Прокаженная - Мнишек Гелена

— Вот именно. Тогда смело можешь сказать: все кончено! А посему и не старайся добиться золотой медали, достаточно будет и похвальной грамоты.

— Я своих першеронов вообще выставлять не буду.

— Весьма разумно!

Барон Вейнер пригладил свои бачки:

— Кстати о выставке. Пан майорат, а вы будете выставлять своих лошадей?

— Дня через два я как раз поеду по этому делу. Выставлю десять породистых кобыл.

— «Муз»?

— О нет! Но они будут той же масти и породы. Четверок я разъединять не стану. Будет и Аполлон.

— Как украшение?

— Или декорация, которая заставит панну Риту расхвораться, — подхватил Брохвич.

Молодой Жнин сказал:

— Я слышал, что и баронесса Эльзоновская выберется на выставку с вашим дедушкой и панной Люцией.

— Да, они все поедут.

— Ага! Значит, и панна Рудецкая будет! — сказал Брохвич. — Вилюсь Шелига мне о ней так восторженно рассказывал. Она меня ужасно заинтересовала. Она правда такая красивая?

Трестка искоса глянул на майората, ответил серьезно:

— Очень красивая и весьма неприступная.

— Ну, последнее — это большое достоинство.

— А по-моему, изъян, — отозвался Жнин.

— Неприступность — изъян у замужних, а не у девиц.

— Брохвич, ты не пьян?

— Ничуть!

— Да ты же говоришь неслыханные вещи! Трестка встряхнул головой:

— Вот именно. Сегодня она не к лицу как замужним, так и девицам.

— Ты так говоришь после всех своих поражений. Брохвич прервал их:

— Господа, оставим Трестке судить о Рите. Поговорим лучше о панне Рудецкой, кстати, как ее зовут? Кажется, Стефания?

— Да, очаровательная Стефа!

— Больше всего нам о ней сможет рассказать майорат, как частый гость в Слодковцах… Вальди, какого рода добродетелью обладает панна Стефа? Очень бы хотелось знать. Да что с тобой?

Вальдемар был бледен. Обратив на Брохвича стальной холодный взгляд, он кратко ответил:

— О панне Стефании Рудецкой не следует говорить в таком тоне.

Это прозвучало как откровенное предостережение. Наступило молчание, чуточку неловкое.

Брохвич покраснел и потупился. Трестка порывисто сорвал с носа пенсне, потом очень старательно стал надевать его назад. Выражение его лица гласило: «Я шел по следу… и вот я настиг!».

Вейнер, поглаживая бакенбарды, смотрел на Вальдемара понимающе и уважительно, потом тихо шепнул:

— Джентльмен!

Остальные удивленно переглядывались.

Вальдемар молчал, дымя сигаретой, чтобы дать им время все обдумать.

Первым отозвался Брохвич:

— Прости, Вальди. Признаюсь, мы совершили бестактность, но нас можно понять — никто из нас, кроме Трестки и барона, не знаком с панной Рудецкой.

Его искреннее раскаяние тронуло Вальдемара, и он сказал с улыбкой:

— Я всего лишь хотел дать понять, что следует выбирать слова, говоря о незнакомых людях, в особенности о молодых девушках.

Однако тут же в голове Вальдемара промелькнула горькая мысль: «И я еще морализирую! Как будто я сам так уж почтительно выражался о незнакомых мне паннах!»

И он поторопился поддержать разговор.

Вновь воцарилось прежнее веселье.

К концу вечера князь Занецкий вновь коснулся несостоявшегося замужества графини Барской. Он был здесь самым заинтересованным лицом, а поведение Вальдемара внушало ему некоторые надежды. Решив убедиться окончательно, он с деланным безразличием спросил:

— Господа, вы не знаете, Барские будут на выставке или поедут за границу?

— Будут, — ответил кто-то.

А Вальдемар сказал:

— Один только Лигницкий отправился в Рим — якобы отслужить заупокойную по несбывшимся надеждам, а на самом деле — поискать новую партию. А Барская на выставке обязательно будет. Так что готовьте копья, господа, дабы преломить их на турнире в борьбе за ее перстень, — добавил он, не скрывая иронии.

Все посмотрели на него. На миг стало тихо. Вальдемар удивленно глянул на них:

— Что вы на меня так уставились?

