Хозяин дракона - Дроздов Анатолий Федорович

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65

Когда вечером явилась вдова из Городца и попросила хлеба, Улыба не сдержалась. Она увидела еще одну женщину, не старую, красивую. Ее сотник тоже одаривал. За что?.. Улыба обругала незваную гостью, выгнала за ворота, а после сгоряча побила Гойку – впускает кого ни попадя! Злоба душила ее. Улыба не могла дождаться Некраса, а когда тот пришел, дала волю словам.

Улыба видела, как меняется лицо сотника от ее попреков, и в какой-то миг подумала: поступает неверно. Следовало не кричать, а расспросить, что и как? Вдруг и вправду наветы? Но слишком много было пережито в тот день…

Когда Некрас ушел, Улыба не огорчилась: вернется! Кто бы ни были ее соперницы: конопатая служанка или вдова дружинника из Городца – им с ней не сравниться. Дружинники князя Ростислава на нее заглядываются, даже Святояр как-то подмигивал. Воевода! Возьмет вот и заглянет вечерком…

Только ночью, ворочаясь в холодной постели, Улыба со страхом поняла: Некрас не вернется. Он другой. Он не похож на дружинников, которые на нее заглядываются. Даже на Святояра она могла бы крикнуть – и тот бы простил. Поругался бы, но оттаял. Некрас не простит.

Подумав так, Улыба заплакала. Горько, как не плакала ни разу в своей жизни…

14

– Он не такой, как другие наемники, – сказал Святояр, провожая взглядом удалявшуюся охоту. – Много их видел, княже… Не похож.

– Чем? – сердито спросил Ростислав, опуская поводья. Собаки подняли тура, жаль бросать гон.

– Всем! Не так ходит, не так говорит, не так держит себя…

Ростислав хмыкнул.

– Кто в наемники идет? – спросил Святояр, делая вид, что не услышал. – Сын дружинника, сын боярина обедневшего, а то и смерд… Народ подневольный, привык подчиняться. Старшего уважают, кланяются низко… Этот держится гордо.

– Значит, князь? – усмехнулся Ростислав.

– Случается, и князья служат, – согласился Святояр. – Когда у отца детей много, а земель – едва повернуться. Бывает, со стола князя собьют, ищет себе место… Но княжич не таится, рассчитывая место в дружине повыше занять, серебра больше выторговать. Этот о родителях молчит, а повадки княжеские. Слуге гривну серебра, как ногату, бросил! У нас богатый пожалеет.

– Варяги золотом швыряются! – не согласился Ростислав. – Сегодня получат, а завтра пропьют, в корчме продуванят.

– Не похож он на варяга! По-нашему говорит без запинки, читает и пишет. Ряд, что ему на службу положил, не только прочел, но и дописал свое.

– Боярский сынок, рос при монастыре…

– В монастыре рос, так в бога бы верил!

– Некрещеный?

– Не знаю, каким богам молится, но в церкви его не видели.

– Поганый?

– Те на капищах ночами собираются, тайно. Некрас ночи у бабы своей проводит. И военное дело знает так, как никто из наших. Поганых ему не учат.

– Не доверяешь, значит? – усмехнулся Ростислав.

– Сомневаюсь… – вздохнул воевода.

– Что ж ратовал за него?

– Нельзя смока другим отдать.

– Где он сейчас? – вздохнул Ростислав, поднимая глаза к небу. Святояр тоже глянул вверх, будто змей должен был вот-вот появиться. Но не появился, и князь с воеводой опустили глаза долу.

– Грамоты разослал? – спросил Ростислав.

– Три дня тому.

– Пойдет на нас Святослав?

– Непременно. Такую обиду да снести!

– Устоим?

– Со смоком, княже, я против варягов устою. А их даже ромеи страшатся.

– Будет ли смок?

– Будет! – твердо ответил тысяцкий.

– Гляди!.. – сказал князь, подбирая поводья.

