Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Прокричав славления земле и воде, потом красну солнышку, потом Волхову-батюшке, общему отцу и кормильцу всех волховских словен, под предводительством той же Милорады народ пошел собирать травы, которые в этот день достигают наибольшей силы. С ней отправились в основном женщины и подростки, но и многие из мужчин охотно к ним присоединились. Всякие работы в этот священный день запрещались, весь он был отдан только гуляньям, обрядам, славлению земли и ее богов.
Многие викинги из дружины Одда тоже пошли в лес – отчего же не прогуляться в такой прекрасный день, да еще в обществе нарядных женщин, поющих веселые песни? В Северных странах его называли Днем Середины Лета и отмечали почти так же, поэтому варяги хорошо понимали смысл происходящего. Зная, что этот день богами предназначен для веселья и любви, они, не теряя времени, заговаривали с женщинами, делали намеки: кто словами, а кто только глазами или жестами, если слов, чтобы договориться, у обеих сторон не хватало. Местные мужчины и парни, конечно, соперникам не радовались, но до драки дело не доходило. В Халогаланде тоже было принято собирать в этот день цветы, и то Колль, то Вальгаут, то сам Асберг хёвдинг, отбившись от толпы с какой-нибудь приятной молодайкой или девушкой, показывал одну за другой травку и допытывался: «Как это называется? Брат-и-сестра? Брур-ок-сюр?» Торвинд Котел, принесший клятвы верности Одду, с перевязанным плечом и боком, тоже охотно отправился с женщинами в лес и даже пробовал больше на пальцах, чем на словах, объяснить Белке, как собирал травы с матерью в детстве во время дня Середины Лета. Он как-то сразу прицепился к Белке, для такого случая непривычно гладко причесанной; ее имя он выговаривал как «Бьялька» и смотрел на нее при этом с таким восторгом, будто всю жизнь только и мечтал о невысокой, загорелой курносой девушке с бойкими серыми глазами. Рядом с ней мощный Торвинд хёвдинг смотрелся весьма забавно, но не возражал, когда Белка, расшалившись, напялила ему на голову пышный венок.
Домой возвращались с песнями и огромными охапками зелени. Все уже шли с венками на голове и на груди, подпоясанные жгутами из травы и цветов, веселые, румяные. Дома венки повесили на рога коровам, у кого они были, у дверей, окон и ворот и особенно щедро натыкали во все щели полыни – оберег от русалок, которые сегодня, перед своим уходом из земного мира, могли натворить бед.
Пришла домой и Дивляна с младшими братьями и сестрами, привела с собой Вольгу, тоже в венке, сплетенном ее руками. Одду несколько молодых женщин во главе с Хвалинкой тоже поднесли пышный венок, и он принял его с улыбкой и благодарным поклоном, хотя на самом деле надеялся получить сегодня цветы из других рук. Конунг и теперь продолжал всматриваться в стайку ладожских красавиц, выискивая свою богиню Торгерд. Отсутствие Яромилы тревожило его все больше – без нее праздник наполовину потускнел. Чем дальше шло веселье, тем больше росло разочарование Одда.
Но вскоре он заметил, что к дому воеводы стали собираться люди. К дверям подвели коня, светло-серого, почти белого. Грива его была увита цветами, круп украшали цветочные жгуты, красная попона была обшита ярко начищенными медными бляшками, подвесками и бубенчиками.
Вот двери открылись, весь народ закричал… Милорада и еще две женщины в таких же, как у нее, головных уборах с рогами – это были Велерада и Солога, другие ладожские «Макоши», – вывели из дома девушку. Одд узнал ее только по росту – а еще по тому, как сильно забилось сердце при виде этой странной фигуры. Девушка была с головой укрыта большим покрывалом из белого шелка, из-под которого едва виднелись подолы одежды, а поверх покрывала ее глаза были завязаны широким красным поясом – мужским, позаимствованным у братца Доброни, как у недавно женившегося и счастливого в браке.
Рукава у нее и впрямь были длинными, до самой земли, и тоже обшиты бронзовыми бубенчиками. Не ступая на землю, она ждала, пока к ней подведут коня, а потом поднимут на руки и посадят в седло. Под восторженные крики и пение две девушки – Оленица и молоденькая чудинка Ельма – повели по Ладоге коня с сидящей на нем Лелей, и вся толпа повалила за ними.
