Паутина натягивается (СИ) - Веден

— Мало ли… — отозвался советник, но других вариантов не предложил. — Расскажи насчет своих двенадцати камней, — велел он затем и очень внимательно, не перебивая, слушал о том, как моя магия напитала обычный десяток кристаллов и как мне пришлось скидывать ее излишки под землю.

— Колодец в полмили глубиной, доходящий до подземной реки, — повторил мое описание советник, потом криво улыбнулся. — Ну что ж, раз мы так мило беседуем, то и я тебе кое-что скажу. Создание подобных подземных проходов забирает куда больше силы, чем работа с воздухом, огнем или водой. Кроме того, как ты сам сказал, даже на десятом кристалле поток дикой магии не достиг максимума… Это не двенадцать камней.

— А сколько?

Советник пожал плечами.

— Четырнадцать? Пятнадцать? Двадцать? Так или иначе, это куда больше, чем дано вместить человеческому телу без божественного вмешательства.

— Значит, вы тоже думаете, будто я посланник богини?

Тот хмыкнул.

— Это единственный вариант. Будь ты женщиной, мог бы еще оказаться ее аватаром — уровень силы у всех аватар зашкаливал даже до осознания своей божественности — ну а мужчина может быть только посланником.

Я непроизвольно поморщился.

— Что? — тут же спросил советник. — Чем ты недоволен?

— Не желаю никому служить! — я прекрасно понимал, что в моей ситуации идея остаться в стороне была нереалистичной и даже наивной, но советник все еще продолжал давить, заставляя говорить правду.

— Да, я помню, ты и в прошлый раз заявил нечто подобное. Как забавно. Неужели Хейма ошиблась в своем выборе? — благоговения в отношении богини в голосе советника не было. Впрочем, и негатива тоже.

— Богиня может ошибаться? — тут же спросил я.

— Конечно. Никто из богов не безупречен и не всемогущ.

Вот ведь. Идея, что со мной Пресветлая Хейма совершила ошибку, не нравилась мне так же сильно, как и идея, что я являюсь ее посланником.

Советник несколько мгновений ни о чем не спрашивал, продолжая изучать меня — явно решая, как он сможет использовать новую информацию. Да уж, пиетета перед божественным в нем не было даже на ломаный медяк.

А я думал о том, что дурного или полезного может принести мне повышенное внимание правой руки императора. А еще о том, как быстро он сделал вывод, что я могу оказаться божественным посланником. Неужели всего лишь благодаря нескольким словам, проскользнувшим в моей речи? И слова-то ведь были не совсем мои, я всего лишь повторил то, что сказала «душа города».

И тут в моей памяти неожиданно всплыл совсем другой разговор в совсем другом месте. Когда наш отряд только подъезжал к столице, когда я увидел десятки тысяч беженцев у ее стен, беженцев, которым ни император, ни Церковь ни в чем не помогали. Когда я начал говорить об этом, вызвав своей «еретичностью» у Кастиана панику. И когда жрец задал мне вопрос, уже тогда показавшийся слишком специфичным, будто выученная наизусть цитата…

— Что? — спросил советник резко, будто прочитав мои мысли. — В чем дело?

— Вот эта фраза — «вернуть миру правильность» — она в чем-то особенная? Чем-то знаменита?

— Да, она упоминается в священных книгах, — отозвался советник. — Почему тебя это интересует? — и пустота вновь надавила.

— А слова, что что-то «ломает картину справедливого мира»? Они тоже оттуда?

Советник прищурился.

— Да. Это прямая цитата из речи посланника Хеймы, жившего две тысячи лет назад. Он сказал так перед тем, как уничтожить правивший тогда императорский клан за их мерзкую ересь.

— Иштаво семя! — вырвалось у меня, а потом, из-за еще сильнее надавившей пустоты, я вынужденно объяснил: — Об этом спросил у меня один жрец — «не ломает ли» ситуация с беженцами «мою картину справедливого мира»?

— Один жрец? Кто?

— Светлейший Теаган.

Советник моргнул. Потом вдруг расхохотался — будто бы я только что удачно пошутил.

