Пылающая для Древнего. Пепел (СИ) - Тит Лаура

Провел большим пальцем по моим губам, надавливая, улыбался, наслаждаясь моей агонией.

Я похолодела от ужаса.

— Иштар не поверит, — цепляюсь взглядом за край его камзола, вырываясь из рук стражи.

Он сжимает ладонями мою голову и в сознание врываются отрывки всего происходящего здесь…

«На что ты готова пойти ради этого?!»

«Ради этого?! На всё!»

— Нет, — всхлипываю я…

Мои руки освободили, а я продолжала смотреть, как я сама расстегиваю платье, опускаюсь перед ним на колени и тянусь к его брюкам.

— Посмотри на меня, Амара!

— Он не поверит тебе! — полушепотом говорю ему, мотая головой. — Прекрати эти мерзкие игры со мной.

Я смотрела на него и запоминала каждую в нем деталь.

— Я удивил тебя?! — мягкий смех проносится по залу раскатистым громом. — Я разорву вашу связь, Амара, — прекратив смеяться, посмотрел прямо в глаза. — Родишь мне сына.

Отшатнулась от него как ошпаренная.

— Мы кровные братья, смогла родить от него, значит, сможешь родить и от меня.

В моих глазах потемнело.

— Если бы я был жестче с тобой, этот ребенок мог бы быть наш… Если ты понимаешь только язык боли, то будем разговаривать только на этом языке. Боль исправит тебя.

— Вашт, — его ладонь взметнулась вверх.

— Иша!!!! — глухой шепот сорвался с моих губ быстрее, чем я сообразила, что за отмашку дал мэрн тэрну.

Сорвалась к дочке. Запутавшись в полу расстегнутом платье, рухнула на пол, сбивая колени.

— Иша! — всхлипнула я.

Быстро поднявшись, рванула к кричащей малышке. Мне не хватило лишь пары секунд… чтобы вырвать ее из лап этого ублюдка…

Время будто замедлилось…. Остановилось…. Как и мое сердце в груди…

Замерла на месте с застывшим криком на губах.

Огромная ладонь Вашта накрыла головку дочери, безумные языки пламени ворвались в ее крохотное тельце, жадно пожирая ее огненной пастью, обращая в невесомую серую пыль.

Малышка затихла, осыпаясь черным пеплом…

Судорожно сжала рукой свое платье на животе, согнувшись пополам от оглушающей боли в груди.

Мой мир разрушился, когда взгляд устремился на металлические пальцы тэрна, сквозь которые тонкой струйкой просачивался светло-серый прах дочери. Он быстро взмывал вверх, разлетаясь по воздуху словно крохотные бледно-серые мотыльки, что разрывались на лету, стоило им лишь коснуться преграды. Хрупкие хлопья праха моей дочери мягко оседали на пол, превращаясь в мелкую пыль.

Сползла на колени перед тэрном, стала сгребать ладонями ее прах.

— Иша, моя девочка, — всхлипывая, продолжала говорить со своей малышкой, не понимая случившегося с ней, как умалишенная собирала с блестящих сапог тэрна драгоценную мне пыль.

Остановилась ровно на миг, чтобы снова сморгнуть тот ужас, что всплыл перед глазами, где горела заживо моя дочь. Вскидывая голову, начинаю надрывно рыдать.

Чудовищная пустота в груди заглушала мой раздирающий горло крик.

— Иш-а-а-а… — вою, глотая слезы, прижимаю к груди кулак с острием заколки, что впивается в ладонь и вспарывает мою нежную кожу.

Мотаю головой. Теплая тягучая струйка крови стекает с подрагивающих пальцев, разбиваясь о пол ярко — алыми каплями…

Я не прекращала выть, орать от боли, что разрывала меня изнутри.

Мой разум начал ускользать от меня, засасывая в вязкую черную пучину.

Душа была выжжена. Уничтожена.

Во рту чувствовался вкус железа. Тошнотворный запах горящей плоти.

Тория перестала улыбаться, наблюдая за мной. Ее слуги отпрянули назад. Моя кожа начинала плавиться… местами слезать кровавыми лохмотьями. Виднелись сухожилия.

Многие из воинов мэрна отворачивались, а остальная часть его людей просто глядели на меня с застывшим ужасом в глазах.

— В клетку ее, — тоненький голосок жены мэрна.

Девушка скривилась от резкого неприятного запаха, зажимая часть лица плотной тканью.

Пытаюсь подняться, ноги подгибаются, падаю обратно на пол. Стража делает шаг в мою сторону.

