Когда он рассказывал матери о своей жизни, она не могла отделаться от мысли, что сын очень одинок. Том упоминал нескольких друзей, но они были скорее приятелями, чем по-настоящему близкими людьми. Не обходил он своим вниманием и девушек, но серьезного чувства пока не возникало. По его словам, в свободное от работы с лошадьми время он читал и занимался по программе каких-то заочных курсов. Эллен обратила внимание, что теперь сын больше помалкивает и говорит только по необходимости. Но, в отличие от отца, в его молчании не было горечи – скорее большая сосредоточенность.
Время шло, и слухи о талантах сына Букеров распространились по округе. К нему приезжали отовсюду – туда, где он в данный момент работал, – и просили взглянуть на коня или еще на какую-нибудь животину, с которой случилась беда.
– Сколько ты с них берешь? – спросил как-то Фрэнк, когда Том приехал домой, чтобы помочь им с отцом клеймить скот. Рози училась в колледже, а Фрэнк, которому исполнилось девятнадцать, день-деньской трудился на ранчо. Он обладал неплохой деловой сметкой и, по сути, вел теперь дела один, потому что отца очень подкосил судебный процесс.
– Ничего не беру, – ответил Том. Фрэнк отложил вилку и посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Ты не берешь с них денег? Совсем?
– Совсем. – Том продолжал есть.
– Какого черта? У этих людей денег хватает.
Том на секунду задумался. Родители тоже посмотрели на него с интересом.
– Видишь ли, я делаю это не для людей. Я делаю это для лошадей.
За столом воцарилось молчание. Фрэнк улыбнулся и покачал головой. По лицу отца было видно, что он тоже считает Тома малость чокнутым. Эллен поднялась и стала решительно собирать тарелки.
– А я думаю, он поступает хорошо, – сказала она.
Этот разговор заставил Тома призадуматься, но прошло еще два года, прежде чем у него полностью оформилась идея создания сети клиник. Он удивил всю семью, объявив, что едет учиться в Чикагский университет.
В течение полутора лет он штудировал курс гуманитарных дисциплин и социологию. Он задержался там так надолго, потому что влюбился в очень красивую девушку из Нью-Джерси, которая играла на виолончели в студенческом струнном оркестре. Том посетил пять концертов, но так и не осмелился с ней заговорить. Копна густых блестящих черных волос свободно падала на ее плечи, в ушах у нее были серебряные кольца, какие носят исполнительницы народных песен. Том следил, как она движется в такт музыке – казалось, та пронизывает ее тело. Он не видел ничего более сексуального.
На шестом вечере девушка не сводила с него глаз, а он после концерта остался ждать ее на улице. Она подошла к нему и молча взяла за руку. Ее звали Рейчел Фейнерман, и, оказавшись в тот же вечер в ее комнате, Том решил, что умер и попал в рай. Как завороженный смотрел он, как она зажигает свечи, а затем, повернувшись лицом к нему, медленно расстегивает платье. Ему показалось странным, что она не сняла серьги, но он этому только порадовался: когда они занимались любовью, свет так весело играл на них. Рейчел изогнулась под ним дугой и смотрела на его руки, восхищенно ласкающие ее тело. Ее полные соски были шоколадного цвета, а шелковистый треугольник внизу живота поблескивал как вороново крыло.
Том привез Рейчел домой на День Благодарения, и она сказала, что ни разу в жизни так не замерзала. Рейчел со всеми поладила, даже с лошадьми, и уверяла, что никогда не видела места прекраснее, чем их ранчо. Взглянув на мать, Том без всяких слов понял, что она думает: эта молодая женщина не их круга, не их веры, она не сможет стать хорошей женой для фермера.
Вскоре после того, как они снова вернулись в Чикаго, Том сказал Рейчел, что с него хватит всей этой разношерстной публики и суеты большого города – он возвращается в Монтану. Рейчел пришла в ярость.
– Ты что, хочешь всю жизнь быть ковбоем? – язвительно спросила она. Том ответил честно: да, он хочет именно этого. Они были у него, и Рейчел, круто повернувшись, показала на книги, переполнявшие полки.
– А как же быть с ними? – спросила она. – Неужели тебе все надоело?
Том немного подумал и покачал головой.
– Конечно, не надоело, – ответил он. – Но именно из-за них я возвращаюсь. Видишь ли, когда я работал помощником на ферме, то не мог дождаться вечера – так меня тянуло к книгам. В них есть какая-то особая магия. Но здесь, среди преподавателей, где произносится слишком много слов, понимаешь… Мне кажется, если много о чем-то говорить, магия пропадает и в конце концов остаются одни слова. В жизни есть… такие вещи… которые просто есть… слова им не нужны.
Рейчел внимательно вглядывалась в его лицо, слегка откинув голову, а потом вдруг закатила ему увесистую пощечину.
– Сукин ты сын, – выпалила она. – Когда же ты наконец сделаешь мне предложение?
Так он сделал ей предложение. На следующей неделе они поехали в Неваду и там поженились, хотя оба понимали, что, возможно, совершают ошибку. Ее родители были в бешенстве. Его – просто поражены. Часть года Том и Рейчел прожили в большом доме вместе со всеми, постепенно приводя в порядок старый коттедж – ветхую лачугу у речки. Там был колодец с чугунной помпой; Том починил его, и тот снова заработал. Подход к дому Том залил бетоном и вывел на нем инициалы – свои и Рейчел. В свой дом они переехали, когда Рейчел подошел срок рожать. Сына назвали Хэлом.
Том с отцом и братом работал на ранчо, а его жена тем временем понемногу впадала в депрессию. Она часами говорила по телефону с матерью, плакала по ночам и говорила Тому, как ей тут одиноко, хотя это и глупо: ведь она очень любила его и Хэла, и, кроме них, ей никого не надо. Снова и снова она спрашивала, любит ли ее он, даже иногда будила ночью, чтобы еще раз спросить. И он, сжимая ее в объятиях, повторял: да, он любит ее.
Мать говорила Тому, что такие вещи иногда случаются с женщинами после родов, и советовала куда-нибудь ненадолго поехать. Они оставили Хэла с ней и полетели в Сан-Франциско, и, хотя всю неделю, что они там провели, над городом висел холодный туман, Рейчел начала снова улыбаться. Они ходили на концерты и в кино, посещали дорогие рестораны и, как все туристы, осматривали достопримечательности. Но когда они вернулись домой, дела пошли еще хуже…