Трестка бухнул:

— Они уверены, что на этом турнире их ожидает нешуточное препятствие.

— Это какое же?

— Препятствие в вашем лице. Считается, что победу добудет исключительно ваше копье.

Вальдемар пожал плечами, пустил клуб дыма к потолку и равнодушно сказал:

— В таком случае, господа мои, вы plus royaliste que le roi. [46]Подозреваете меня в намерениях, каких у меня нет.

Слова эти произвели большое впечатление. Князю Занецкому ужасно хотелось поблагодарить Вальдемара, но он справился со своими чувствами.

— Но ты, Вальдемар обязан научить меня, как добывают лавры у прекрасных дам, потому что я, сказать по правде, понятия о том не имею, — сказал Брохвич.

— Спроси Трестку. Он вот уже три года ведет кампанию. Я сам в таких делах разбираюсь плохо.

Брохвич комичным жестом заломил руки:

— Вы слышали? Он не разбирается! Трестка сказал:

— Ну, вы отправляете Брохвича не по адресу. Я веду кампанию три года, все верно, но без всяких результатов…

— Слушай, Юрек, к чему тебе советы? — спросил Вальдемар. — Положись на себя, и дойдешь до финала… а то и до эпилога.

— Ох, где мне найти отваги… Вальдемар поднял брови:

— Ну, если ты в таком настроении собрался в бой, то лучше уж сразу закажи место в спальном вагоне и отправляйся в Рим следом за Лигницким…

Брохвич поклонился:

— Если я и поеду в Рим, то исключительно в свадебное путешествие!

— Ты великолепен! — усмехнулся Вальдемар. — Шампанского!

Вино полилось рекой, тосты следовали один за другим, звенели бокалы, и вскоре зазвучал полный жизни, молодости и веселья «Гаудеамус».

XXI

Наступило первое сентября. Солнце заливало поля, небесная лазурь была чистейшей, но краски ее уже чуточку поблекли в предчувствии осени.

Гнедая четверка из Слодковиц ехала посреди полей, запряженная в изящное ландо. Пани Эльзоновская, Стефа и Люция ехали в костел.

По обеим сторонам дороги шагали на воскресную мессу толпы крестьян в красочных нарядах, радовавшихся успешному завершению жатвы. Пани Идалия была в самом хорошем расположении духа, под стать погоде. Она весело разговаривала с сидящей рядом Стефой, поглядывая на нее с истинным расположением. Стефа же выглядела великолепно. Серо-голубая шелковая мантилья окутывала ее мягкими складками, оттеняя белизну ее кожи. Она живо беседовала со спутницами, однако в ее блестящих глазах внимательный наблюдатель мог бы заметить печаль; на лице ее появилось прежде не свойственное ей выражение. Порой ее густые темные брови нетерпеливо хмурились, словно некая мысль неотвязно сопровождала ее. Но этот душевный непокой лишь прибавлял ей прелести.

В костеле собралось много окрестной интеллигенции, с людьми этого круга в Слодковцах не поддерживали близких отношений. Вежливо кланяясь пани Идалии и Люции, все смотрели на них с тем невольным почтением, какое внушают древность рода и высокое общественное положение. Иным достаточно было и того, что на упряжи прекрасных лошадей сияли княжеские шапки, что эти дамы обитают не где-нибудь, а в замке.

Молодежь смотрела главным образом на Стефу, обмениваясь разнообразными замечаниями. Мужчин волновала ее красота, все они признавали, что Стефа держится с большим благородством. Дамы, однако, тихонько злословили на ее счет; все знали, что она — дочка зажиточного жителя Царства. Об этом рассказывал Вилюсь Шелига, со многими здесь знакомый и бывавший у них частенько. По его недомолвкам многие поняли, что студент был влюблен в панну Рудецкую, что вызывало к ней еще больший интерес. Перед началом мессы произошло движение перед ризницей, и вошел Вальдемар.

Все взгляды обратились от Стефы к нему. В этом костеле он был редким гостем. Пани Идалия, завидев его, удивленно подняла брови. Стефа залилась румянцем. С того утра, когда он обошелся с ней так холодно, девушка не видела его. Прошел месяц с тех пор, как он появлялся последний раз. Теперь он внезапно объявился в костеле, где прежде почти не бывал. Быть может, знал, что встретит здесь, ее?