Мангака 2 (СИ) - Гаврилов Александр

Нет, актёрская судьба точно не для меня, если я не передумаю свою жизнь с мангой связывать. Слишком много съёмки занимают времени, а после них так устаёшь, что на творчество и сил никаких не остаётся. Так что решено. После этого фильма с актёрской карьерой завязываю.

— Стоп! Снято! — нарушил тишину вдруг голос режиссёра, и кладбище зашевелилось. Забегали гримёры, поправляя на скорую руку грим актёрам, с деловым видом носились ассистенты, разнося кофе и воду, операторы стали проверять оборудование. В общем, кладбище ожило, как бы странно это не звучало.

— Сайто, ты как там? Развязать или потерпишь? В следующей сцене ты ещё связанным будешь, — склонился надо мной режиссёр.

— Развязать, конечно! Я уже рук и ног почти не чувствую, — возмутился я, — И скажите там, чтобы в следующий раз слабее связывали. И почему вы меня так долго лежать заставили? Минут пятнадцать ведь точно прошло. Там вся сцена-то секунд тридцать будет длиться всего в фильме.

— И будет очень хорошо, если в этих пятнадцати минутах мы найдём нужные нам тридцать секунд. Если же нет, будем снимать ещё эту сцену, столько, сколько нужно, — нахмурился режиссёр, пока какой-то парень из съёмочной группы развязывал на мне верёвки, — И больше уважения, Сайто-сан. Вы сейчас разговариваете со мной в непозволительном тоне!

— Прошу прощения, Танака-сан, — тут же повинился я, спохватившись. Действительно, что-то расслабился, и позволил своему раздражению наружу вырваться. Режиссёр-то ни в чём не виноват. С ним подобный тон недопустим.

— Ничего страшного, бывает, я всё понимаю, — тут же вернулся он в благодушное настроение, — Мало кому понравится валяться связанным на земле, а ты ещё очень молод у не умеешь должным образом контролировать свои эмоции. Но тебе нужно этому учиться! Наше общество весьма консервативно, и отторгнет тебя, если ты будешь всё время идти на поводу у эмоций, и станешь вести себя неподобающим образом. Контроль, контроль и ещё раз контроль, вот к чему ты должен стремиться! — многозначительно поднял он вверх указательный палец с видом настоящего гуру и вдруг где-то рядом раздался оглушительный грохот.

— Макото, лысая ты обезьяна! Ты опять, что ли, пьяным на площадку припёрся? — раненым бизоном взревел режиссёр, направляясь в сторону шума, — Не дай Ками, ты какой-нибудь осветительный прибор мне сейчас разбил! Я ж лично с тебя шкуру спущу!

— Контроль, контроль, и ещё раз, контроль, — повторил я за ним, растирая затёкшие руки, и наблюдая за тем, как он разносит виновато отвешивающего ему поклоны лысого техника.

— Сайто, ты как тут? — подбежала неожиданно ко мне Канна, — Очень больно? Давай помогу, — опустилась она передо мной на колени, и стала растирать мне руки, — Я с ужасом думаю о том, что скоро и меня связывать будут. Представляю, какие у меня синяки останутся после этого. Кожа у меня нежная, чуть надавишь, уже синяк. Тебе лучше?

— Да, спасибо, — поблагодарил я, чувствуя, как побежала по венам кровь, и глядя на девушку, которая при лунном свете казалась ещё красивее, чем днём, — Уже гораздо легче.

— Ну, и хватит тогда с тебя, — раздался рядом невозмутимый голос новенького, — Канна, я тебе кофе принёс и дораяки. Пришлось, правда, выдержать целую битву с Рюсэем, так как дораяки было последнее, а он хотел его для Мэй взять, но, как видишь, я сумел одержать победу, — обворожительно улыбнулся красавчик Канне, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой — блюдце с дораяки, которое представляло собой два бисквита, между которыми находится анко, паста из бобов адзуки.

— Спасибо, Касуми, — тепло поблагодарила его Канна, — Подожди ещё минутку, пожалуйста. Сайто, как твои ноги? Встать можешь, или их тоже по массажировать надо?

— Было бы неплохо, — не стал отказываться я, хотя в принципе, уже всё было нормально. Очень уж приятно было ощущать прикосновения мягких ладошек Канны, да и захотелось побесить немного этого напыщенного типа, изображающего из себя тут то ли прислугу, то ли аристократа в пятом поколении. Вон как мрачно сверлит меня взглядом. Аж на душе немного полегчало. И как-то быстро они друг друга по имени начали называть. В Японии это как-то не принято… С другой стороны, мы с Канной тоже с первого дня знакомства стали друг друга по имени звать. С ней это как-то само собой вышло. Очень уж она лёгкая в общении.

