Двойник Короля 7 (СИ) - Скабер Артемий

Подход неплохой для обычного солдата, можно сказать, идеальный. Ломать, испытывать пределы силы, выносливости, боли, соображалки. Проверять, как будет вести себя с превосходящим противником. В других обстоятельствах я бы даже похвалил за их основательность.

В этот момент дверь распахнулась. Журавлёв застыл на пороге, его глаза расширились при виде связанных подчинённых.

— Почему так тихо? — лейтенант осёкся, не завершив фразу. Открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Устали, — кивнул я на лежащих мужиков. — Сейчас отдохнут, и мы продолжим.

Журавлёв помрачнел. Лицо его закаменело, только желваки заходили на скулах. Он молча развязал своих людей и вытащил их из камеры. Рыжий всё ещё хрипел, держась за горло. Блондин только начал приходить в себя, мотая головой, как пьяный.

Я наблюдал за этим с каменным выражением лица. Показывать эмоции сейчас — ошибка. Пусть гадают, пусть ломают голову. Чем меньше они понимают, тем лучше для меня.

Без передышки перешли к следующим занятиям. В подвал зашла новая группа — четверо крепких парней. Скрутили, не дав опомниться, и привязали к стулу посреди камеры. Руки и ноги зафиксировали жёсткими ремнями. Один из них принёс ведро и тряпку.

— Начнём, — хмыкнул он, окуная ткань в воду.

Накинули на лицо влажную тряпку. Тяжёлая, липкая, она моментально перекрыла доступ воздуха. Паника — первая реакция организма. Мозг кричит: «Дыши!», но вдохнуть невозможно.

Вода полилась сверху медленно, капля за каплей. Ткань впитывала влагу, становясь тяжелее с каждой секундой. Лёгкие горели от нехватки кислорода. Казалось, что тону. Разум понимал: это имитация, но тело реагировало иначе.

— Кто ты? — спрашивал голос сквозь шум в ушах. — Откуда? Какова твоя задача? Сколько людей в твоей части?

Вопросы повторялись, а напор воды только усиливался и время растягивалось. Боль в груди стала невыносимой, сознание начало мутиться. Наконец тряпку сдёрнули. Я жадно хватал ртом воздух, кашляя и отплёвываясь.

И снова тряпка, вода, вопросы. Раз за разом.

Время… В такие моменты оно ведёт себя странно: то растягивается, то сжимается. И вдруг всё остановилось. Меня оставили, и я уснул, обессиленный. Потом мы продолжили. Какое было время дня, я не понимал. В животе урчало от голода, губы потрескались от жажды.

Методы становились всё изощрённее. Ток… Маленький генератор, клеммы, присоединённые к пальцам, разряд, и мышцы сводит судорогой. Каждая клетка тела кричит от боли. Вопросы повторялись: кто я, часть, где, сколько, задание……К электричеству добавились избиения, потом снова вода. И так по кругу. Казалось, прошло несколько дней. Всё сливалось в один бесконечный кошмар.

Нового уровня достигли, когда добавили звуковые эффекты. Колю где-то расположили рядом, и я слышал, как паренёк истошно кричал. Его вопли разрывали сердце, но он не проговорился, не выдал информацию, как и я. Клятва крови работала. Мысленно улыбнулся. Хотел стать разведчиком, Костёв? Теперь узнаешь, что это значит.

С лица сняли тряпку, и в глаза ударил яркий белый свет. Я поморщился, пытаясь сфокусировать взгляд. Кто-то стоял передо мной — размытая фигура в военной форме. Зрение постепенно возвращалось. Журавлёв. Офицер смотрел на меня с нечитаемым выражением лица.

— Лейтенант, — тихо произнёс я, чувствуя, как саднит пересохшее горло. — Вы бы хоть перед началом дали ответы на ваши вопросы, ну, или стоп-слово какое-то.

Журавлёв поморщился, словно от зубной боли. Коротко приказал развязать меня и вышел, не оглядываясь.

Ремни ослабили. Я размял затёкшие конечности. Тело ломило, но ничего серьёзного. И не в таких передрягах бывал.

Потом привели Колю. Паренёк еле держался на ногах, лицо его распухло от побоев, правый глаз заплыл. Губы разбиты, на шее — следы от пальцев. Костёва трясло, как в лихорадке.

— Павел Александрович, — прохрипел он, падая на колени. — Я не понимаю… За что? Мы же… Мы же свои!

