Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея

Волк пошевелился во сне.

— Спи. А когда проснёшься, считай меня просто приятным далёким сном. У тебя всё будет хорошо — без меня. Спи, Вартайт. Тише, тише, тише…

Я села на подоконник. Нет, прыгать вниз или пытаться перебраться на дерево стоило только в случае острого желания сломать себе шею… Внезапно одна из веток потянулась ко мне.

В этот раз кричать и отшатываться я не стала. Если морфели усыпили профессора, если пикси открыл окно, могли же мне помочь и друдары? Если только это не ловушка и там, внизу, меня не ждут гарпия с не в меру заботливым отцом-фэрлом… Я сбросила вниз саквояж, ухватилась за ветку, одновременно ставя ногу на другую, чуть прогнувшуюся под моим весом — словно живая лестница! Не думать о высоте, не думать о том, что это не ветки, а живые и разумные существа, которые в любой момент могут передумать, не думать, не думать… руки обхватили шершавый ствол, при помощи дрударов спуск оказался гораздо проще, чем только можно было вообразить.

Ни Агланы, ни её отца внизу не оказалось. Над моей головой мерцали парящие в воздухе сонные черви, живые ветви извивались змеями у ног, пикси парил над головой.

— Спасибо! — выдохнула я. — Спасибо, я… вам-то лучше других известно о свободе. Ну… я пошла?

Миг — и моих странных добровольных помощников больше не было видно. Я бросила последний взгляд на окно, сжала пальцы на ручке саквояжа — и бросилась бежать.

Глава 26

— А вот и твой пришёл, Тилька, опять. Глянь-ка, как на работу ходит и ходит, и чего ему дома-то не сидится, — прищурившись, сообщила тётушка Марджа, сидевшая у крыльца в большом плетёном кресле с вязанием в руках. Несмотря на возраст, зрение у неё было отменным.

А вот интуиция — так себе.

— Не мой он, — со вздохом в который раз отозвалась я. — А ходит, потому что делать ему нечего. Я уже сто раз сказала, чтоб не ходил, а он не слушает.

— Вот она, любовь-то!

— Да не в ней дело, тётя Мардж. Не в ней.

…из Виснейского храма науки Истай ушёл сразу же после разоблачения Агланы-Глании. В отношении лафийца-полукровки никаких мер воздействия таинственным всемогущим магистратом, регулировавшим жизнь нечеловеческих рас и механизмы межрасового взаимодействия, предусмотрено не было.

Теперь Истай работал день через день помощником зельедела в госпитале в паре часов пешей ходьбы от моего нового пристанища. Что же касается последнего… Ничего более умного, чем отправиться по данному мне ещё до Праздника падающих звёзд адресу к некоей тётке однокурсницы Истая, я, сбегая от Мортенгейна, не придумала. Потратила на экипаж до нужного мне небольшого городка, больше похожего на деревню, скудные денежные запасы, готовясь к тому, что придётся ночевать на траве или под забором.

К своему немалому удивлению я обнаружила, что указанный приятелем адрес существует в действительности, а хозяйка старинного двухэтажного каменного дома с бурой черепичной крышей, поросшего густой фиолетовой и багровой порослью некой разновидности плюща, не только знает о моём существовании, но и преспокойно ждёт моего приезда. Я каждую секунду ожидала подвоха, но за неимением лучшего решила остаться у почтенной тётушки Марджи и положиться на судьбу. Бегать по всей Виснее без денег от лафийцев и профессора я не буду, останусь здесь. Кто первый за мной явится, тому и достанется сомнительный немудрёный приз — Матильда Вэйд собственной персоной, младшая помощница целителя, в госпитале имени Гармона Хревера при муниципалитете небольшого городка Веркса. Работа была несложная, больных в госпиталь попадало немного и не тяжёлых, так что большую часть дня я трудилась обыкновенной уборщицей.

Тоска накатывала волнами, день за днём, когда слабее, когда сильнее. Болтать было не с кем, новые знакомства не завязывались, монотонная и механическая работа не мешала по сто раз на дню обдумывать прошлое и сделанный мною весьма сомнительный выбор, метаться в сомнениях и мысленно надиктовывать Мортенгейну длинные путанные письма обо всём на свете. О тяжёлых вёдрах с водой, капризном старикане с третьего этажа, вкусных пирожках радушной Марджи, мечтающей откормить меня до формы шара, о том, что наш с ней дом стоит на отшибе, в паре сотен шагов от леса, в котором есть потрясающие заросли сладко-кислой княженики, о том, как я хочу его увидеть хотя бы во сне — но он почему-то не снится мне с момента моего побега. Радовало одно — вечерняя усталость позволяла хотя бы засыпать без лишних мыслей и сожалений. Зато на работе, бегая с тряпками и мётлами, я предавалась им вовсю…

