Тогда… много лет назад, в пустошах Оурда. Её сапоги хрустели по песку, пропитанному кровью. Молодая Куин, ещё без шрамов и тягот будущего, бежала, как зверь, загнанный в ловушку. Позади раздавался хриплый смех охотника — громилы с татуировками, чьи шаги были как удары молота.
— Ты моя, девочка! — орал он, и его нож сверкал в лунном свете.
Она споткнулась, упала, песок обжёг ладони. Сердце стучало в груди, но вместо слёз пришла ярость. Куин поднялась, медленно, как будто сама пустошь толкала её вперёд. Когда охотник приблизился, она развернулась — её нож вонзился в его грудь. Он захрипел, кровь хлынула, как река, и с лицом, искажённым изумлением, рухнул на землю.
Куин стояла, дрожа, песок лип к потному лицу. — Никто… больше… не тронет меня, — прошептала она. Это был её первый. Первый человек, которого она убила. Первое лицо, погасшее перед её глазами. И ночь, ставшая свидетелем, запомнила её слова.
Куин очнулась, её голова гудела, как храм в бурю. Шепард стоял над ней, его клинок был поднят. «Цкев — не просто отряд, — сказал он, его голос был как шёпот смерти. — Мы — сотни, тысячи, разбросанные по всей планете. Ксар’Тул, бог плоти, ведёт за собой. Ты убила Сойера, но не остановишь нас, не остановишь меня». Его шрамы дёрнулись, а глаза горели, как угли. Куин попыталась встать, её нож сверкнул, но удар Шепарда отбросил её, её тело хрустнуло, как сухая ветка. Она была обессилена, её кровь пропитала землю, а левую ногу пронзала боль.
Он наклонился ближе, его дыхание воняло сырой плотью. Кровавые губы почти касались её уха, когда он прошипел: «Я оставлю тебя напоследок. Я хочу, чтобы ты видела, как я съем твоих друзей. По одному». Он провёл лезвием по её шее, не глубоко — дразня, заставляя кровь капать.
Встав, Шепард оглянулся посмотреть куда ушли остальные поселенцы Хови. У храма первую, кого он уидел была Селла, его мускулы напряглись, а усмешка исказила лицо.
Но в этот миг выстрел, резкий, как раскат грома, разорвал ночь. Пуля пробила голову Шепарда, его шрамы лопнули, кровь брызнула, и он рухнул, как поваленное дерево, его клинок звякнул о землю. Куин, задыхаясь, смотрела на его тело, её сердце колотилось, но лес молчал. Тень снайпера, мелькнувшая среди деревьев, исчезла, как призрак.
Она попыталась встать, но её нога подломилась, кровь сочилась из торса, а голова пульсировала. Поселенцы, услышав тишину, вернулись. Хэдли, с лицом, белым от ужаса, подхватил её, его руки дрожали. «Куин, держись!» — крикнул он. Шефер, таща Мэтт’а, ахнула, увидев её раны. Конэрк и Кишшоук, хромая, подошли, их шерсть была пропитана кровью. Лоумен, с обезображенным лицом, смотрел на тело Шепарда, его единственный глаз блестел. Селла, выбежав из храма, бросилась к Куин, её слёзы капали, как дождь.
Рассвет медленно поднимался над полуразрушенным Хови. Лучи пробивались сквозь зубчатую линию гор, окрашивая дым в небесах в бледное золото, но их свет был холодным, как взгляд после утраты. Казалось, солнце не радовалось новому дню — оно лишь освещало руины того, что не удалось спасти. Поселенцы собрались у храма, их тела были изранены, но сердца бились. Конэрк, с перевязанной ногой, шептала с Кишшоуком, чья культя была замотана. Мэтт, бледный, лежал под одеялом, его рана сочилась, но он слабо улыбался Шефер. Свинья, с обрубком руки, сидела с Хэдли, её глаза были пустыми, но его рука на её плече была якорем. Лоумен, чьё лицо теперь скрывала повязка, молчал, его пальцы сжимали винтовку.
Куин, перевязанная, сидела у костра, её тело болело, но дух был несломлен. «Кто был этот снайпер?» — прошептала она, её голос был хриплым, как шёпот ветра.
Хэдли покачал головой, его взгляд блуждал по лесу. «Без него нас бы не осталось», — сказал он после долгой паузы. «Он не просто спас тебя. Он снял Шепарда в тот самый миг, когда всё висело на волоске. А ещё — помнишь, те четыре выстрела у стены? Это был он. Он дал нам шанс дожить до рассвета».
Куин кивнула, в её глазах отражалось пламя. «Он был точен… почти нелюдски. Как будто знал, куда целиться».
Вокруг костра повисла тишина, наполненная уважением и страхом. Кто бы ни был этот стрелок — он видел их. Защищал их. И ушёл, не оставив ни имени, ни следа.
«И что за Ксар’Тул?» — добавила Конэрк, её когти впились в землю. Селла, прижавшись к Калеуну, вдруг вздрогнула, её глаза расширились, словно голос из руин шепнул ей тайну. — Я… я слышала это имя, — прошептала она. — Но не в книгах. Оно приходит во сне. Оно заставляет людей… делать ужасное. Они отдают плоть. Сами. Добровольно. Ради него.
Калеун медленно подняла голову, её голос был глухим, как древнее эхо. — Ксар’Тул — не просто бог. Он — конец форм, разрушитель границ между плотью и волей. Его последователи отдают себя не в рабство, а в трансформацию. Это не вера, это гниющее слияние. А Эрауллюкс… — она на мгновение закрыла глаза, — Эрауллюкс хранит дыхание жизни. Её свет — не милость, а выбор. Она не спасает. Она зовёт тех, кто хочет остаться собой.
Тени леса затаились. Даже ветер, казалось, умолк. Имена, что несут власть, редко звучат вслух. А это имя несло за собой не просто страх — оно обещало трансформацию через боль. Слова Шепарда — о сотнях Цкев, о боге плоти — висели над Хови, как буря, что ещё грядёт. И в глазах каждого уже плескалась её тень.
