Тихая пристань (СИ) - Рогачева Анна

— Нужно успеть до того, как эта истерия докатится до нашего села, — тихо, но твердо сказала Арина. — Пока наш дом — просто стройка, к нам могут прийти с вопросами. А когда в нем будет дым из трубы, когда на окнах будут занавески, а у порога — тыква… это уже частная собственность. Дом. Крепость. Ломать порог будет сложнее.

Степан посмотрел на нее, пережевывая хлеб. Его монетки-глаза сверкнули в огне.

— Думаешь, как стратег. Это хорошо. Но бревна твоей логике не подчиняются. Им подавай время, чтобы усесться.

— А мы поможем им усесться быстрее, — сказал Петька неожиданно для всех. Все посмотрели на него. Он сидел, обхватив колени, и смотрел на сруб. — Дед Архип говорил, что раньше, когда спешили, сруб скрепляли не только нагелями, а… проливали.

— Чем проливали? — насторожилась Агафья, которая принесла им горшок с вареной картошкой.

— Смесью. Глина, песок, известь. И… соль. Много соли. Она вытягивает лишнюю влагу, дерево быстрее сохнет и садится плотнее. И грызуны потом не трогают, соль не любят.

Наступила тишина. Даже Степан смотрел на парня с новым интересом.

— Откуда ты знаешь?

— Дед рассказывал. А я… я запомнил.

Арина смотрела на сына и чувствовала, как в груди что-то тает и застывает одновременно. Гордость. И легкий, холодный страх. Он взрослел. Не по дням, а по часам. И его взросление было таким же стремительным и необратимым, как течение реки под весенним льдом.

Решение было принято. Ускориться. Но для этого требовались ресурсы. И тут Арина совершила еще один рискованный шаг. Она пошла к вдове-попадье не с просьбой о работе, а с деловым предложением.

— Матушка, — сказала она, стоя в прохладной гостиной дома попадьи. — Я шью для вас и для многих в селе. Но у меня — дом строится. Нужны материалы. Я могу… взять предоплату. Год вперед. За ваши заказы, за заказы ваших знакомых дамских. Со скидкой. Но деньги — сейчас.

Попадья, попивающая чай из фарфоровой чашки, подняла на нее брови.

— Предоплата? Да ты, милая, в городских лавках побывала? У нас так не заведено.

— Потому что у нас все живут одним днем, — спокойно сказала Арина. — А я хочу жить завтра. И моим детям — крыша над головой нужна до зимы. Я не подведу. Моя работа — вам известна. Это — гарантия.

Она говорила не как просительница, а как партнер. И попадья, женщина расчетливая, оценила это. Возможность закрепить за собой лучшую швею в округе на год вперед и еще со скидкой — предложение было выгодным.

— Ладно, — сказала она после паузы. — Но контракт. На бумаге. И если подведешь — отрабатывать будешь втридорога.

Контракт. Бумага. Это уже был выход на совершенно иной уровень. Арина, дрожащей от внутреннего напряжения рукой, подписала его, поставив простое: «Арина». Без отчества, без фамилии. Просто Арина. Швея.

Деньги, полученные от попадьи и еще от двух зажиточных хозяек, соблазненных «выгодной годовой подпиской» на услуги швеи, стали их финансовым прорывом. Теперь они могли купить готовые, качественные косяки для дверей и окон, железные скобы для крепления, и, о чудо, — несколько листов слюды для окон. Не стекло, но уже не бычий пузырь.

Работа закипела с новой силой. Степан, получив в руки «капитал», преобразился. Он ездил в соседнее село, торговался, возвращался с возом драгоценной липовой дранки для крыши и дегтем для пропитки. Он ворчал, считал каждую копейку, но в его ворчании теперь слышалось удовлетворение. Он был в своей стихии: расчет, сделка, практическая польза.

Арина же, зашиваясь в своем углу под навесом, чувствовала, как на нее наваливается новая, странная усталость — не физическая, а моральная. Она продала свой труд вперед. Она влезла в долги, пусть и обеспеченные ее умением. Она была привязана к этому месту теперь не только страхом, но и обязательствами. Бежать, если что, станет вдесятеро сложнее. Она сплела себя в экономическую сеть села. Это была защита. И ловушка одновременно.

Однажды, когда крыша уже была почти покрыта ровными рядами серебристой дранки, а Петька с Гришкой под руководством Степана начинали тесать косяки для двери, на краю их пустоши появился незнакомец. Он не был похож ни на городского щеголя, ни на сыщика. Простой мужик, но не местный. Одежда поношенная, лицо обветренное, в руках — посох. Он остановился и долго смотрел на их стройку. Потом подошел ближе.

