Хроника одного задания - Гончар Анатолий Михайлович

— Иду! — мои барабанные перепонки сейчас лопнут — гранатомётные выстрелы летят один за другим и рвутся в ветвях деревьев. Вокруг шлепаются то ли осколки, то ли кусочки срезаемой ими коры. Похоже, я припозднился, меня все ждут. Ещё рывок.

— Отходим!

Надо попробовать оторваться, шанс есть — раненых унесли вперёд. Вячин… где Вячин? А, вот он, за кустами, чуть впереди, спешит следом за закинувшим автомат на плечо и бережно прижимающим к груди раненую руку Чавриным.

— Второй, ты где? — оглядываясь по сторонам, не вижу Калинина и Тушина.

— Мы вас ждём! — значит, они где-то впереди.

— Отход! — пока есть возможность, надо двигать и двигать. Нам бы сейчас артуху. Но нельзя… Блин, какая глупость! Паранойя. Я до сих пор не сообщил, что веду бой. У меня раненые. Чёрт, у меня Довыденко…

— Третий, как Эдик? — я уверен, Кудинов уже должен быть где-то рядом с раненым.

— Тяжёлый! — объяснять больше ничего не надо. Всё ясно. Нужна вертушка. К чёрту секретность, к чёрту фешника! Всех к чёрту! Три минуты времени, зацепиться за клочок земли… Сейчас бы старый ВОП — взводный опорный пункт, но откуда он в этой глуши на этом хребте? Но с двумя ранеными на носилках (Чаврин и, надеюсь, Батура не в счёт) не оторваться. Вот и мои парни. Всё, отход закончен, с тяжелораненым далеко не убежишь.

— Первый! — похоже, барахлит связь. В моих наушниках хрип, писк, свист. Большой надежды быть услышанным нет, но всё же: — Прищепа, как слышишь меня? Приём.

— Первый для командира на приёме, — не знаю, обрадовал меня его голос или нет. Если ответил, значит, не так далеко…

— Первый, дожидаешься Довыденко и сразу уходишь, как понял меня?

— Понял, сажусь, жду. Забираю. Ухожу.

— Жди. — И тут же, не дожидаясь подтверждения услышанного: — Второй, берешь Тушина, Вячина, организуете оборону. Гришину — связь. Поторопитесь!

Впрочем, эти команды можно было отдать и так — голосом, до разведчиков, ожидающих меня и бегущего чуть в стороне Тарасова метров двадцать.

Взгляд на местность — вполне, вполне.

— Занять оборону! — на ходу решаю поменять тактику. — Половина магазина, треть ленты — и отход.

Есть или нет вопросы, не спрашиваю, главное, что услышали. Весь план — несколько секунд кинжальный огонь на одном участке, и вся недолга. Кого грохнем — того грохнем и снова отойдём, пока залягут, пока поймут…

— Гришин, передавай: веду бой, трое раненых, один тяжёлый, — фешник молчит, — требуется эвакуация, мои координаты, — взгляд на джипиес, удивительно быстро выдавший необходимые мне цифры, — Х… У… прошу атрподдержки. Координаты Х… У… Тарасов закусил губу, но продолжает молчать. Без артухи нам не уйти, он это понял, я тоже…

— Командир, нет связи!

— Ищи! — убью гада. — Отходи, ищи, догоняй Каретникова, развернуть обе радиостанции, лезь на дерево, но связь чтобы была! — И уже вслух: — Убью!

Гришин обиженно или виновато (разве разберёшь?) шмыгает носом и со всей возможной скоростью спешит вперёд, стремясь как можно скорее догнать ушедших с раненым Кудинова и Юдина.

