В слабо освещенном холле за столом сидела медсестра. Поборов робость, мистер Баттон подошел поближе.
– Доброе утро! – поздоровалась она, с улыбкой глядя на него снизу вверх.
– Доброе утро… Я… Меня зовут Баттон.
Услышав это, девушка изменилась в лице. Она в неподдельном ужасе вскочила и чуть не бросилась бежать, сдержавшись лишь ценой огромного усилия.
– Покажите моего ребенка, – сказал мистер Баттон.
Медсестра охнула.
– Да-да, конечно! – вскрикнула она. – Наверх. Прямо наверх! Вам вот туда!
Она показала, куда идти, и мистер Баттон, в холодном поту, неуверенно повернулся и пошел на второй этаж. В верхнем холле он обратился к другой медсестре, несшей куда-то таз.
– Меня зовут Баттон, – с трудом выговорил он. – Покажите мне…
Бац! Таз грохнулся на пол и покатился к лестнице. Бац! Бац! Таз поскакал по лестнице вниз, будто поддавшись всеобщему ужасу, внушаемому этим господином.
– Покажите моего ребенка! – Мистер Баттон уже почти кричал; еще немного – и он упадет в обморок.
Бах! Таз достиг первого этажа. Акушерке удалось взять себя в руки, и она одарила мистера Баттона холодным, презрительным взглядом.
– Хорошо, мистер Баттон, – глухо сказала она. – Хорошо же! Но неужели вы не понимаете, во что вы нас тут всех превратили и что с нами теперь будет? Это совершенно возмутительно! От репутации нашего госпиталя не останется и камня на камне после…
– Короче! – хрипло воскликнул он. – Я больше не в силах все это выслушивать!
– Пожалуйста, за мной, мистер Баттон.
Он поплелся за ней. Пройдя по длинному коридору, они подошли к помещению, из которого доносились крики и вопли разной степени громкости – да-да, позднее такие палаты прозовут музыкальными. Они вошли.
Рядами вдоль стен стояло с полдюжины белых эмалированных колыбелек на колесах, на изголовье каждой был прицеплен ярлычок.
– И где же мой? – судорожно сглотнул мистер Баттон.
– Вон там! – ответила акушерка.
Мистер Баттон взглянул в направлении, указанном ее пальцем, и вот что он увидел: в одну из колыбелек был, на сколько можно, втиснут завернутый в толстое белое одеяльце старик лет семидесяти. Его редкие волосы были почти совсем седыми, а с подбородка свисала длинная серая борода, нелепо раскачиваясь взад-вперед от теребившего ее ветерка из окошка. Он посмотрел на мистера Баттона тусклыми, поблекшими глазами, в которых читался один огромный вопрос.
– Я что, сошел с ума? – разразился мистер Баттон; его страх сменился яростью. – Что это за отвратительные медицинские шутки?
– Нам тут не до шуток, – строго ответила акушерка. – И я понятия не имею, в своем ли вы уме, но могу вас уверить, что это именно ваш ребенок!
На лбу мистера Баттона опять выступила испарина. Он закрыл глаза, затем открыл и снова посмотрел туда. Ошибки не было: он видел перед собой мужчину семидесяти лет, то есть ребенка семидесяти лет, ребенка, чьи ножищи не помещались в колыбель и свисали по бокам!
Старик некоторое время безмятежно смотрел то на него, то на акушерку, а затем вдруг заговорил надтреснутым старческим голосом.
– Ты мой отец? – спросил он.
Мистер Баттон и акушерка резко вздрогнули.
– Если да, – ворчливо продолжал старик, – то будь так добр, забери меня отсюда. Или хотя бы сделай так, чтобы они сюда принесли кресло-качалку, да поудобнее!
– Во имя Господа, откуда ты взялся? Кто ты такой? – в бешенстве воскликнул мистер Баттон.
– Точно тебе не скажу, – проворчал нытик, – потому что я только что родился, точно знаю только, что фамилия моя Баттон.
– Ты лжешь! Ты обманщик!
Старик устало повернулся к акушерке.
– Вот как он рад новорожденному, – слабым голосом посетовал он. – Скажите же ему, что он ошибается, давайте же!
– Вы ошибаетесь, мистер Баттон, – строго сказала акушерка. – Это ваш ребенок, и вам придется с этим смириться. Мы вынуждены просить вас забрать его домой как можно скорее – лучше прямо сегодня.
