— Да, — подтвердил Кожан, — но это не ваши проблемы, это наша профессиональная тайна.
— А не объясняется ли сия тайна тем, что у вас нет времени на подготовку другого агента, и вам ничего не остается, как оказать доверие мне.
— Еще раз молодец, — произнес Кожан, — это значит, что я в тебе не ошибся. Ты правильно оценил ситуацию. Мы действительно не разобрались до конца, кто ты такой, и у нас действительно нет времени, чтобы готовить другого агента… Поэтому в Каминск едешь ты и будешь там не только выполнять задание, но и реабилитировать себя перед рабоче-крестьянской властью. Выполнишь задание, станет ясно, что ты — наш человек и тебе действительно отшибло память, поэтому ты и не помнишь своих родителей и не скрываешь своего социального происхождения. А теперь мы перекусим и поговорим о том, чего не знает даже твой Тарус.
Кожан позвонил, и в кабинет принесли поднос с тарелкой, на которой были кусочки хлеба и сала.
Конца завтрака Кожан не дождался и начал говорить во время еды:
— В отделе есть еще два зама. Фамилия одного из них Базыка. Он ненамного старше тебя, но в отличие от тебя хорошо помнит все, что с ним было, хотя его по контузии из армии демобилизовали. Он одновременно является командиром конной полусотни, которая дислоцирована в Каминске и предназначена для борьбы с бандой Огнивца… Есть у Бороды еще один зам — Андросов. Он, в отличие от Бороды, мужик грамотный, все доклады и отчеты составляет: раньше работал наборщиком в каминской типографии… Андросов считает, что отделом должен руководить он… Разумеется, это прямо к делу не относится, но учитывать это надо…
И последнее… У нас в Каминске работает один из лучших сотрудников… Он будет тебя подстраховывать… Но смотри, не спали его… Это тебе дорого будет стоить… Документы и пароль для связи сообщу завтра, когда отвезу тебя к поезду, и… сам понимаешь, эту ночь ты тоже проведешь в тюрьме. Ничего не поделаешь — конспирация.
— К вам гость, — сообщил Василич, заглянув в палату, и тут же из-за его спины появился длинный парень. Он, как это бывает с высокими людьми, был сутул. Но самое выдающееся в нем были его руки. Когда парень уселся на табурет рядом с койкой и поставил свои локти на колени, ладони его вполне могли коснуться пола. На госте была выгоревшая гимнастерка, слева на ремне болталась шашка с темляком, изготовленным из фитиля настольной лампы, справа — деревянная кобура, в каких носили маузеры революционные матросы.
Поерзав немного на табурете, гость оглянулся на двери, в проеме которых все еще стоял Василия. Василия все понял и закрыл дверь со стороны коридора.
— Базыка, — представился гость и протянул ему огромную ладонь.
— Очень приятно, — вывернулся он, чтобы не называть себя.
— Базыка поморщился, услышав интеллигентское «очень приятно».
— Да брось ты, — сказал он с той прямотой, которая характеризовала его больше, чем характеристики Кожана, — мы с тобой ровесники, стоит ли церемониться…
Фраза эта не понравилась ему: он все же по легенде проверяющий из губугрозыска, начальник, но пришлось проглотить бесцеремонность одного из замов начальника и спросить:
— Что с Бородой?
Это был единственный крючок, за который можно было зацепиться, чтобы развить контакт.
— Что с Бородой? Да ничего. Нет Бороды, похоронили мы его с почестями… Памятник поставили большой, со звездой… Мамаша его, правда, против была… Говорила, крещеный он. Да кто стал бы ее слушать, старорежимная бабка…
— Ну что ж вы не сделали так, как она просила, — упрекнул он.
— Мало ли что может баба попросить. Она просила побрить его, но мы не дали.
— Ну да, есть же решение уездного комитета, — съязвил он.
— Да, — не поняв колкости, подтвердил Базыка.
— Значит, Борода умер, — произнес он.
— Не умер, а погиб смертью героя, — поправил Базыка.
— А что случилось со мной? — осторожно закинул удочку он.
