Моя Фиалковая Ведьма (СИ) - Адлер Марина

Я же даже не хотел слышать эти безумные речи, слишком долго жил и слишком многих пришлось пытать, чтобы понимать, где ложь, а где, правда. Мне не нужно было много слов — поведение и реакции, вот что лежало на поверхности, обличая любого. Но кажется, люди умели лишь слушать, а потому так легко обманывались друг другом.

Я сразу направился на второй этаж, туда, где предположительно прятался мучитель моей жены. Вся эта мания защитить Миллиору и отомстить за нее, попахивала и моими личными ранами прошлого, но в этом разбираться не стал. Единственное что мне было необходимо, так это, то, чтобы ублюдок поплатился за свои действия. Даже мысль о том, что он своими руками, против воли и без дозволения, похабно касался моей маленькой бабочки, выводила из себя, заставляя вскипеть от ярости.

— Эндрюс! Выходи, сегодня тебя ждёт долгая ночь.

— О нет! Не трогайте моего сына! — бросилась ко мне взъерошенная Бриджит, — Она врёт! Лгунья, она лгунья! — стала громко умолять, рыдая и бросаясь мне в ноги мать Эндрюса.

Я же, не обращая внимания на женские вопли, перешагнул через ее и пошел туда, где в щели между дверью и полом виднелся свет. Как только двери кабинета Эндрюса открылись, его обладатель тоже предстал передо мной, если можно так сказать: Эндрюс уже выбирался из окна и когда я подошёл, чтобы заволочь его обратно, спрыгнул со второго этажа. Внизу послышался, глухой удар о землю и громкий мужской крик. Слишком высоко, чтобы отделаться лёгким ушибом. Наверняка Эндрюс сломал ногу, возможно и ещё что-то. Люди слишком хрупкие, чтобы выдерживать многое.

Раздражение росло слишком быстро, пришлось проделывать все тот же путь обратно. Мать нерадивого сына тоже бросилась за мной, поняв, что тот спрыгнул вниз. Слуги проснулись от шума и уже в недоумении вышли из своих комнат и словно тени стали наблюдать за развернувшейся картиной, медленно двигаясь по следам своей хозяйки. Охранники, что стояли у ворот сорвались со своих мест, чтобы помочь Эндрюсу, но я одной фразой вернул их на место.

— Он нарушил закон. Не сметь приближаться!

При виде меня, подонок хоть и не мог идти, но стал отползать. Конечно, это его не спасло. Как только я оценил ситуацию и понял, что он сломал ногу, то сразу наступил на нее, чтобы вызвать адскую боль в его конечности.

— Падаль! Как ты посмел ее касаться?! Как посмел обижать беззащитную девушку, что лишилась отца и никогда не имела должной защиты?!

— Она лжет! Самюэль, клянусь. Она все врёт! Я никогда бы…

Удар кулаком в лицо прекратил поток грязных слов и уложил мерзавца полностью на землю, хоть тот и был в сознании.

— Думай, о ком говоришь! Миллиора теперь моя законная жена! Она ничего не говорила! Можно сказать, я понял сам. Она даже просила не трогать вас с матерью, когда я полностью ее разговорил. А ты, сволочь, смеешь ее поливать грязью? Молись, потому, что сегодня твой конец, — уже холодно произнёс последнюю фразу, подмечая про себя, как буду измываться над бесхребетным и незаслуженным наследником.

Бриджит, наконец, осмелела и бросилась к сыну, закрывая его собой, причитая, но стоило мне только посмотреть на охранников, те растерянно подхватили свою хозяйку, и повели её в дом, не смотря на сопротивления.

— Где тут конюшни? — спросил у собравшихся вокруг слуг, попутно связывая руки пленника взятой с собой веревкой. Люди указали без слов в нужную сторону.

— С-самюэль, я готов просить у нее прощения на коленях, и признаю свою вину, только прошу, не убивай… — стал рыдать слюнтяй, в попытках спастись.

Некоторые слуги смотрели с отвращением, а кто-то даже смел, жалеть своего хозяина, когда я схватил его за верёвку на связанных руках и потащил в конюшни.

