Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Дворник, чтоб не шатало, прислонился к стенке, однако трель выдал столь знатную, что Крутилин вздрогнул. Достав револьвер, Иван Дмитриевич встал к двери бочком – вдруг распахнут и стрельбу откроют? А Яблочков, обогнув в пять секунд дом, занял позицию на углу, контролируя сразу обе стороны.
Крутилин не ошибся: и на первом, и на втором этажах открывали шпингалеты. Черт! Если преступники вооружены, им с Яблочковым несдобровать. Одно из окон поддалось, еще секунда и раскроют. Эх, была не была!
– Дом окружен! Стрелять будем без предупреждений! – крикнул Арсений Иванович как можно громче.
От окна тут же отпрянули, спрятавшись за драпри. Яблочков услышал шепот. Разговаривали двое или трое. Наверное, совещаются. Дай бог, чтоб поверили и сдались. Если задумают прорыв, они с Иваном Дмитриевичем покойники.
– А ну заткнись, Тимоха, – раздался вдруг из соседнего двора зычный бабий голос. – Где тебя черти носят? Заткнись, говорю. Околоточного чуть кондрашка от твово свистка не хватила.
Свист умолк.
– Смитье [119] не убрал, воду не разнес, сейчас я тебе задам, – продолжала верещать грузная тетка в грязном сарафане, ближе и ближе приближаясь к кустам, в которых обосновался Яблочков.
Когда она поравнялась с ним, Арсений Иванович высунулся и махнул «ремингтоном»:
– Сыскная полиция. Живо за околоточным. Во флигеле банда.
Но баба, вместо того чтобы бежать за подмогой, встала как вкопанная. Вот беда! Если из флигеля стрелять начнут и ее положат, и его.
И чтобы вывести бабу из оцепенения, Арсений Иванович выстрелил сам.
– Убивают! – заорала дворничиха и со всех ног побежала в ту сторону, откуда пришла. – Убивают!
Саночкин тут же задул в свисток снова. А из дома раздался крик:
– Не стреляйте! Сдаемся!
Закончив с обедом, Выговский потягивал пиво, а Урушадзе красное вино. Присоединившийся к ним Тарусов заказал себе селянку на сковороде и водку.
– Полюбуйтесь-ка на пулю, что извлек в кабинете графа, – Дмитрий Данилович развернул платочек и бережно поднял кусок свинца.
Опытный Антон Семенович, кинув лишь взгляд, выдал вердикт:
– Двадцать второй калибр. Бьюсь об заклад, пущена из «Смит-Вессона» номер один. Этот револьвер весьма компактен и потому очень популярен. А зачем вам эта пуля?
– По версии следствия, вор стрелял из армейского «кольта» образца 1860 года, – объяснил помощнику Дмитрий Данилович.
– Как? Это невозможно! Эй, сиятельство, – Выговский, умевший быстро сходиться с людьми, по-свойски толкнул князя Урушадзе, – погляди-ка. Похоже, ты спасен.
– Я спасен? – уточнил тот у Тарусова.
– Если скажете, где провели ту ночь…
– Нет-нет. Где Ася?
– Ваша жена плохо себя чувствует…
Урушадзе ударил кулаком по столу.
– Но, будьте уверены, она любит вас и сильно переживает. Вы увидите ее на суде, обещаю, – заверил подзащитного Тарусов. – А теперь давайте решим, где вы остановитесь на эти два дня.
– Я хочу Ася…
– Сожалею… И предлагаю разместиться у меня. Семья моя на курорте, так что в вашем распоряжении будет отличная комната, ванна, ватерклозет…
– А еще отличный повар, – поддакнул начальнику Выговский.
– Антон Семенович составит вам компанию.
– Мы согласны, – тут же выпалил помощник.
– Боитесь, что сбегу? – с насмешкой спросил Тарусова Урушадзе.
– Нет, вы дали слово. Опасаюсь, что наделаете глупостей.
– И чтобы точно их избежать, предлагаю отплыть прямо сейчас, – сказал Выговский. – Пароход отходит через десять минут.
– Но я… – растерялся Дмитрий Данилович.
– Вашу селянку прихватим с собой. Откушаете на палубе. На воздухе вкуснее.
– …я с семьей хотел побыть. А вернуться собирался вечерней машиной.
– Простите…
– Но вы езжайте, я дам Тертию телеграмму.
