Брат мой Каин - Перри Энн

– Спасибо, – прошептала Женевьева. Ее лицо на мгновение озарилось благодарностью и сделалось ранимым, словно у ребенка, неожиданно ухватившегося за какую-то новую надежду.

Эстер не понимала, следует ли ей возмущаться из-за того, что Майло вновь пробудил у своей родственницы подобные мысли, или пожалеть его, потому что у него тоже случилось несчастье. Она представила, как Рэйвенсбрук, будучи еще молодым, взял на воспитание двух осиротевших мальчиков и стал со временем считать их родными детьми, как они сделались для него воплощением собственных мечтаний, как он учил их искусству и правде жизни, разделял с ними свой опыт и убеждения… А потом, наверное, он испытывал серьезное разочарование, глядя, как один из них мало-помалу становился все более жестоким, порочным и в конце концов ступил на путь, ведущий к саморазрушению. Кейлеб Стоун уничтожал в себе все хорошее, все признаки благородства вместе с устремлениями к добродетели до тех пор, пока не превратился в изгоя и не предался отчаянию. Чем иным, если не отчаянием, можно объяснить то, что этот человек сделался таким, каким он был теперь?

В том, что Майло Рэйвенсбрук, стоя в спальне больной жены, упорно не желал признавать возможность убийства одного приемного сына другим, казалось медсестре вполне объяснимым. Ему угрожала потеря всех тех, кого он любил, кроме Женевьевы с детьми, ставшими благодаря Энгусу его последними родственниками.

Медленно обернувшись, хозяин дома окинул взглядом лежащую на кровати супругу, а потом удалился, столь же бледный и с прежней гордой осанкой, будучи не в силах произнести больше ни слова.

Незадолго до полудня врач уехал, ограничившись, по существу, выражением сочувствия. Эстер собиралась отправиться в Лаймхаус и едва не столкнулась с Монком в прихожей дома Рэйвенсбрука. Заметив ее, он тоже замер на месте словно вкопанный.

– Что ты здесь делаешь? – строго спросил детектив, однако на лице у него сразу появилось облегченное выражение.

Неожиданно для себя самой мисс Лэттерли ощутила прилив удовольствия и отказалась как-либо объяснить или оправдать подобное чувство.

– Леди Рэйвенсбрук заболела, и я ухаживаю за нею, – ответила она.

На лице Уильяма промелькнуло выражение злорадства и даже какого-то извращенного удовлетворения.

– Лаймхаус тебе быстро надоел, да? – поинтересовался он. – А как же Калландра? Она что, осталась там одна, если вы с леди Рэйвенсбрук уехали?

– Я как раз собиралась туда вернуться, – резко бросила в ответ Эстер, ощутив закипающий в глубине души гнев.

– Весьма разумный поступок, – саркастически заметил Монк. – Потом ты притащишь сюда тиф, и леди Рэйвенсбрук станет еще хуже… Не думал, что ты настолько глупа! Лорд Рэйвенсбрук знает об этом? Возможно, он еще не догадывается, с кем связался, но я был о тебе гораздо лучшего мнения.

– Она уже заболела тифом, – ответила медсестра, глядя прямо в глаза сыщику. – Заразиться им рискует каждый, кто ухаживает за больными. Однако, как ты сам только что заметил, Калландре сейчас некому помочь, кроме нескольких местных женщин, у которых есть желание этим заниматься, но совсем нет опыта. Единственный, кто им там обладает, – это Кристиан. Им нужно хотя бы немного отдыхать, поэтому они, наверное, работают по очереди. Им просто не обойтись без кого-нибудь еще, иначе они даже не смогут выйти, чтобы купить новые припасы.

У Монка побледнело лицо. Теперь он выглядел так, как будто слова мисс Лэттерли вызвали у него глубокое потрясение.

– Она выкарабкается? – спросил он после короткого раздумья.

– Надеюсь. Она, конечно, очень утомилась, но Кристиан сделает все, что в его силах…

– Да не Калландра, дурочка! – перебил ее Уильям. – Леди Рэйвенсбрук. Ты сказала, что у нее тиф.

– Да. Ты, похоже, слишком медленно соображаешь; именно поэтому я и нахожусь здесь, чтобы ухаживать за нею.

– Тогда почему ты уходишь? – Монк сделал резкий жест головой в сторону двери, к которой направлялась его старая знакомая. – Или ей стало лучше и ее уже можно оставлять одну?

