– Да, не хотел. Но только потому, что не хотел, чтобы твоя мать навсегда ушла из твоей жизни.
– Но тебе на это плевать. Почему?
– Потому что я знаю, что лучше не иметь вовсе никакой матери, чем плохую. Каждый день, что ты проводил с ней, отзывался болью в моем сердце.
– Бабуля тоже ушла.
– Она не уходила, милый. Она умерла. От нее это не зависело.
– Мне все равно. Я ненавижу женщин. Ненавижу их.
– Однажды ты встретишь ту, которая изменит твое мнение. – Спэрроу улыбнулась украдкой, будто знала что-то, чего не знал я. Но она ошибалась.
Бабуля умерла и оставила меня с Кэт.
Кэт несколько раз чуть меня не убила.
На женщин нельзя полагаться. На мужчин тоже, но им я хотя бы мог врезать по яйцам, и к тому же мужчины никогда не давали обещаний. У меня не было ни отца, ни деда, на которых я мог бы злиться.
– Я никогда не изменю своего мнения, – пробубнил я, стараясь держать открытыми глаза, которые так и требовали, чтобы я вырубился.
Я заснул на руках у Спэрроу через несколько часов после ухода Троя.
А когда проснулся следующим утром, то увидел на своей тумбочке золотую цепочку.
Я рассмотрел висящий на ней талисман с изображением Святого Антония. По краю круглого амулета были выгравированы мои инициалы.
С. О. Б.
Сэмюэл Остин Бреннан.
Несколько лет спустя я узнал, что Трой и Спэрроу подали ходатайство об официальной смене моей фамилии с Грейстоуна на Бреннана вместе с заявлением на полную опеку надо мной.
Я знал, что Святой Антоний был покровителем всего, что потеряно.
Я был потерян, но теперь меня нашли.
Рядом с кулоном стояла бумажная тарелка с глазированным пончиком и кружка горячего какао.
Теперь я стал Бреннаном.
Представителем элиты бостонского преступного мира.
Привилегированной, уважаемой, а главное, внушавшей страх.
Легендой в процессе становления.
Я намеревался любой ценой стать похожим на своего однофамильца.
Я больше никогда не буду потерян.
Мои родители потерпели поражение, но я? Я одержу верх.
Я восстану из пепла и заставлю их гордиться мной.
Я воспарю в небо.
Я впервые испытывал это чувство.
Уверенность.
Эшлинг
17 лет
Сердце – монстр.
Вот почему оно заперто в клетке за нашими ребрами.
Я знала это с самого рождения, но сегодняшней ночью еще и почувствовала.
Через двадцать минут после того, как умчалась из Бостона по массачусетской автомагистрали, я, наконец, смирилась с тем, что потеряна.
Я ехала с опущенными стеклами, а потоки влажного летнего воздуха хлестали по мокрым щекам. Слезы все не стихали.
Сладкий и пьянящий аромат цветов проникал в ноздри, смешиваясь с ночной прохладой.
Она больше никогда не почувствует запах весенних цветов.
Не улыбнется мне лукаво, будто за этой улыбкой кроются все тайны вселенной.
Не прижмет платье к моей груди, взволнованно поводя плечами и восклицая: «Tres [5] для тебя!»
Зачем ты это сделала, Би?
Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.
Вдалеке замелькали неоновые огни на палатках в желтую и красную полоску. В центре огромного сверкающего колеса обозрения висела вывеска.
Передвижной парк развлечений «Аквила».
Заглушить чувства.
Мне нужно заглушить чувства.
В огнях, запахах и звуках, среди простой жизни, что мне не принадлежала.
Я резко свернула направо.
Припарковалась среди внедорожников, побитых и спортивных машин, вылезла из своей «Вольво», одетая в черную толстовку с капюшоном, обрезанные шорты и кроссовки. Шорты Дейзи Дьюк [6] были моим творением. Я взяла старую пару джинсов и обрезала их так коротко, чтобы округлость моих ягодиц была видна даже из космоса. Обычно я носила наряды, как у Кейт Миддлтон. Одевалась строго и правильно, как принцесса. Но сегодня я хотела окончательно вывести ее из себя за то, что умерла и оставила меня. Послать ее куда подальше за то, что решила уйти.