Прошло дней десять, как я обустроилась, устроилась на работу в госпитале под именем Сильды Врон — так звали племянницу моей доброй хозяйки, крайне сочувствующей попавшей в тяжёлые жизненные обстоятельства незнакомой девушке. Ни лафийцы, ни профессор не приходили, зато на исходе одиннадцатого дня на пороге появился Истай. Задумчивый, отстранённо-мрачный, он стал приходить раза два в неделю, иногда молча отсиживаясь где-то поблизости, иногда что-то пространно рассказывая о медицине и зельях, уставившись сквозь меня. Иногда приносил целебные лосьоны для кожи: никаких шрамов после нанесённых гарпией ожогов у меня не осталось, но иногда, особенно в дождливые дни, кожа лица излишне сохла, становясь на ощупь тонкой и сухой, точно пергаментная бумага. Впрочем, это было самое безобидное из всех возможных последствий, так что я не была в претензии. Я сохранила и зрение, и сносный внешний вид, не только ничего не потеряла, но и приобрела — царапины и мелкие ссадины теперь затягивались почти мгновенно, хотя разумного объяснения этому эффекту у меня не было.

Памятуя о том, что это из-за манипуляций Истая я отправилась в лес в ночь болотника и столкнулась там с Мортенгейном, сначала я хотела послать бывшего друга куда подальше — грубо говоря и откровенно выражаясь. Он это заслужил!

Но… Истай был какой-никакой, а ниточкой, связывавшей меня с прошлым. Мы дружили больше двух лет, и пусть с его стороны эта дружба воспринималась несколько иначе, чем с моей, он всё ещё знал обо мне больше, чем кто-либо другой. Я демонстративно его игнорировала, и в первый месяц своей вольной жизни, и во второй, но прочь не гнала.

Тётушка Марджа, конечно, была уверена, что это мой поклонник, разубедить её не удалось, и я бросила это зряшное занятие.

— Ты глянь, а сегодня не один пришёл, — удивилась тётушка, каким-то чудом продолжая одновременно разговаривать со мной и отсчитывать петли, ловко при этом двигая длинными тонкими спицами — она любила вязать, хотя по-моему больше погружалась в процесс, чем рассчитывала на конкретный результат. — Когой-то привёл, и не пойму. Сватью, что ли?! Сам-то не справляется, болезный, хоть бы цветов али конфет принёс девушке! Ох, молодёжь непутёвая…

Я растерянно подняла глаза от клумбы с цветами — в качестве благодарности за крышу над головой и постой я мыла и тётушкин дом, а ещё периодически возилась в её довольно запущенном саду, пытаясь привести многочисленные клумбы, грядки и газончики, окруженные низким, по пояс, ветхим деревянным забором в относительно божеский вид. Истай, худой, длинный и мрачный, возвышался в отдалении, а рядом с ним, растерянно сжимая в ладонях какую-то тряпицу или платочек, стояла моя невысокая кругленькая бабушка.

— Ба-а-а-а! — завопила я, выскакивая из клумбы, точно морковь, которую кто-то выдернул за вихрастую ботву. — Ба-а-а!

С бабушкой говорили мы долго, устроившись на обтёсанных пнях — довольно любопытной и даже художественной имитации стульев на заднем дворе, хоть хлебосольная тётушка Марджа и зазывала всех в дом на пироги, которые у неё, кажется, никогда не переводились. Бабушка рассказывала про свою простую и хлопотную жизнь, и я готова была слушать её и слушать. О том, что наш старый дом требует ремонта, о корове, которая стала хуже доиться, о сварах с соседями, повадившимися запускать в её огород свою прожорливую свинью…

К сожалению, помимо рассказов были и расспросы. Ист — чтоб его пикси в лафийских болотах слопали за такие сюрпризы без предупреждения — поведал бабушке ту самую пресловутую придуманную нами ещё до праздника версию о некоем невоздержанном мстительном преподавателе, не дающем беззащитной девушке, обладательнице самых строгих моральных принципов покоя… Поведал без деталей, и бабушка теперь жаждала подробностей: что, да как, да почему, да что ж такое делается-то, Матюшка, что средь бела дня честная девка не может себя защитить, аж бежать приходится! Я кивала, бормотала что-то путанное и невнятное, и больше всего жалела о том, что морфели не прилетают по заказу, а как удобно было бы в щекотливой ситуации: раз, и все мирно спят.