– Господи, да не останется она одна! – сердито огрызнулась медсестра. – Во время моего отсутствия за ней будет присматривать Женевьева Стоунфилд. Мы с ней ухаживаем за Энид по очереди и делаем все возможное. По-твоему, я способна просто так уйти и бросить больного?! Я уже привыкла к твоим беспричинным выпадам, но насчет этого ты бы мог и сам догадаться!

– Женевьева? – не стал скрывать своего удивления сыщик.

– Да, ты не ослышался. Судя по всему, это она обратилась к тебе за помощью… Тебе удалось хоть сколько-нибудь продвинуться? Когда мы виделись в последний раз, твои поиски показались мне абсолютно безуспешными.

– Мне удалось собрать много новых сведений, – ответил Уильям.

– Иными словами, ты по-прежнему топчешься на месте, – по-своему истолковала его ответ Эстер.

– Ты что, действительно считаешь, что у тебя хватит времени и способностей, чтобы заниматься не только своей работой, но и моими делами тоже? – поинтересовался детектив с нескрываемым сарказмом. – Ты ценишь себя гораздо выше, чем на самом деле стоишь.

– Если ты пришел к Женевьеве, – ответила мисс Лэттерли, – то тебе придется подождать. Она не сможет оставить леди Рэйвенсбрук до моего возвращения.

С этими словами она проскользнула мимо Монка и направилась к выходу, а затем рывком распахнула дверь и не стала закрывать ее за собой, предоставив это лакею.

– Я пришел к леди Рэйвенсбрук, – сквозь зубы процедил Уильям. – Как же ты все-таки глупа!

Несмотря на ссору с сыщиком, через день, ближе к вечеру, Эстер, невзирая на усталость, появилась в доме на Фитцрой-стрит, где он жил, чтобы поделиться с ним сведениями об Энгусе и Кейлебе Стоунфилдах, которые ей удалось узнать в доме Рэйвенсбрука. Она услышала о них не слишком много, но это все равно могло оказаться полезным. Девушка сейчас больше переживала за Женевьеву, чем за Монка.

Вечер выдался холодным, и она до самого подбородка подняла воротник плаща, прежде чем перейти мостовую и подняться по ведущей в дом лестнице. Оказавшись возле двери, сразу громко постучалась в нее, словно опасаясь передумать в последний момент.

Дверь долго не открывалась. Отступив на шаг, Эстер уже предположила, что Уильяма нет дома и она выполнила все, что требовало от нее сознание долга, но тут дверная ручка, наконец, повернулась, и дверь широко распахнулась. Монк стоял у самого порога – его силуэт четко выделялся при свете горящей позади лампы. Выражение его лица показалось гостье усталым и разочарованным. Увидев ее, он не стал скрывать удивления.

Мисс Лэттерли сразу стало его жаль, и она неожиданно обрадовалась, что решила сюда прийти.

– Я подумала, что должна сообщить тебе то немногое, что узнала об Энгусе и Кейлебе, – сказала она, чтобы оправдать свой визит.

– Тебе стало что-то известно? – поспешно переспросил сыщик, отступая назад и пропуская Эстер в дверь.

Возможно, она преувеличивает важность полученных сведений и дает ему необоснованный повод для надежды, подумалось вдруг девушке, и она почувствовала себя довольно глупо.

– Я узнала всего лишь несколько фактов, или, точнее, мнения разных людей, – начала она рассказывать.

– Кого именно?.. Ради бога, проходи скорее! Я не собираюсь разговаривать с тобою на лестнице, даже если тебе все равно. – Уильям распахнул дверь еще шире и запер ее, когда мисс Лэттерли, наконец, вошла в дом.

– Почему ты так зол? – Она решила прекратить отступление и нанести удар сама. Это больше соответствовало ее характеру. Ей не следует допускать, чтобы детектив ставил ее в такое положение, как будто ей постоянно приходится оправдываться. – Если твое расследование зашло в тупик, я могу тебе посочувствовать, – продолжала она, направляясь в соседнюю комнату, – но грубость тебе не поможет. Ты ведешь себя как ребенок – тебе необходимо научиться держать себя в руках.

– Ты заявилась сюда в такой час лишь для того, чтобы сказать мне об этом? – с недоверием спросил Монк, направляясь за ней следом. – Ты назойливая, своевольная и на редкость высокомерная женщина! Ты подвинулась рассудком среди больных! Даже занимаясь этим бессмысленным делом, неужели ты не можешь приносить хоть какую-нибудь пользу? Лучше выноси помои или мой полы. Ты можешь, наконец, топить печи или утешать людей, если только тебе известно, как это делается.