Конь шел шагом – под покрывалом, ничего не видя из-под повязки, держась за гриву через длинные рукава, Леля с трудом могла на нем усидеть. А ездить предстояло долго. Нужно было обойти всю Ладогу, от Велеши до Извоза, посетить все источники, ближние поля и жальники. Сама богиня обходила «белый свет», принимая дары и восхваления, благословляя землю и людей и тем обеспечивая им благополучие на весь предстоящий год. Чуть ли не у каждой связки изб 17 шествие останавливалось, на земле расстилали новую овчину, Лелю снимали с коня, ставили на шкуру, предлагали ей еду – вареные яйца и молоко. Она принимала дары и отпивала немного молока под покрывалом.
– Сыта ли ты, Лелюшка? – спрашивали ее хозяйки. – Довольна ли?
Она кивала в ответ – подавать голос ей, как видно, было запрещено. После этого женщины и девушки вставали в большой круг и с поднятыми над головой руками трижды обходили ее, притопывая и распевая песню, прославляющую красоту Лели и ее дары. Сама она в это время плясала в середине на овчине, размахивая рукавами, и звон ее бубенчиков вплетался в общее пение. Потом Лелю снова сажали на коня и шествие двигалось дальше. Песни пелись свадебные – о том, как Красно Солнышко ждет свою невесту и о том, как она едет к нему через леса дремучие и горы высокие.
Под это пение ее в конце концов повезли к мысу, где крутой берег высоко вздымался над водой. Снова расстелили овчину и поставили на нее Лелю. Под длинные песни невесту начали готовить: мать с причитаниями прощалась с ней, просила прилетать к родным хоть легкой пташечкой. Пояс развязали, покрывало с нее сняли, и Одд, с все возрастающим беспокойством наблюдавший за происходящим, наконец увидел лицо Яромилы. После столь долгого дня девушка выглядела бледной и усталой, голова у нее кружилась, и было видно, что она с трудом стоит на ногах.
– Они что, собираются принести ее в жертву? – Одд в ужасе повернулся, выискивая, кому бы задать этот вопрос, и заметил поблизости Домагостева братанича Гребня.
– Жива будет, – утешил его парень и добавил, пробурчав себе под нос: – Если Волхов даст…
Он уже не впервые наблюдал снаряжение Лели в подводные палаты Волхова, и каждый раз, как у всякого из ладожан, у него мурашки пробегали по спине при мысли о том, что ведь Волхов может и забрать свою невесту.
Однако Одд, не слишком успокоенный его словами, начал пробираться поближе к берегу.
С Лели тем временем сняли все, кроме сорочки. На голову ей возложили новый венок, огромный и пышный, пожожий на цветочный куст. Женщины пели, подводя невесту к самому обрыву. И вдруг пение оборвалось, ее отпустили – и она бросилась с обрыва прямо в воду!
Народ охнул и закричал сотней голосов, и в крике этом были ужас и потрясение. Причем кричали все разом – и варяги, которые впервые видели обряд «свадьбы Волхова», и ладожане, уже многократно бывшие его свидетелями. Насколько чистосердечной была их любовь к своей богине, настолько неподдельно они сейчас ужасались и горевали по ней. Богиня Леля умерла, ушла в Нижний мир, и с ее уходом кончилась весна, прошла пора расцвета, уступая место поре созревания и увядания – темной половине года.
Потрясенный не меньше, а то и больше прочих, Одд решительно пробился через толпу к самому обрыву. Чьи-то сильные руки схватили его сзади, будто хотели помешать ему броситься в реку, но он, не обращая внимания, глянул вниз. Он ощущал ужас и потрясение толпы, накатывающиеся со всех сторон, и сам почти видел то, что рисовалось в их воображении – огромный черный Ящер, который поднимается с холодного темного дна сквозь толщи воды, его уродливая голова с длинной пастью, тянущаяся к маленькой, тонкой фигурке у поверхности… Вот-вот мелькнет в волнах реки исполинское черное тело – и девушка в венке никогда больше не покажется…
