Эмма Браун - Бронте Шарлотта

– В собственном экипаже! – эхом откликнулась мисс Уилкокс. – В великолепной карете, да и сам он человек почтенный. Вы не думаете, что здесь все же какая-то ошибка?

– Несомненно, вышла ошибка, но когда все разъяснится, едва ли Фицгиббон или Мей-парк появятся вновь. Может, мне наведаться в Мидленд и поискать?

– О! Вы окажете мне такую любезность, мистер Эллин! Я знала, что вы бесконечно добры. Самому все разузнать – что может быть лучше?

– Это сущая безделица. А между тем что вы намерены делать с этой девочкой, с мнимой наследницей, если она и впрямь мнимая? Вы измените свое отношение к ней, дадите понять, где ее место?

– Пожалуй, нет, – задумчиво ответила мисс Уилкокс. – Не теперь. Не хочу действовать в спешке, сперва следует навести справки. Если в конце концов выяснится, что положение девочки таково, как мы полагали вначале, лучше не предпринимать ничего, о чем впоследствии я могла бы пожалеть. Нет, я не изменю своего обращения с ней, покуда не получу от вас вестей.

– Хорошо. Как вам угодно, – ответил мистер Эллин с тем холодным равнодушием, что делало его в глазах мисс Уилкокс столь желанным советчиком.

В его сухом лаконизме она находила созвучие своей погруженности в заботы суетного мира. Если мистер Эллин не возражал ей, директриса полагала, что он уже достаточно высказался. Замечания, которые он так скупо отпускал, она не желала слушать.

Мистер Эллин решил, как выразился, «наведаться» в графство Мидленд. Поручение, казалось, пришлось ему по вкусу, ибо он отличался довольно необычными пристрастиями и для осуществления своих желаний прибегал к весьма своеобразным средствам. Тайные поиски ему нравились: как видно, было в нем что-то от сыщика-любителя. Он мог провести расследование, не привлекая к себе внимания. Бесстрастное лицо мистера Эллина никогда не выражало любопытства, но ничто не могло укрыться от его недремлющего ока.

Он пробыл в отъезде около недели, и на следующий день после возвращения, как всегда невозмутимый, появился у мисс Уилкокс, словно расстался с ней только накануне. Представ перед ней с непостижимо загадочным видом, который любил при случае напускать на себя, он прежде всего сказал, что ничего не добился.

Но сколь бы ни старался мистер Эллин изобразить таинственность, ему никогда не удавалось обескуражить мисс Уилкокс. Она не находила в нем ничего загадочного. Некоторые побаивались мистера Эллина, поскольку не понимали его, ей же в голову не приходило разгадывать его характер или размышлять над особенностями натуры. Если у нее и сложилось представление о нем, сводилось оно к тому, что это человек ленивый, но любезный, предупредительный, незлобивый и немногословный, что часто бывает удобно. Что же до того, ощущается ли в нем острый ум и глубина мысли или, напротив, скудоумие и ограниченность, замкнутый он или открытый, необыкновенный или заурядный, она не видела практической пользы в ответах на эти вопросы, а потому не задавалась ими.

– Почему же мистер Эллин ничего не добился? – осведомилась мисс Уилкокс.

– Главным образом потому, что ничего нельзя было сделать.

– Так значит, он не может сказать ничего нового?

– Почти ничего, одно только: на самом деле Конуэй Фицгиббон – подставное лицо, а Мей-парк просто выдумка. Ни в Мидленде, ни в одном другом графстве Англии нет такого человека. Предания не сохранили ни такого имени, ни места. Сам оракул, хранитель памяти о событиях былых времен, сверившись со своими записями, не нашел ответа.

– Но кто же тогда тот человек, что приходил сюда, и кто это дитя?

– А вот этого я вам сказать не могу. Собственная несостоятельность заставляет меня признаться, что я ничего не добился.

– И как же мне получить свои деньги?

– Этого я вам тоже не могу сказать.

– Но мне причитается плата за жилье и обучение, вдобавок нужно выплатить жалованье учителям, – не унималась мисс Уилкокс. – Какое бесстыдство! Ущерб слишком велик, я не могу себе такого позволить.

– Живи мы в добрые старые времена, что подошло бы нам как нельзя лучше, – ответил мистер Эллин, – вы бы просто отослали мисс Матильду в Виргинию на плантации, продали бы по сходной цене и возместили затраты.