— Канна, кофе остынет. Уверен, что с Сайто-куном всё в порядке будет, — не унимался Китамура, которого аж корёжило от того, что Канна дотрагивалась до моих ног. Завидует, что ли? Честно говоря, очень хотелось нагрубить ему, но я сдержался. Пока он не сделал мне ничего такого, чтобы хамить ему, а то, что он ухаживает за Канной, это вообще не моё дело. Вот если бы он первый перешёл черту, нахамив мне, тогда другое дело…

— Ничего страшного, я холодный кофе даже больше люблю, — улыбнулась она ему, но массаж делать всё же перестала, и встала, принимая у него чашку. Я тоже поднялся, и сделал несколько резких махов руками и ногами, окончательно приходя в норму.

— Ого! Да ты крут! — восхитилась девушка, — Я и так знала, что ты неплохо дерёшься, но не ожидала, что у тебя такая растяжка. Ты чем-то занимаешься? Какими-то боевыми искусствами?

— Больше на балет похоже, чем на боевые искусства. Там-то как раз не принято высоко задирать ноги, — слегка усмехнулся, глядя на меня, Касуми, — Видимо, Сайто-кун у нас танцами увлекается. Не так ли?

— Так и есть, — не стал разубеждать я его, — У меня, кстати, в эти выходные выступление будет на соревнованиях. Можете прийти посмотреть.

— Я не уверен, что…

— Я обязательно приду! — перебила Китамуру Канна, — Буду болеть за тебя! Ты, Касуми, если не хочешь, то не ходи. Вы же не друзья с Сайто.

— Нет-нет, я обязательно составлю тебе компанию, — тут же переобулся он в прыжке, — Уверен, что наша дружба с Сайто-куном ещё впереди. Куда приходить и во сколько?

— Я позже напишу эту информацию Канне, — уклончиво ответил я, так как сам ещё не знал адреса и времени начала турнира.

— Вот вы где! А я вас ищу, — торопливым шагом подошёл к нам режиссёр, — Настало время для нашей главной на сегодня сцены. И я хочу, чтобы вы выложились на полную при её съёмке! Дайте мне эмоции! Мы не уйдём сегодня до тех пор отсюда, пока я не буду полностью удовлетворён вашей игрой. А полностью удовлетворён я буду только в том случае, если вы сумеете довести меня до слёз!

— Мы готовы, Танака-сан! — чуть поклонилась Канна, — Только что за сцена-то?

— Как? Вы так и не поняли, Хашимото-сан? — удивлённо, и вместе с тем с каким-то предвкушением в голосе спросил у неё режиссёр, — Ну, какая ещё сцена может вызвать у нас такие эмоции, как не ваша смерть?

— Нет-нет-нет! Умоляю вас! Вы не можете со мной так поступить! — надрывалась, рыдая, Канна, — Прошу, не убивайте меня! Я никому ничего не скажу!

— Конечно не скажешь, — зловеще ухмыльнулся Рюсэй, стоявший в окружении остальных одноклассников, молча смотревших на лежавшую на земле связанную Канну, — Потому что сегодня ты умрёшь, чем поможешь нам вызвать нашего господина. Уверен, что в этот раз он отзовётся на наш зов, ведь мы принесём ему сразу две жертвы.

— Ублюдки! — рыкнул я, изо всех сил напрягаясь, пытаясь ослабить верёвки, — Отпустите её! Вам нужен был лишь я. Она… Она же ни в чём не виновата. Убейте меня, но не трогайте её! — пафосно проорал я, мысленно поморщившись. На мой взгляд, слишком уж тут всё было эмоционально, но такова была особенность местного кино. Да и не только японского, а азиатского в целом. В драматичные моменты от актёров требовалось максимально показывать эмоции, из-за чего лично у меня появлялось ощущение, что актёры переигрывают, но тут такое было в порядке вещей. Вот теперь мне и приходилось надрываться, изображая гнев и страх за девушку, буквально выплёскивая их из себя.

— Помолчи, — пнул меня ногой Рюсэй, — До тебя очередь дойдёт позже.

Вот поганец… Он должен был лишь изобразить пинок, но его ботинок весьма чувствительно ударил меня в бок. Ничего, я ему это ещё припомню.