— Терпи, — хмыкнул, прислоняясь к стене. — Это только начало нашего веселья.

Лейтенант Журавлёв склонился над старым полевым телеграфом. Аппарат стоял на маленьком столике в углу подземного бункера. Помещение освещалось единственной керосиновой лампой, отбрасывая длинные дрожащие тени на стены. Н них были развешаны карты, исчерченные красными и синими линиями: позиции наших, позиции врага, стрелки наступлений, пунктиры отступлений.

Пальцы быстро стучали по ключу, отправляя зашифрованное сообщение:

«Он прибыл. Взяли в работу. Делаем, как вы просили: сразу и жёстко. Уже три дня без отдыха. Пытки… Он их перенёс, что удивительно. Зачем-то притащил с собой пацана, ничего из себя не представляющего. Но яйца есть, тоже всё стерпел. Переходим к следующему этапу».

Я открыл глаза. За нами пришли, приказали встать и следовать. Помог Коле подняться — парня шатало, как пьяного. Вышли из камеры и медленно направились по коридору. Ноги затекли, каждый шаг давался с трудом.

Долбаный источник до сих пор в раздутом состоянии. Дискомфорт не проходил, а, наоборот, становился сильнее. Словно внутри спрятали бомбу с часовым механизмом, и теперь она тикала, готовая взорваться в любой момент.

Нас развели по разным помещениям. Меня затолкнули в камеру, где уже ждал Журавлёв. Рядом с ним сидел человек в потрёпанной одежде. Смуглая кожа, раскосые глаза, характерные скулы. Судя по всему, крымский татарин — связанный, с кляпом во рту. Лицо в синяках и ссадинах, глаза горели ненавистью.

— Твоя задача — выведать у него всё, что он знает, — сказал Журавлёв, кивая на пленника. — Это боевая задача. Через час начнётся наступление. Мы уже узнали всё, что смогли. Теперь покажи, сможешь ли ты ломать людей.

— Какие средства я могу использовать? — уточнил, разглядывая татарина. Тот смотрел исподлобья, как загнанный в угол зверь.

— Всё, что сможешь, — хмыкнул Журавлёв с таким видом, будто у меня ничего не получится.

Лейтенант вышел, оставив наедине с допрашиваемым. Я сел на стул напротив и зевнул. Пленник выглядел измождённым: лицо осунулось, скулы заострились, под глазами — тёмные круги от недосыпа. Одежда порвана и испачкана, руки в ссадинах от верёвок.

Вытащил из его рта кляп. Татарин тут же сплюнул и прохрипел:

— Русский мраз!

— Русская мразь, — поправил его. — Ты, если хочешь оскорблять, делай это хорошо.

— Сдохнете тут все, — оскалился он, демонстрируя разбитые губы.

Я оглядел помещение. На столе — бумага и карандаш. Мог бы показать многое из того, чему меня научили ещё в прошлой жизни: пытки, психологические приёмы, способы сломать волю человека… Но зачем усложнять? Хмыкнул.

Залез в пространственный карман и достал иглу иглокрота. Чёрная, тонкая, она засветилась зеленоватым сиянием в моих пальцах. Потратил десять минут, настраивая её так, чтобы действовал только один тип яда — тот, который расслабляет язык, но не парализует тело.

Махнул рукой, и игла воткнулась в шею татарину. Мужик дёрнулся, пытаясь уклониться, но было уже поздно. Хрипло вскрикнул, глаза расширились от страха. Он задёргался в путах, а вскоре затих.

Пять минут спустя взгляд его остекленел. Татарин замер, будто в трансе, и начал говорить. Монотонно, ровно, без эмоций, как автомат.

Я взял бумагу и карандаш, стал записывать его слова. Детство в горном ауле. Первая охота. Женитьба на соседской девушке. Рождение сына. Призыв в армию хана. Задания, которые получал. Расположение частей. Имена командиров. Планы наступления…

Задавал уточняющие вопросы. Он отвечал без колебаний, без страха. Просто говорил правду — всю, какую знал. Первый лист закончился, и я перешёл ко второму, третьему, десятому.

Поднял взгляд. Татарин больше не дышал. Глаза застыли, уставившись в одну точку. Судя по всему, побочный эффект: яд иглокрота оказался слишком сильным для истощённого допросами человека.

Я пожал плечами. Постучал в дверь, и мне открыли. Журавлёв уставился с ехидной улыбкой, но, когда увидел неподвижное тело пленника, его лицо исказилось от ярости.