— Хлеб-соль, — сказал он хрипло. — Можно воды испить?

Арина, сидевшая с шитьем, кивнула Петьке. Тот принес ковшик. Незнакомец выпил, поблагодарил, но не уходил.

— Дом ставите? — спросил он.

— Ставим, — ответил за всех Степан, недовольно оглядывая гостя.

— Дело хорошее. Основательно. — Незнакомец помолчал. — А не слыхали тут, в округе, про одного человека… Рыжего, со шрамом. Сибиряк. Колдуном его зовут.

В воздухе повисла ледяная тишина. Даже кузнечики будто смолкли.

— Не слыхали, — первым нашелся Степан, и в его голосе прозвучала плохо скрытая угроза. — А тебе он зачем?

— Ищу, — просто сказал незнакомец. И вдруг его взгляд упал на Арину. Не на ее лицо, а на руки. На иглу в ее пальцах. Он смотрел долго, пристально. Потом медленно кивнул, будто что-то подтвердив для себя. — Мир вашему дому. Стройте — не спешите. Лучше один раз поставить на совесть, чем десять раз переделывать.

И он ушел так же тихо, как и появился, оставив за собой неразрешимый вопрос: был ли это просто странник? Или чей-то взгляд, воплощенный в плоть? И что он увидел в ее руках?

Вечером того дня Арина не могла уснуть. Она вышла из хлева и подошла к своему почти готовому дому. Он пах смолой, деревом и будущим. Она положила ладонь на еще теплое от дневного солнца бревно.

«Мы строим не просто дом, — думала она. — Мы строим факт. Доказательство того, что мы здесь. Что мы существуем. И чем прочнее, обыденнее, неинтереснее будет этот факт, тем сложнее будет его оспорить или стереть».

Где-то в темноте, за лесом, бродил призрак «сибиряка-колдуна». Где-то метался в бреду пан Гаврила. Где-то вели свои учеты холодные коллекционеры. А здесь, на этом клочке земли, стоял остов дома. И в его простых, грубых линиях была та самая, тихая и несокрушимая магия — магия жизни, которая продолжается вопреки всему. Магия обыденности, ставшей щитом.

Она глубоко вдохнула ночной воздух, пахнущий полынью и дымком далеких костров, и вернулась к детям. Завтра предстояло врезать первое окно. Маленькое, с слюдяным окошком. Окно, в которое будет заглядывать утро. Их утро. И ради этого стоило бороться, строить, шить и молчать. Даже если тишина эта была громче любого боя.

Глава 26

Слюда, вставленная в оконные косяки, очень сильно отличалась от стекла. Она была чудом иного порядка — полупрозрачной, слоистой, игравшей всеми оттенками седого дымка и старого серебра. Через нее мир смотрелся искаженным, словно сквозь слезу или толщу льда. Арина любила стоять у еще не закрытого ставнями проема и смотреть наружу. Это было похоже на ее нынешнюю жизнь: видимость есть, а ясности — нет.

Дом рос. Он уже не был срубом — он был объемом, пространством, наполненным запахом сосны и ожиданием. Полы из грубых плах уже лежали под ногами солидно и прочно. Печь, сложенная за три дня приглашенным печником, еще не топилась, но ее массивная глиняная грудь уже доминировала в углу, обещая тепло и центр притяжения будущей жизни. Арина сшила первую вещь специально для дома — занавеску на будущее окно. Из обрезков ситца, выброшенных попадьей. Простые квадраты, но сшитые с таким расчетом прочности, что, казалось, они переживут сам дом.

Степан вернулся из леса не один. За ним, послушная и легкая, покачивалась на плече светлая, почти золотистая плаха. Он внес ее в горницу не как трофей, а бережно, будто вносил в дом солнечный луч, задержавшийся в березовой роще.

— Вот, — сказал он, и в его обычно хриплом голосе прозвучала непривычная мягкость. — Столик. Берёзка. Он опустил плаху на пол, и Арина ахнула. Это было ни на что не похоже. Кто-то, то ли сама природа, то ли руки Степана — уже поработали над ней. Столешница была овальной, тщательно ошкуренной до бархатной гладкости, без единой занозы. А ножками служили не обрубки, а три изящных, плавно изогнутых корня, будто береза, прощаясь со стволом, подарила ему свои резные кружева. Они не впивались в пол, а мягко, как лапы зверя, его касались.