Американки обнажаются так, будто мужчины не знают, что скрывается под их одеждой. А ты, mon cheri [7], заставишь мужчину заслужить каждый сантиметр твоего тела и будешь одеваться прилично и скромно, поняла?
Ноги сами несли меня вперед, отовсюду доносились аппетитные запахи сладкой ваты, попкорна с маслом и яблок в карамели.
Ей не нравилось, когда я ела вредную еду.
Она говорила, что американцы имеют привычку плохим питанием доводить себя до диабета второго типа. У нее было много чуть ли не ксенофобских убеждений об американцах, и половину своего времени я проводила, споря с ней о достоинствах Америки.
Вокруг аттракционов в качестве границы выстроились ряды палаток с живыми выступлениями, киоски и небольшая галерея игровых автоматов. Их перезвон, перемежаемый механическими звуками аттракционов, отдавался эхом в моем пустом желудке. Расположенное в самом центре колесо обозрения купалось в море огней.
Купив себе розовую сахарную вату и диетическую колу, я стала бродить по территории.
Всюду были парочки, которые целовались, смеялись и ссорились. Группы громко орущих и улюлюкающих подростков. Кричащие родители. Бегающие дети.
Я была неразумно, до безумия зла на них всех.
За то, что живы.
За то, что не скорбят вместе со мной.
За то, что принимают как должное редкую ценность своего состояния: они живы и здоровы.
Я выбросила остатки сладкой ваты в помойку и огляделась вокруг, решая, какой аттракцион посетить первым. Краем глаза заметила огромную вывеску.
«Калейдоскоп ужасов: Путешествие в особняк с привидениями».
Особняки с привидениями – это мое поприще.
В конце концов, я как раз жила в одном из них – мой дом хранил секреты семи поколений Фитцпатриков, – а еще меня всегда привлекали призраки и монстры.
Я заняла очередь и стала переминаться с ноги на ногу, проверяя телефон. Меня искали и мама, и братья.
Киллиан:
Где ты, Эшлинг? Сейчас же перезвони мне.
Хантер:
Привет, сестренка. У тебя все хорошо? Похоже, ты вляпалась в серьезные неприятности. Шлю обнимашки из Калифорнии.
Мама:
Я слышала о случившемся. Это ужасно, дорогая. Пожалуйста, возвращайся домой, чтобы мы могли все обсудить. Как же страшно, что ты все это видела.
Мама:
Ты же знаешь, как сильно я волнуюсь, когда не могу до тебя дозвониться. Ты должна вернуться домой, Эш.
Мама:
Ох, Эшлинг, и что же мне делать? Ты даже не заварила мне травяной чай перед уходом. Да я тут с ума схожу!
В этом вся мать. Зациклена на себе, даже когда мой мир разлетается на мелкие осколки. Всегда беспокоится о своем благополучии больше, чем о моем.
Я убрала телефон обратно в карман и, вытянув шею, посмотрела на тележки, которые выехали из пасти злобного смеющегося клоуна. Из недр аттракциона доносились приглушенные крики. Выехавшие оттуда люди на дрожащих ногах вылезали из тележек и возбужденно переговаривались.
Когда меня наконец посадили в одну из тележек, которая оказалась похожа на ветхий ящик, измазанный красной краской, символизирующей кровь, я оказалась одна, хотя в ней хватило бы места еще для двоих человек.
Я знала, что на аттракционе в парке развлечений со мной ничего не случится.
И все же сегодня чувствовала себя потерянной, уязвимой и невыносимо одинокой. Будто кто-то одним махом сорвал с меня кожу, оставив беспорядочную груду костей, вен и мышц.
Я только что потеряла лучшую подругу. Единственную, которая была мне важна.
