Героев не убивают - Топильская Елена Валентиновна

Этот непринужденный диалог меня слегка взбодрил, и к приходу Крушенкова я просто бурлила энергией. Сергей сразу отрапортовал, что засада уже сидит на даче, после чего осмотрел мою шею и долго выспрашивал о самочувствии. Появился Кораблев. Я напряглась, представляя, что он сейчас на меня выплеснет по поводу интерьера и меню этого злачного места; но Кораблев с большим удовольствием оглядел обстановку, заказал себе почти весь буфет и сразу две чашки кофейного пойла с чаинками. Сел рядом с нами и с аппетитом пожрал всю эту тухлую капусту с засохшей колбасой. Пошел и взял себе еще две порции. После чего вытер губы обрезком оберточной бумаги, вставленным в пластмассовую салфетницу. Забегая вперед, скажу, что меня еще долго преследовал образ Кораблева, вымахивающего черствой корочкой хлеба майонез со щербатой тарелки. Кораблева, который когда-то выпендривался из-за того, что сметана ему подана в соуснике не правильной формы или что салфетки сложены не под тем углом. Вот уж поистине невозможно до конца узнать другого человека.

Обсудив наш богатый событиями вчерашний осмотр, мы пришли к выводу, что положительные стороны он, безусловно, имел. Во-первых, мы знаем, что молодой человек с изуродованным лицом — не мифическая фигура, а существует в действительности, и что он вправду имел притяжение к Осетрине.

Кораблев был так умиротворен питанием, что даже удержался от язвительных замечаний по поводу того, что я не могу не только опознать этого парня, но и просто описать его. Я принесла свои извинения, но это действительно было так. Если абстрагироваться от страшного багрового пятна на лице, я не запомнила ничего. Только черные немигающие глаза на фоне жуткого пятна или шрама — даже этоя толком сказать не могла. Ни рост, ни прическа — ничего в моей памяти не отложилось.

Я честно призналась, что ничего путного, кроме обычных следственных мероприятий, мне не удалось придумать. Кораблев сразу замахал руками и заявил, что он уже вырос из коротких штанишек и что с бумажками по больницам и военкоматам он набегался в молодые годы, а сейчас он опер уникальной квалификации, и употреблять его для таких тупых действий — все равно, что компьютером колоть орехи.

— Брэк, — сказал Крушенков. — Маша, ты все правильно придумала.

Горчаков же не откажется нам помочь? Все эти направления все равно отрабатывать придется.

— А что еще? Сережа, я понимаю, что придется эти процессы выполнять, но это займет уйму времени. Если бы у нас была гвардия человек в сорок…

— Машенька, ну тебе же не привыкать.

— А Ленька что будет делать? — ревниво спросила я.

— Леонид пусть с агентурой поработает.

— А ты?

— А я использую старый дедовский метод.

— Какой? — стала приставать я к Крушенкову.

— Потом скажу, чтобы не сглазить. Может, мы быстрее человека найдем.

— Может?

— А может, и нет. Но попробовать стоит.

И мы пошли пробовать. Я закопалась в бумажки. И только то, что я неделю просидела, не разгибаясь, в военкоматах, проверяя всех, кто недавно демобилизовался из горячих точек или был комиссован по ранению, — извиняло меня в том, что я так и не дошла до Розы Петровны Востряковой.

Правда, еще до того, как я вошла в первый на моем пути военкомат, я съездила к начальнику отдела Управления по делам несовершеннолетних. У меня, как у матери подрастающего сына, появилась одна идея. Начальника «детских» инспекторов, который когда-то возглавлял отделение милиции в нашем районе, я попросила поспрашивать своих сотрудников, кто давно работает, не было ли на их участках несколько лет назад каких-нибудь малолетних пиротехников или собирателей оружия, для которых это увлечение кончилось травмой. Есть такие дети, у них в один прекрасный день под кроватью обнаруживается целый арсенал, обезвреживать который выезжают бригады саперов. «Детский начальник» обещал поспрашивать.

За неделю я справилась с военкоматами, набрав восемнадцать человек, которые подлежали проверке. Во всех этих делах были фотографии солдатиков до ранения, поэтому по плохим черно-белым снимкам, на которых они все выглядели, как близнецы-братья, постриженные под Котовского, их не опознала бы даже родная мама. Еще я набрала восьмерых, которые не были призваны из-за заболеваний, связанных с травмами. Но в неделю я уложилась исключительно благодаря моей усидчивости и воли к победе, за счет которых я даже обедать не ходила, являлась в военкоматы к открытию и просиживала еще по паре часов после того, как домой уходил последний сотрудник. В итоге от архивной пыли у меня разболелись глаза и опухли веки. Даже в помещении приходилось сидеть в темных очках, потому что мои красные и опухшие очи были зрелищем не для слабонервных.