— Видишь ли, у нас было много провалов, и Борода перестал доверять всем, кроме меня… В один из дней он переоделся в штатское, напялил на голову картуз, взял телегу в конюшне и поехал в Корябинск. Конечно, он не сказал, что едет встречать инспектирующего из Новониколаевска, то есть тебя… Мы знали, что проверяющий должен быть со дня на день… Но никто не подумал, что он едет за проверяющим: за ними никогда не ездили на телеге… Однако в последний момент Борода что-то почувствовал и попросил меня сопровождать его. Я взял пяток ребят и верхом следовал за ним. Туда мы скакали по дороге, а обратно рядышком, в четверти версты от вас.
— Так что же произошло? — спросил он. — У меня память взрывом отшибло.
— Ерунда, — ответил на это Базыка, — это не страшно, меня с коня дважды взрывом сбрасывало. А я ничего, жив, правда, первый раз испугался до смерти, потому что тоже многое не мог вспомнить, но это пройдет.
Он догадался, что Базыку занесло, скорее всего, от тех контузий и им надо управлять, чтобы не болтал впустую.
— Так что же случилось? — перебил он разглагольствования визитера.
— Когда вы въехали на мост, кто-то бросил гранату. Но гранату, я так понимаю, бросили, чтобы отвлечь вас. Однако получилось так, что она упала близко от телеги, тебя выбросило за перила, а Бороду оглушило.
— Так он умер от контузии?
— Нет, его дострелили… в затылок из револьвера…
— А почему не дострелили меня?
— Не знаю, может быть исполнитель акции не успел этого сделать… Мы примчались к мосту спустя полминуты, ну, может быть, минуту.
— А кто был исполнителем акции?
— На мосту, рядом с Бородой был еще один труп… Мужик с револьвером…
— Почему труп? Его застрелили вы, или это успел сделать Борода?
— Ну что мы, идиоты что ли? Разве мы могли застрелить такого свидетеля… Он нам живой был нужен, а застрелил его, я так думаю, второй сообщник…
— Конечно, так в этом случае должен быть второй человек или другие люди. Далеко они не могли уйти, вы не обыскали лес?
— Понимаешь, — опять поморщился Базыка, — я с собой взял необстрелянных ребят… Ну не думал, что у нас на юге что-нибудь может случиться… Я с тобой пока возился, а они обшарили все вокруг, но в лес далеко не пошли… В лес особо не сунешься, если оттуда выстрелить могут.
— И все же, полминуты срок слишком большой. Что же произошло там и почему не дострелили меня?
— Я, честно говоря, тоже этому удивляюсь.
— Я лежал на берегу или был в воде?
— На берегу, но ты был мокрый, и можно было точно сказать, что ты был в воде. Наверное, ты упал в воду, а потом выбрался на берег.
— Как же я мог выбраться на берег без сознания и со сломанными ребрами.
— Тоже удивительно, но тут всякое может быть, — Базыку опять понесло, — одного моего бойца пополам перерубили. Одна половинка осталась в седле, а вторая — упала на землю, а потом стала ползти к нему за стремена цепляться… Ну что ты глава закрыл, да ты брат, слабак, как же ты будешь бороться с бандитизмом?
Базыка еще о чем-то говорил, но он не слушал его.
«Борода, Борода — мужик в картузе, сапогах и по уши заросший русыми волосами, которые нисколько не смягчали его суровую внешность. И с бородой он так же был похож на разбойника, как и без бороды. Как же мне быть теперь? Где искать этот распроклятый архив, итит твою…»
— Ну я побег, выздоравливай, — донесся до него голос Базыки, — Василич, посмотри за больным.
«Ах, Борода, Борода, что же мне теперь делать. Как я обрадовался, услышав, что ты нашел этот распроклятый архив и надежно спрятал его в другом месте».
Все это он узнал за минуту до въезда на мост. Борода, задерганный постоянными провалами операций, решил, никому не доверяя, самому найти и изъять архив.
«Я сделал это по-рабоче-крестьянски, — сказал Борода ему, — пришел, увидел, перепрятал… Теперь его не только банда, сам черт не найдет».
Где уж ему тягаться с чертом. А как все хорошо складывалось. Ведь даже в отделе никто не знал о том, что Борода изъял и перепрятал архив. Значит, обеспечить транспортировку его в Новониколаевск не составило бы особого труда, а вот теперь… Теперь транспортировать нечего…
