Сатурн. Мрачные картины из жизни мужчин рода Гойя - Денель Яцек
Ночи изнурительной работы над картинами приучили меня к тому, что, если меня что-то интересовало, я мог вообще не ложиться спать, а работать и работать, пока подстегивающий меня интерес не будет удовлетворен. Уже светало, когда я решил осмотреть секретер отца повнимательней. Я вынул из него все бумаги, сувениры, старые жестянки с песком для писем, пробки от бутылок, обрывки бечевки, огрызки очиненных перьев, а потом вытащил маленькие ящички, большие ящички, все-все – остался лишь один скелет, внутри которого красовался тайный ларчик с механизмом его отпирания.
Там они и были.
Сверху лежал сложенный в несколько раз листочек, брошенный туда явно позднее; я вытащил его и отложил в сторону; под ним – перевязанная бечевкой пухлая стопка чуть истлевших и обтрепанных по краям писем, а на самом дне – черный бант.
Я развязал бечевку и приступил к чтению. Сначала снял несколько страничек сверху и стал искать соответствия с письмами в той пачке; это походило на поиски пуговиц и соответствующих им в длинном ряду петель, на отыскание совпадений выступов и бороздок в колесиках различных механизмов. Я вытащил из жилетки посеребренную луковицу и взглянул на нее – оставалось несколько часов до полудня, когда обещался прийти племянник Сапатера.
И лишь только теперь прошлая жизнь моего отца – во всяком случае, та его часть, к которой мы не имели доступа, о которой не имели понятия, – стала приобретать форму и краски. Томительное ожидание редких встреч, совместной охоты, когда они мотались по лесам и, как животные, спаривались в палатках – постоялых дворов и трактиров избегали, опасаясь, как бы их не застигли в ситуации, какую не объяснишь ни в одном трибунале, какая даже королевского живописца и недавно отыскавшего свое благородное происхождение человека ввергла бы в хлопоты и бесславие и добро, если не привела прямиком на костер.
Письма отца были фамильярнее, со скабрезными шуточками, карикатурами, более прозаичными, приземленными: о еде, деньгах, делах, какие надо уладить, чтобы жизнь текла своим чередом; Сапатер же писал чувственно, как девица; я не представлял себе, как такой плечистый мужчина с большим орлиным носом, которого я, будто сквозь туман, вспоминал по случайным встречам и краткому пребыванию в нашем доме давным-давно, много лет назад, а теперь вспомнил и по вульгарным рисункам в различных позах на полях писем, – как мог он с такой нежностью подбирать слова и даже сюсюскать. Сколько же там было слез, сердечных воздыханий… а в то же время почти в каждом письме хотя бы одна страничка посвящалась самым непристойным описаниям того, что мужчины могут делать друг с другом, коль они испорчены до мозга костей и грешат против своей природы. Если такому человеку, как я, с его ледяной душой, пришлось бы уверовать в дьявола, то, пожалуй, только после прочтения такого письма, где вслед за нежнейшими словами и жалобными причитаниями появляется пассаж «о разудалых скачках на моей щетинистой заднице» или «вылизывании конца с двумя его лысыми дружками». Я переводил взгляд на другую сторону откидной доски, на письмо отца, где он спустя неделю, прочтя все это, отписывал, сообщая о каком-то старом долге и о цене за пару хороших мулов в Мадриде; я не мог взять в толк, как это понимать, не находил в себе ни слов, ни мыслей, что позволили бы увязать такое с потоком дерьма и нездоровой, вызывающей тошноту, слащавостью, пересылаемыми одним стареющим мужчиной другому в угоду их давнишнему школьному тисканью, отказаться от которого им не хватало силы воли.
Все эти годы. Столько лет! За это время он раз двадцать обрюхатил собственную жену и один лишь Бог знает, сколько других животов, а сколько было романов, походов в бордель, сколько раз зажимал он в углу привезенных из таверен девиц, заслонял образа в мастерской, и рядом со всем этим – отдельная, пронизанная самым мерзостным грехом жизнь. Может, он и был глухим, ну а мы-то, чутко ли мы прислушивались?
Я не прочел всего; письмо, полное нежностей и вздохов, посреди которого виднелось огромное незаполненное текстом изображение, аккуратно обведенное пером, возымело действие; впрочем, вскоре обещал прийти молодой Сапатер. Я сгреб все письма, перевязал их бечевкой и бросил в ларчик, после чего принялся вставлять ящики и ящички на свои места.