– Гляжу! – отозвался воевода. – Ты, княже, коли Святослав одолеет, земли теряешь, но на столе останешься. Будешь жить-пировать. Мне же головы не сносить. Не простит Великий обиды…

Ростислав молча тронул каблуками бока коня и поскакал вслед удалявшейся охоте. Святояр еще раз глянул на небо и затрусил следом…

15

Женить княжича не успевают… Четверка вороных, упираясь ногами, тащит сани по голой земле. Летом на санях не ездят, но обычай суров: независимо от времени года покойника к кладбищу везут на них. Огромная толпа валит саням вслед. Впереди дружина на конях и при оружии, но вся, как один, простоволосая. Шапок нет ни на ком, даже на священнике. Плач, рыдания, стон… В гробу на санях – человек в богатых одеждах и с серебряными от седины волосами. Князь Петр Звенигородский, отец Ивана…

Приехавший из Галича епископ служит панихиду, он же читает духовную покойного. Громко, перед плотно набившей собор толпой. Брови епископа сдвигаются к переносице:

– Аще объявляю княжича из дальних земель именем Иван, а по прозвищу Некрас, сыном своим младшим, вторым после единокровного моего Ивана. Заповедую тому Некрасу служити моему Ивану верой и правдой, быть ему опорой в кручине и радости, на брани и в пиру. А князю Ивану, сыну своему первому, заповедую почитать Некраса, как брата своего старшего, и слушать советов его разумных…

По собору ползет тихий ропот: невиданное дело! Князь на Руси может пригреть племянника или иного родича, даже дать ему удел, но усыновить приблудного?! У покойного Петра теперь два сына, и оба Иваны – запутаться можно! Некрас к тому же одновременно младший сын и старший брат. Нечисто тут…

Я знаю, о чем думает сейчас толпа. Некрас-де, действительно, сын Петру, только не от законной жены. Языческие времена на Руси миновали, князья имеют одну жену, а не триста, как у Владимира-крестителя, но любовниц заводят. От такой и родился Некрас. Ай да князь Петр! Все-то думали, что он человек богобоязненный и жену свою покойную больше жизни любил… Отец не убоялся худой молвы, защитил приемыша. Хотел, чтоб я остался в Звенигороде и был рядом с Ваней. Уделы на Руси наследуют по крови. Князья между собой родственники, отличаются лишь степенью родства. Случись Ивану Звенигородскому умереть, претенденты на удел найдутся. Тот же Володько Галицкий – он приходится Ване троюродным братом. Достаточное основание, чтоб требовать выморочный удел. Теперь не потребует. Князь Петр признал меня сыном, воля покойного священна.

Отшумела тризна, и в Звенигороде – гости. Длинный поезд из повозок и верховых втягивается в ворота города. Депутация из Галича. Бояре, священники, выборные от торговых людей и ремесленников. Их много. Горница звенигородского князя тесна для такого числа людей, но видеть и слышать молодого князя хотят все. Набиваются плотно. Несмотря на растворенные окна, в горнице душно. Те, кто не поместился, толкутся в коридоре, встают на цыпочки, пытаясь заглянуть через плечи передних. Впереди – бояре. Кланяются, доставая пальцами пол.

– Здрав будь, князь Иван! Зовем тебя в Галич! Займи стол отчич и дедич и правь по чести и по совести, как Правда велит! – говорит старший.

Собрание подтверждает просьбу одобрительным гулом. Иван недоуменно смотрит на меня, затем на Малыгу. Тот хмурится и выступает вперед. Мудрый Малыга пытается предостеречь от которы – то есть от ссоры, вражды.

– Галич – отчина Володька. На котору с братом подбиваешь князя, боярин?

– Не будет которы! – бьет себя в грудь боярин. – Володько ускакал в Киев, к Святославу, тестю своему, а Галич тебе, княже, сам ворота откроет. Ждут!

– Ждут ли? – щурится Малыга.

– Бога молят, чтоб пришел! Мочи нет, княже, более терпеть! Изнемогли мы с Володьком. Данью обложил непомерною каждого: и люд торговый, и ремесленников, и смердов. А не дашь, так велит волочь на княжий двор, бить батогами. После чего в поруб бросит и держит, пока родичи требуемое не принесут. А как принесут, кажет: «Мало!» – и вдвойне требует. Люди имение попродавали, все отдали, а он только смеется: «Знаю я вас! Еще есть!» Которые уже по три года в порубе сидят. Бояре вздумали роптать, так троих повесил, объявив зачинщиками, другим же пригрозил. Сам бесчинствует и уные сподвижники его…

Толпа вздыхает, как один человек.

– Девок прямо на улицах хватают! – кричит немолодой мужчина, по одежде видно, что ремесленник. – Волокут к себе в хоромы, насильничают, а потом выкидывают побитых и в одеже драной. Станешь князю жалиться, так только смеется: «Не убудет им, только прибудет! Детей добрых нарожают!» А девки с горя вешаются, потому как их, порченых, замуж не берут…

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65