С тоской думая о предстоящем вояже по больницам и учебным заведениям, я брела в прокуратуру из последнего по счету военкомата. Брела и думала, что я совершенно не умею сердиться на старого друга Горчакова, который категорически отказался надолго разлучаться с Зоей, а шеф, естественно, ее не отпустил где-то просиживать вместе с Горчаковым, даже в поисках убийцы, совершенно здраво рассудив, что у каждого в жизни свое место, а у Зои оно в канцелярии прокуратуры. И, наверное, мое поистине христианское всепрощение было увидено кем-то с небес и вознаграждено по достоинству.

В прокуратуре меня ждала записка, подсунутая под дверь моего кабинета:

«Срочно позвони. Сергей Крушенков». Я рванулась к телефону, и Крушенков сразу ответил.

— Ты у себя? Я сейчас примчусь, — выпалил он и бросил трубку.

Я начала аж приплясывать от нетерпения и каждую минуту бегала к окну смотреть, не подъехала ли машина. Крушенков же, как и подобает настоящему чекисту, подкрался незаметно, проник в кабинет именно в тот момент, когда я висела, по пояс высунувшись в окно, и громко сказал сзади: «У!». Я чуть не свалилась вниз, а когда обернулась и увидела довольную рожу подполковника Крушенкова, в сердцах пихнула его локтем в твердый живот.

— Видел бы нас сейчас кто! — давясь от смеха, сказал Крушенков, он был в прекрасном настроении, — Да ну вас всех! — заявила я, отворачиваясь. — Один тут великовозрастный идиот все время устраивает детсадовские штучки… Но ты! Я считала, что ты не такой…

— А я такой, и даже хуже!

— А что это ты лыбишься, как кот на помойке? — подозрительно спросила я. — Ты что-то хочешь мне сказать?

— Хочу, Мария Сергеевна, только больше серьезности. Что это — «кот»?..

«На помойке»?.. Что за выражения? Я требую извинений.

— В письменном виде или достаточно прокукарекать из окна? — кротко спросила я.

— Ладно. Как у тебя дела в военкоматах?

— Вот. — Я положила на стол кипу бумажек, знаменующих мою напряженую деятельность среди военных.

Крушенков жадно схватил их и стал перебирать, явно ища какое-то конкретное имя. «Понятно, — подумала я, — он кого-то уже выцарапал».

— Неужели сработал старый дедовский метод?

— Сработал, родимый, — бросил мне Сергей, не отвлекаясь от бумажек. За считанные минуты он просмотрел их все и заключил:

— Да, через военкоматы мы бы счастья не добились.

— Ну что за манера, Сережа! Не томи.

Крушенков еще немного пококетничал и раскололся: неделю назад он перекрыл бензозаправки. Для начала — по пути из Зеленогорска, практически до центра города. Потом собирался расширяться концентрическими кругами, рассчитав, что хоть у нашего клиента машина довольно распространенная, но внешность уникальная, а сочетание этих признаков может дать результат. Он методично объехал все заправки, попросил в случае появления «девятки» под управлением молодого парня с обожженным лицом просто записать номер машины и позвонить ему, Крушенкову. Никого задерживать не надо, никакого героизма не проявлять, позвонить — и все, за что было обещано единовременное вознаграждение в ) сумме пятьдесят долларов США. Сегодня ему позвонил парень с заправки в Приморском районе и сказал, что такой урод с багровой рожей у них только что заправился.

Крушенков метнулся ко мне, но меня не было на месте, поэтому он оставил мне записку, а сам, ожидая моего звонка, очень оперативно запросил данные на эту машину, кстати, оказавшуюся цветом не «балтикой», а «муреной», который по паспорту числится точно так же, как и «балтика» — «сине-зеленым». Так вот, машина оказалась оформленной на Горбунец Надежду Ивановну, которая проживает вместе с мужем, Горбунцом Николаем Петровичем, и сыном, двадцати лет, Горбунцом Игорем Николевичем. Кстати, административной практики на эту машину нет вообще, за нарушения правил дорожного движения на этой машине вообще никто не задерживался.