«Сеньор, к вам господин, тот, что вчера», – сказал Фелипе, стоя на пороге. Я велел отвести гостя в сад и посадить под деревом на каменной лавке. Пусть подождет, я вскорости приду.
«Ну и как? – спросил человечек, когда я спустился в сад. – Нашли?» И тут же подскочил ко мне; он конечно же не сидел на лавке, он ходил, топтался на месте, подпрыгивал, время от времени кутался в тесный плащ, ибо в тот день со стороны города дул холодный ветер. Я сказал, что ничего не нашел, а с письмами отца пусть он делает все, что захочет: в конечном счете это он их унаследовал. Мне они не нужны, что же касается ахинеи, содержащейся в них, то все знают, что Франсиско Гойя страдал тяжелой болезнью, которая полностью лишила его слуха, а частично и здравого смысла, так что случалось, что во время приступов безумия он даже в письмах нес страшную околесицу.
Не знаю, что он собирался мне ответить, но слова мои настолько его сразили, что я исчез раньше, чем он успел отозваться. Я вернулся в комнату и попытался вновь взяться за работу, но знал: пока я не закрою секретер и не прикрою его тряпьем, беспорядок не даст мне возможности писать. На откинутой доске лежали уже только мелочи из того, что раньше находилось в ларчике: черный бант и пустой, в несколько раз сложенный листок. Я развернул его – оттуда выпала прядка темных волос с проблесками седины, – жалкий сентиментальный старый хрыч; интересно, не увел ли он на вечную память и бант у своего любовника? Да нет. Это ведь одна из ленточек герцогини, с ее черного портрета.
И тогда, словно на раскрытой ладони, в самой середине листка, где лежала завернутая прядка, я увидел два коротеньких слова, написанные рукой отца: Ла Пепа.
Я бросился на кровать в чем стоял. Так, в одежде, и проснулся, даже не знаю, сколько прошло часов, во всяком случае, было уже темно, а перед глазами предстало это полотно, как когда-то, много лет назад, предстал мой «Колосс», в самых что ни есть мельчайших подробностях. И, не прополоскав даже рта, я мерным шагом направился в залу на первом этаже и встал перед дурацкой сценкой с пляшущим крестьянином. Зажег свечи, приставил стремянку, смешал краски. Каждое пятно белого и каждая широкая полоса черного ложились точно в тех местах, где я и хотел, покрывая горы, подрыгивающие ноги, вскинутые руки, куски неба, траву и всю эту голубовато-зеленоватую идиотскую идиллию, где крестьянин ничего не уничтожает, ничего не пожирает, никого не насилует и не душит, а лишь скачет со своей простоватой усмешкой на примитивной роже. Игру полутеней я оставил на потом, а пока что черпал краску широкими кистями из двух бадеек и толстыми слоями накладывал на стену белые искры и кромешную тьму, создавая предвечный мрак, из которого сноп яркого света извлекает ненасытное тело.
XXXVIII. Сатурн [106]
Что на свете может сравниться с твоим аппетитом? Сожрав шестого, пожираешь свое седьмое дитя; а когда перестаешь пережевывать, когда в безбрежном мраке необъятной гротоподобной пасти еще долго разносится эхо похрустывающих косточек маленького плечика, похрумкивания пальчиков, когда слюна вместе с кровью ведрами переливается по проворно снующему языку, начинаешь сплевывать, оглушающе громко отрыгивать и материть обезглавленное тело – своими здоровенными пальцами стискиваешь его до белизны костяшек, до разрыва детской кожицы, из-под пальцев струится густая, светлая кровь. «Размазня, импотент недоделанный, идиот, – говоришь, – лоботряс, слабак, ничтожество, – говоришь, – псих, ублюдок, художничек вшивый». Отхаркиваешься и отплевываешься, и снова вгрызаешься, до самого локотка, рвешь зубами куски мяса, сухожилия, лоскуты кожи. «Взгляни, как ты разожрался, совсем как баба, взгляни на свою откормленную задницу, как у самой последней дебелой девахи, ну, пошевеливайся же, брыкайся! А ты – ни хрена, ноги свесил, рук нету, головы нету, как теперь нажрешься, утроба ты ненасытная! Будь же мужчиной! Будь мужчиной!»
Похожие книги на "Сатурн. Мрачные картины из жизни мужчин рода Гойя", Денель Яцек
Денель Яцек читать все книги автора по порядку
Денель Яцек - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.