт в темноте арочных проемов.

Теневир параноил не меньше. Порой его взгляд, направленный на меня, становился острым и подозрительным. Муж думал, что я не замечаю, как утром, проснувшись, он пристально всматривается в мои глаза, проверяя, кто в них — его нежная возлюбленная или садистка бывшая. В такие минуты я стремилась как можно скорее развеять его опасения — мягкими ласками и сладкими поцелуями.

Кроме этого, Теневир остался жутким ревнивцем и зорко следил за тем, чтобы возле меня не крутились никакие левые мужчины. Некоторые раны не заживают. Брак с изменницей Кхарой изрубцевал его душу сильнее, чем можно было представить.

Но время шло. Сменялись дни и сезоны. Тиски страхов постепенно разжимались, и с каждым новым месяцем мы с Теневиром дышали все свободнее.

Я больше не прислушивалась к шорохам в пустом доме, все реже просыпалась от ночных кошмаров, а Теневир перестал ждать подножек от судьбы и наконец поверил, что боги бывают милосердны.

Мир вокруг не стоял на месте.

Тело принцессы Яркхе нашли и похоронили по местному обычаю. Мертвых в Маэл’ар сжигали в специальных печах, а прах развеивали с вершины Скорби за час до рассвета.

Никто не заподозрил убийства. Как я и ожидала, никакого расследования не было.

На церемонии погребения Великая мать не выглядела скорбящей. Публично она не проронила по дочери ни одной слезинки, но, что творилось за дверями ее дома, не знает никто. Может, она выла. Может, рвала на себе волосы. А может, пожала плечами и улеглась спать. В конце концов, их отношения с принцессой оставляли желать лучшего. Ярхке даже готовила покушение на родительницу.

На похоронах я встретила мать Теневира, Фарн Адранир. Она явилась выразить королеве свои соболезнования. Нас она тоже заметила, но только сухо кивнула с расстояния.

При виде матери мой муж напрягся и поспешил затеряться в толпе. Дома я попыталась аккуратно расспросить его о детстве, но наткнулась на глухую стену молчания.

Раны, раны, раны… Страшно представить, сколько ран Теневир носил в своей душе.

Изо всех сил я старалась компенсировать ему годы холода и страданий, наполнить жизнь любимого теплом и светом. Он заслужил быть счастливым.