– Тогда, ваше сиятельство, по коням, – Выговский ткнул Урушадзе локтем в бок.
– Пароход на Васильевском причаливает? – остановил их Дмитрий Данилович.
– Да, – подтвердил Антон Семенович.
– Заскочите-ка на 5-ю линию к Прыжову, от пристани это недалеко. Пусть осмотрит князя: страдает он сифилисом или нет?
– Я же сказал, нет, – с вызовом произнес Урушадзе.
– Суду понадобится заключение эксперта.
Наслаждаясь легким бризом с залива, князь Тарусов не спеша отобедал, выкурил сигару, расплатился и направился на телеграфную станцию, которая размещалась тут же, в здании вокзала. Увидев перед входом объявление о наборе на курсы телеграфистов и стенографистов, хлопнул себя по лбу. Как же он мог забыть замечательную идейку, которую подкинула супруга? И, не откладывая в долгий ящик, отбил не одну телеграмму, как собирался, а две. Первую – своему камердинеру о скором приезде Выговского и Урушадзе, вторую – в «Столичные ведомости», чтобы завтра же разместили объявление о найме стенографиста.
Пристав 3-го участка Литейной части майор Сицкий долго жал Крутилину руку:
– Я ведь как рассуждал, Иван Дмитриевич? Сыскная полиция – пустое отвлечение средств. Всю работу, как и раньше, делать будем мы, полиция наружная, однако чины с орденами потекут теперь к вам. А сегодня убедился, что не прав. Мои бестолочи каждый день туда-сюда мимо шлындрали, а «мельницу» [120] и не приметили. Зато ваша агентура сразу засекла. Вот что значит профессионализм. Позвольте засвидетельствовать мое почтение.
Большинство задержанных пришлось отпустить – утверждали, что зашли случайно и карт в руки не брали. Однако хозяйку «мельницы» ломберные столы в количестве десяти штук и карты, разбросанные во всех комнатах, изобличили безоговорочно. Жаль, что одним штрафом отделается. Три тысячи рублей для нее – что слону дробина. А что поделать? Божится, что ни разу за содержание игорного дома не привлекалась. А проверить, правда или нет, невозможно. Велика Россия, потому единого судебного архива до сих пор нет.
– Полноте, Афанасий Григорьевич, дифирамбы мне распевать, – растрогался словами уважаемого полицианта Крутилин. – Во флигель я зашел случайно, совсем по другому делу…
– По какому другому? – схватился за сердце Сицкий.
– Разве газеты не читаете?
– Читаю, конечно. Однако вечером, после службы…
– Зря.
– Раньше бывало день с них начинал. Как в участок приходил, так и раскрывал. Но мая третьего дня застукал меня за сим занятием обер-полицмейстер. Ворвался в кабинет с криком: «Ты, сукин сын, газетки почитываешь, а у тебя драка на Фурштатской!» С тех пор ни-ни, даже не касаюсь. Так что здесь приключилось, уважаемый Иван Дмитриевич?
– Про актрису Красовскую слыхали, Афанасий Григорьевич?
– Да, она снимала этот флигель.
– В субботу в Москве нашли ее труп с огнестрельной раной.
– Господи!
– Но убили Красовскую здесь, в этом флигеле…
– Вы сказали, в Москве…
– А потом уже сундук с ее телом отправили в Первопрестольную. Эй, Саночкин!
– Слушаю, ваше высокоблагородие.
Дворник протрезвел после того, как жена, та самая голосистая баба, окатила его из ведра.
– Где сундук стоял? – спросил Иван Дмитриевич.
– В гостиной.
– Пошли, покажешь.
Они вошли в дом. Миновав шинельную, оказались в просторной гостиной.
– Тут на ковре, – пояснил дворник.
– А ну, сверни его, – приказал Иван Дмитриевич.
Однако паркет под ковром оказался чистым.
– Кто после отъезда убирался?
– Женушка моя.
– Зови.
Дуся Саночкина побожилась, что ни крови на полу, ни гильз от револьвера не находила. Крутилин заметил, что глазки у дворничихи бегают, подозрительно бегают, но причину не выяснил – отвлекся, увидев слезы на щеках пристава 3-го участка Литейной части.
– Что с вами, Афанасий Григорьевич?
– На этом вот самом месте я Красовской букет вручил. У кого же рука поднялась на такой талантище?
– Постойте, постойте, Афанасий Григорьевич. Вы к Красовской с визитом приходили?