Лечо лежал на холодной земле, видя, как вокруг суетились люди. Голова саднила болью. Тугая повязка, едва ли не наползающая на глаза, стягивала лоб и уползала на жгущий болью затылок. Впрочем, боль, терзающая его голову, оказалась не столь сильной, чтобы Лечо утратил возможность рассуждать и созерцать окружающее. По раздающимся в отдалении выстрелам он понял — русские сумели отойти. И то, что он и те, кто сейчас здесь, рядом с ним, находятся вдалеке от играющей в чехарду смерти, он тоже понял. И с этим пониманием, несмотря на боль, тошноту, нестерпимую сухость во рту, в голове у Лечо вспыхнула и стала расцветать звёздочка надежды, нет, скорее, почти радости, — он, Лечо, останется жив, по крайней мере сейчас, сегодня. И сегодня же его переправят в посёлок к верным людям. Месяц, а то и два ему не нужно будет прятаться, укрываться от обстрелов, спать в тесных, тёмных землянках, совершать обязательные в отряде молитвы, стоять на посту, идти по нашпигованным минами тропам, ежесекундно опасаясь встречи с русским спецназом. А можно будет целыми днями сидеть за огромным цветным телевизором, гладить ласковую пушистую кошку и мечтать о будущем — жене, детях, большом доме, престижной работе. А почему бы и нет? После полученного ранения он просто не мог не стать уважаемым человеком, а значит, почему его мечты не должны были стать явью? Мечты… А потом? Опять в лес? А если…..говорят, набирают в милицию… А может… а может действительно взять и сдаться властям? Кто докажет, что на его руках есть кровь? И кто станет доказывать? Вот только забрать у Махамеда отснятую кассету… А впрочем, пусть будет, на память, не зря же он одел на лицо маску. Как чуял…

На этот раз мы расположились относительно тесной группкой, я забрал у Вячина РПГ-26 и привёл в боевое положение. Выстрелю и облегчу тем самым парню ношу, давно уже использовать пора, не вечно же на себе таскать. А тут как раз и момент подходящий подвернулся — из-за деревьев выскочили сразу трое бандитов.

— Огонь! — сам на одно колено, рот открыт, и без того болящие уши зашевелились в неприятном ожидании. Грохнуло — со всех сторон одновременно, пустая труба под ноги, но искушение вскинуть автомат к плечу задавлено в самом зародыше. Падаю на не слишком мягкую почву и тут же начинаю вскакивать:

— Работаем! — это вместо слова «отход». Все знают — «в плане» отход, значит, если «работаем», то работаем на отступление. Калинин пятится, не прекращая стрелять.

— Давай, давай! — уже в микрофон только для него. ПКМ смолк, отходим. Тарасов снова бежит рядом. Оглядывается.

— Ложись! — он сбивает меня с ног и падает сверху. — Взрыв, запах, вроде как от дымного пороха. Впрочем, нос уже ничего не чувствует. Чей-то стон, похоже, это от Виктора, по-прежнему лежащего на моей спине.

— Епическая сила! — он сваливается на бок. Я поворачиваюсь и замечаю, что маскхалат на его левом бедре начинает расплываться кроваво-тёмным пятном. Тушин с руки лупит по так подкузьмившему нам гранатомётчику. Не задумываясь, всаживаю в другую — здоровую ногу Тарасова тюбик промедола. И тут же:

— Отход! — подныриваю под руку раненого подполковника и чувствую повисшую на мне тяжесть.

— Ох! — вырывается из его груди, на губах появляется кровавая пена, и я понимаю — осколки пробили не только бедро, но и вошли в спину… в лёгкое… Надо остановиться и хотя бы перевязать, но относительно удобная позиция уже позади, замедлить движение сейчас равносильно гибели. Вот блин, так нам не уйти… Вместе с неутешительным выводом внезапно накатывает удивительное спокойствие. Нам бы добежать вон туда, а потом туда. Бесполезно, всё бесполезно, если только зацепиться, вгрызться в землю. Всем вместе. Микрофон у щеки, решение я принял:

— Прищепа, стоп! Организуй оборону, жди нас! — что толку, если нас уничтожат по очереди? А так ничего, продержимся. Наверно. Может быть. Если повезёт. — Олег Тушин, Вячин, забирайте подполковника. Калинин, со мной на прикрытие! Догоним! — это уже затравленно взглянувшему на меня Вячину. — Ребята, живее! — командую, тороплю, но сам вижу, как устали, как вымотались мои бойцы.

Мы остались вдвоём. Всё, как на занятиях, всё по команде: «Отход» — «отход», «магазин» — «лента». От дерева к дереву, от укрытия к укрытию, стреляя короткими экономными очередями. Теперь уже точно каждый патрон на счету. Впереди наш последний рубеж и мы либо продержимся, либо канем в небытиё. Оторваться не получалось. Я вдвоем с Калининым, ему сегодня досталось, но ничего-ничего, выдержит. Надо остановиться, задержать их хоть на пару минут. А потом в отрыв. Вот и подходящее местечко — две близко расположенные воронки от снарядов, справа — частокол толстых буков, слева — расколотое осколками дерево, лежащее поперёк хребта. Сухие ветви, торчащие во все стороны, переплетены тонкими прутьями ежевики. Нормально, подойдёт, где искать лучшее?