— Во-о-о-о-н-н-н!!! — ору им.

— Древние, да она спятила! — воскликнула голубоглазая Тория, кривя свои алые губы в ядовитой улыбке.

— Пошли все во-о-он!!! — я не чувствовала физической боли, не чувствовала, как пламя вырывалось из моего тела, и разъедало своим жаром мою кожу, кровоточа и поедая внутри, та, что не залечится никогда…

Я оторвала кусок ткани от своего платья, лихорадочно собирая на нее прах своей девочки.

— Древние… — позади раздавались полные ужаса голоса.

Я продолжала, ползать по полу и собирать остатки пепла на ткань маленькой горкой.

Я потеряла своего ребенка. Я потеряла себя, свое сердце. Не было боли. Не было страха. Только застывшее время, где до сих пор горит заживо моя дочь.

Больше не лились слезы, что обжигали своей солью глаза. Больше я не могу умереть. Я уже была абсолютно мертва. Заледенела. Сгнила внутри. Бесплодная выжженная почва изнутри.

Прижимая к груди свернутый в ткань прах малышки, начинаю завывать, царапая ногтями лицо. Тягучий воздух застрял в горле, невидимыми пальцами сжимая мою шею. Да, так что слышен хруст позвонков. Я чувствовала, как мои глубокие раны на лице заживают. Как они затягиваются и обрастают новой розовой кожей.

Перевела отстраненный взгляд на того, кто отдал приказ убить мою дочь. Пристально всматриваюсь в лица каждого присутствующего здесь, стискивая зубы, пряча шелковую ленточку с ее именем в свой сжатый кулак. Я запоминала их глаза, те страхи, что плескались в их зрачках. Страхи, что они тщательно скрывали от меня. Жуткая улыбка натянулась на моем кровоточащем лице.

Поднявшись, я отвернулась от них, хотела сделать шаг, но воины мэрна преграждают мне путь.

— Дайте ей пройти, — приказ верховного.

Стража расступилась, пропуская вперед.

Мне нужно похоронить свою дочь.

Солнце припекало. Птицы надрывали свои глотки летая над моей головой, точно стервятники, учуявшие тухлое мясо. Я начала зло хохотать. Смеяться над убогими превратностями судьбы. Над ее жестокими испытаниями, что преподнесла мне на кровавом блюде.

В городе блеска и золота на меня смотрели с жалостью, брезгливостью, а кто-то даже позволял насмехаться над моим безумием. Но меня уже ничто не волновало. Я шла вперед, не оборачиваясь на их ехидные и восторженные возгласы. Проходящие мимо меня воины задерживали на мне хмурые напряженные взгляды, но никто из них так и не решался меня остановить.

Громко смеюсь, ведь в этом больше не было нужды, и они об этом знали. Я же сама убила свою дочь… Я снова заливаюсь смехом, а с глаз брызжут слезы. Сухие, колючие, мерзкие капли. Я не чувствовала внимательный взгляд Витара с террасы своего дворца, высокомерный взгляд его женщины, прожигающий мою спину. Не слышала, как ее сын заливался беспокойным плачем на руках у рядом стоящей с ней служанки. Я продолжала идти вперед, не оборачиваясь…

В меня тыкали пальцами, выкрикивая: убийца, ненормальная. А я шла вперед и продолжала смеяться.

Я не помнила, как дошла до песчаного холма, до того безжизненного миндального дерева, чьи длинные широкие корни уходили глубоко в песок в поисках живительной влаги. Когда-то оно было усыпано белыми цветками и пышной зеленой листвой. Их аромат кружил голову, а скопившийся нектар на бархатных листьях давал жизнь благодарным насекомым. Я вырыла под ним маленькую могилку и похоронила своего ребенка. День сменился ночью. Сердце черствело, слезы замерзали, а душа увядала. Вой трэптов сплетался с моим. Надрывно крича, впиваясь руками в холодный песок, выла от ненависти ко всем живым на этой земле.

— Вы отняли у меня все, — я орала так громко, что потом просто охрипла. — Ненавижу! Каждого из вас!!! — раскапываю могилу своей дочери.

— Иша!.. — рыдая, продолжаю копать, пока не забываюсь и не проваливаюсь в темноту. — Иштар… — шепчу в ночное небо без звезд, закрывая глаза.

Глава 33

Соленый пот струился по спине, обжигая свежие раны. Под жгучими лучами солнца между высоких остроконечных красных скал, похожих на ядовитые шипы трэптов, я вёл свой отряд на убой. Ловушка. Знал наверняка, но свое войско не развернул, отправив в самое пекло.