Когда я вернулся, уже светало. Кровь пропитала руки, делая их липкими, даже рубашка до локтей густо измазалась ею. Перчатки выбросил, они были испорчены. Мерзавец выложил каждую мелочь, каждую мысль, и тем более действие, что направил в сторону Миллиоры. Также он признался и в том, что его намерения всегда прерывались, но он не раз пытался ею овладеть. Его исповедь не могла быть неискренней, одичав от злости, я к этому приложил все усилия и методы пыток. Странно… Но мне не стало легче, как это бывало, когда я уничтожал подобного рода плесень. Не человека… плесень. Именно так называл насильников и тех, кто смел, издеваться над более слабыми. Это была моя личная мания, особенно если таковым был какой-то мужчина из рода полукровных фейри. Хоть в этом случае дело и усложнялось защищающими их законами, но я всегда находил способ их наказать. Я был одним из тех, кто стал причиной смерти многих, но никогда не трогал детей, женщин и стариков, хотя этот факт и не облагораживал мою черную душу. Это тоже понимал.

Теперь же спешил назад, наверняка мотылёк изводится в клетке, которую возвел для нее и приказал не выпускать. Ни охрана, ни конюхи без моего одобрения ни за что не дадут моей жене выйти за пределы поместья, а Йен проследит за этим надлежащим образом в этот раз, когда ему доложат о каких-либо её попытках выбраться. Было понятно, что Миллиора станет сопротивляться такому укладу жизни. Слишком свободолюбивая и дерзкая. Такая не могла не противиться, не бороться. К этому я тщательно подготовился. Непокорность в ней и привлекала такого как я, даже странным образом нравилась. Казалось, будто внутри у неё магнит, и он неизменно притягивал именно меня. Приближаясь к конюшням, я уже слышал звуки голосов, что сошлись в споре на повышенных тонах, несложно было догадаться, кто это был. Миллиора приказывала, кричала и требовала, а Йен лишь иногда повторял одну и ту же фразу:

— Ваш муж приказал не выпускать вас, ни при каких обстоятельствах, — повторил он снова, когда я уже спешился и входил в конюшню.

— Тогда сам прекрати это. Прошу, он убьет человека…

— Ты ему уже ничем не поможешь, милая, — вмешался я и привлек мгновенно к себе взгляды всех собравшихся, затем указал подбородком на выход Йену, и он вышел из здания. За ним, без лишних вопросов последовали конюхи, которые не давали моей молодой супруге взять лошадь для поездки.

Глаза Миллиоры прошлись по мне, и она прикрыла рот рукой, когда увидела, сколько на мне было крови, спекшейся на руках и ещё влажной на рубашке. Она была в легком красивом платье светлого голубого цвета, которое наспех надела, не заботясь о нижних юбках и корсете, копна густых непослушных волос спадала на плечи волнами, именно такой я ее встретил тогда в лесу: одичавшей аристократкой, которую мало заботили нормы общества. И в ее глазах снова был страх.

— Что ты с ними сделал?

— Твою мачеху я не трогал, а вот с Эндрюсом разобрался.

— Он жив? — с осторожностью спросила Миллиора, хотя уже и понимала, какой ответ ее ждёт. По моему виду было ясно, что подонок пострадал слишком сильно, чтобы выжить.

— Беспокоишься о любимом братишке? — с сарказмом обратился, смакуя ту гамму сменяющихся одна за другой эмоций на ее лице.

— Эрбос, я бы поняла, реши ты его наказать… Но…

— Он намеревался проделать с тобой такие гадости, о которых ты своей наивной и неопытной головой помыслить не смогла бы. А поэтому да, он мертв и заслужил это. Я убивал и за меньшее, не стоит переживать, — лениво проговорил, перебивая ее на полуслове, — Такая падаль обязательно нашла бы себе ещё не одну беззащитную жертву для извращённых насильственных утех. Ты бы хотела этого? Подобные личности никогда не становятся лучше, уж поверь, я много знаю и многое видел. Их можно держать в страхе, и тогда такие мужчины какое-то время прячут свои пороки. Но только временно. Временно, — повторил, делая шаг ей навстречу.

Миллиора побледнела и покачнулась, ее остекленевшие глаза нежно-фиалкового цвета были широко раскрыты от удивления и шока. Я бы обнял её, попытался успокоить, но был слишком перепачкан в крови ее бывшего опекуна, а потому решил оставить это на потом. Затем, ничего больше не говоря, она развернулась, вышла за пределы конюшни и направилась в сторону поместья. Вскоре конюхи вернулись и приняли под свою ответственность Сириуса, я же направился в особняк, чтобы, наконец, вымыться и сменить одежду. Войдя в покои, сразу обратил внимание, что Миллиоры в них нет. В ванной комнате ее тоже не обнаружил. Тогда спросил где она у слуг, что в страхе и спешке готовили для меня горячую ванну. Они доложили, что их госпожа отправилась в одну из гостевых комнат.