– Домой?! – не веря, переспросил мистер Баттон.
– Да, мы не можем держать его здесь. Понимаете, мы действительно не можем!
– Я этому крайне рад, – опять заныл старик. – Что за место для карапуза, обожающего тишину! Из-за этого воя и воплей я ни минуты не спал! Я просил чего-нибудь поесть, – тут в его голосе послышалось пронзительное негодование, – а они принесли мне бутылочку молока!
Мистер Баттон рухнул на стул рядом с сыном и закрыл руками лицо.
– Боже мой! – пробормотал он в полнейшем ужасе. – Что люди скажут? И что мне теперь делать?
– Вы должны забрать его домой, – настойчиво повторила акушерка. – Немедленно!
Перед глазами мученика со всей ужасающей ясностью возникла гротескная картина: вот он идет по людным городским улицам, а рядом с ним шагает это внушающее ужас явление…
– Не могу… Я не могу, – простонал он.
Люди станут останавливаться, чтобы поговорить, и что он будет говорить? Он будет вынужден представлять его, этого древнего старца: «Это мой сын, родился сегодня под утро». А затем старик подоткнет свое одеяльце, и они побредут дальше, мимо суетливых лавок, мимо невольничьего рынка – на одно жуткое мгновение мистер Баттон страстно пожелал, чтобы его сын родился черным! – мимо роскошных домов фешенебельного квартала, мимо дома престарелых…
– Ну-ка, сейчас же возьмите себя в руки! – скомандовала акушерка.
– Послушайте-ка, – вдруг заговорил старик, – если вы вдруг подумали, что я пойду домой в этом одеяльце, то вы решительно заблуждаетесь!
– Дети всегда в одеяльцах!
Злобно крякнув, старик взмахнул маленькой белой пеленкой.
– Смотри! – дрожащим голосом сказал он. – Вот что они мне дали!
– Все дети такие носят, – натянуто сказала акушерка.
– Ну что ж, – сказал старик, – сейчас увидите, что на этом ребенке ровно через две минуты не будет вообще ничего! Одеяло колется. Дали бы хоть простыню, что ли.
– Нет, только не снимай! – быстро сказал мистер Баттон и повернулся к акушерке: – Что посоветуете?
– Сходите в магазин и купите сыну одежду.
Уже в нижнем холле до мистера Баттона донесся голос сына:
– И трость, папаша! Мне нужна трость…
Выйдя на улицу, мистер Баттон в ярости хлопнул дверью.
II
– Доброе утро, – нервно поздоровался мистер Баттон с приказчиком универмага «Чезапик Драй Гудс». – Мне нужна одежда для моего ребенка.
– Сколько лет вашему ребенку?
– Ну, где-то шесть часов, – не подумав, ответил мистер Баттон.
– Отдел для младенцев с другой стороны.
– Ох, даже не знаю… Не думаю, что мне это подойдет. У меня… Он очень крупный ребенок, необычный. На редкость… крупный.
– Там есть самые большие детские размеры.
– А где отдел для подростков? – спросил мистер Баттон в отчаянной попытке сменить тему. Ему показалось, что приказчик уже догадался о его позорной тайне.
– Здесь.
– Ну… – Он замешкался.
Сама мысль о том, чтобы одеть сына во взрослую одежду, казалась невыносимой. Вот если бы только удалось найти очень большой подростковый костюмчик… Тогда можно будет отрезать эту длинную ужасную бороду, покрасить волосы в темный цвет, и худшее будет надежно спрятано, а ему удастся сохранить хотя бы толику своей пошатнувшейся самооценки, не говоря уже о положении в балтиморском обществе…
Однако энергичное исследование подросткового отдела показало, что здесь нет подходящего костюмчика для новорожденного Баттона. Само собой, виноват был магазин, ведь в таких случаях всегда виноват магазин!
– Простите, сколько, вы сказали, вашему мальчику? – с любопытством осведомился приказчик.
– Ему? Шестнадцать…
– Ах, прошу прощения! Мне послышалось, будто вы сказали «шесть часов». Отдел для юношей в следующем крыле.
Мистер Баттон в печали пошел прочь. Но вдруг остановился, просиял и показал пальцем на манекен в витрине.
– Вот! – воскликнул он. – Я возьму этот костюмчик! Вон тот, что на манекене!