— Значит, Церковь тоже подозревает, что ты посланник! Просто чудесно! Право, меня во всем этом больше всего удивляет, что ее иерархи никого за тобой еще не прислали.

Мне вспомнилось то, с каким вниманием Теаган прислушивался тогда к моим словам — и как он поторопился успокоить Кастиана, заявив, что я не сказал ничего еретического. Наверное, еретическое все же было, но вероятному посланнику такое позволялось. Впрочем, как я догадывался, вероятному посланнику простили бы и куда большее…

А потом я подумал, что Теаган, вероятно, все еще состоял в белой секте, и я понятия не имел, как разнилось отношение к божественному посланнику у официальной Церкви и у сектантов. Ясно было только одно: ни те, ни другие не оставят меня в покое до тех пор, пока мой статус посланника не будет подтвержден или опровергнут.

Глава 3

Серебряная ложка слегка звякнула о фарфоровый край чашки — это советник размешивал в иллюзорном чае иллюзорный мед, только что появившийся на столе.

Я поднял свою чашку и отпил глоток. Да, вместе со всеми остальными чувствами иллюзия обманывала и вкус — я отчетливо ощущал естественно-сладковатую терпкость напитка. Интересно, могла ли такая иллюзия утолить настоящую жажду? Здравый смысл подсказывал, что нет, но магия могла работать и вопреки здравому смыслу.

— Ты несколько раз упоминал о «душе города», — после паузы сказал советник, поставив чашку на стол. Хотя я отчетливо видел, что он сделал несколько глотков, янтарной жидкости не убыло. Тоже иллюзия.

— Да, — согласился я, — упоминал.

Я прежде предполагал, что советник сразу потребует рассказать ему о «душе», но тот не торопился. Идея, что я могу быть божественным посланником, показалась ему более интересной, так что до «души» речь дошла только сейчас.

— Итак, — произнес он, и пустота вновь надавила. Я скрипнул зубами. Когда выберусь отсюда, из кожи вон вылезу, но научусь сопротивляться подобному давлению! — Что такое эта «душа города»?

— Разве из названия не понятно? — буркнул я. — Душа города и есть.

— Да ну? И у какого же города она завелась?

— У столицы.

Советник несколько мгновений разглядывал меня с таким выражением, будто не знал, как реагировать.

— Ты ведь понимаешь, — произнес он наконец, — что любой город — это, по большому счету, всего лишь собрание домов, окруженное крепостной стеной? А души имеются только у живых существ?

— Есть еще призраки, — напомнил я.

— Да, но изначально они тоже были живыми… Ладно, давай по порядку — расскажи, как и где ты встретил эту «душу».

Я вздохнул и отпил еще чая.

— Первую неделю в столице у меня было много свободного времени, и я в основном слонялся по улицам. Изучал город, людей. Тогда я впервые начал ощущать присутствие кого-то или чего-то, живого и неживого одновременно…

Было понятно, что мне придется рассказать всю историю нашего с Кастианом бегства из музея, от химер и от магической блокады, а потом то, как мы нашли тайный подземный ход и добрались до святилища демонопоклонников.

Пустота давила, но терпимо, позволяя подбирать слова, так что мне удалось умолчать об участии Кастиана. Чем меньше он привлечет внимание приближенных императора, тем лучше.

Когда я упомянул о том, как «душа города» впервые со мной заговорила, советник прищурился, и его пальцы, до того лениво постукивавшие по столу, замерли. О разрушении святилища демонопоклонников он тоже слушал очень внимательно, и заметно расслабился только тогда, когда я перешел к рассказу о нашем уходе оттуда. Судьба несостоявшихся жертв, позднее оказавшихся шибинами, его не заинтересовала, в отличие от моего второго общения с «душой».

— Значит, наручники, заблокировавшие мою магию, создала тоже она? А вовсе не лиса?

Я кивнул.

— И теперь она хочет, чтобы мы стали союзниками, — пробормотал советник без особого энтузиазма в голосе.

— И вместе уничтожали все, что имеет отношение к тому гиганту, — согласился я.

Советник некоторое время молчал, вновь постукивая пальцами по столу. Мне показалось, что он выбивал определенную мелодию — бодрый ритм, вызвавший у меня образ марширующих армий.