– Матильда, как же! Да еще Фицгиббон! Маленькая лгунья! Хотела бы я знать ее настоящее имя.

– Бетти Ходж? Полл Смит? Ханна Джоунс? – предположил мистер Эллин.

– Однако же признайте, – воскликнула мисс Уилкокс, – в проницательности мне не откажешь! А все-таки странно: как бы я ни старалась – а я не щадила усилий, видит бог, – мне так и не удалось полюбить это дитя. В моем доме потакали всем ее капризам. Могу сказать с уверенностью, я принесла великую жертву, поступилась своими чувствами во имя долга и уделила этой девочке должное внимание, хотя никто бы не поверил, сколь сильна была неприязнь, которую все это время я испытывала к ней.

– Да. Охотно верю. Я это видел.

– В самом деле? Ну, это лишь доказывает, что прозорливость редко меня подводит. Однако игра ее окончена, довольно. Я еще ничего ей не говорила, но теперь…

– Вызовите ее, пока я здесь, – предложил мистер Эллин. – Ей известно об этом деле? Она посвящена в тайну? Сообщница она или лишь слепое орудие? Пригласите ее прийти.

Мисс Уилкокс позвонила, потребовала к себе Матильду Фицгиббон, и мнимая наследница вскоре явилась: с завитыми локонами, в нарядном платье с оборками и лентами – увы! – теперь уже неуместными и недозволительными.

– Стой там! – строго распорядилась мисс Уилкокс, подошла к камину и окинула девочку цепким взглядом. – Встань по ту сторону стола. Я задам тебе несколько вопросов, и твой долг – отвечать. И смотри, говори правду. Мы не потерпим лжи.

С того дня как с мисс Фицгиббон случился припадок и ее нашли в глубоком обмороке, лицо ее приобрело необычайную бледность, а вокруг глаз залегли тени. Услышав слова директрисы, она задрожала и побелела; казалось, весь ее облик выдавал сознание виновности.

– Кто ты? – потребовала ответа мисс Уилкокс. – Что ты знаешь о себе?

С губ девочки сорвалось невнятное восклицание: в этом звуке слышался и страх, и глубокое душевное потрясение, которое случается, когда давно ожидаемое бедствие наконец внезапно обрушивается на нас.

– Стой смирно и будь любезна отвечать! – продолжила мисс Уилкокс, которую никто не решился бы упрекнуть в недостатке жалости, ибо природа не наделила ее состраданием. – Как тебя зовут? Нам известно, что у тебя нет права называться Матильдой Фицгиббон.

Девочка не ответила.

– Ну же, я хочу услышать ответ. Рано или поздно ты заговоришь. Лучше бы тебе сделать это сейчас.

Строгий допрос, как видно, сильно подействовал на ту, которой его подвергли. Она стояла неподвижно, словно пораженная параличом, пыталась заговорить, но не могла произнести ни слова.

Мисс Уилкокс не впала в ярость, но тон ее сделался еще суровее и настойчивее. Она слегка повысила голос, и его резкий, грозный рокот, казалось, бил по глазам и затуманивал разум. Случившееся затронуло ее интересы, нанесло ущерб кошельку, и теперь она отстаивала свои права, слепая и глухая ко всему, кроме единственного вопроса, ее занимавшего. Что до мистера Эллина, тот, как видно, полагал себя лишь сторонним наблюдателем и безмолвно стоял возле камина.

Наконец подсудимая заговорила. Голос ее звучал чуть слышно, когда она сдавленно вскрикнула, вскинув руки ко лбу:

– О, моя голова!

Пошатнувшись, она ухватилась за дверь, но все же удержалась на ногах. Иные обвинители, пожалуй, вздрогнули бы от этого крика, пусть и приглушенного, но не мисс Уилкокс. Не будучи ни жестокой, ни свирепой, она, однако, не обладала чувствительностью, поэтому лишь перевела дыхание и сурово продолжила дознание.

Мистер Эллин отступил от камина и неторопливо пересек комнату, словно устал стоять в одной и той же позе и решил для разнообразия пройтись. Когда он повернул назад и прошел мимо преступницы, стоявшей у двери, ушей его коснулось слабое дыхание, послышался тихий шепот:

– О, мистер Эллин!