Она пришла с Земли. Клиентка (СИ) - Абдуллова Екатерина

И потому, нагрев вечером у себя пол, Лера решила не ждать, пока потеплеет в комнате, а сходить в библиотеку. Если полистать газеты, журналы, то инфа о местных промышленных новинках вполне способна натолкнуть на что-то полезное и подсказать, в чем можно «подвинуть» магов.

По привычке неприметно пересекая девичью гостиную, она услышала, как Ленора начала читать стихотворение.

'Где-то далеко — с неба звездопад,

И в тиши ночной — мы вдвоём…'

Незаметно для себя Лера подошла ближе и затаила дыхание, ловя каждое слово.

'…Здесь с неба — палящий зной,

И я в том пекле один…'

Невидящий взгляд устремился в пространство. Там расстилалась пустыня, где, в одиночестве, бессильно опустив руки, стоял Маркус, оставшийся по ту сторону портала.

'…Всё здесь уходит в небыль,

Песком нас с тобой стерло.'

И она по другую сторону… Такая же одинокая и опустошенная.

'…но я вернусь назад,

В то далеко, где с неба —

лишь нам двоим звездопад… '

Ленора замолчала и следом раздался девичий смех. Лера моргнула, приходя в себя. Она слушала, как смеются ее одногруппницы над стихотворением Шона, и от бессильной злости только крепче сжимала кулаки. Выйти и сказать, что это недостойно — не вариант. Над парнем, за которого вступается девушка, начнут не просто потешаться, его начнут презирать.

Но как же это низко — смеяться над порывом чьей-то души! Даже для таких неразумных малолеток — низко!

Кипя от бессильного гнева, Лера покинула общежитие. Читать газеты расхотелось, но, покружив по темным прохладным аллеям, она скоро взяла себя в руки и все же отправилась в библиотеку.

— Опять разговоры разговаривать явилась? — с прохладцей встретил ее син Кэмиллус.

— Нет, газеты почитать, — в том же тоне ответила Лера.

— И что же интересует нашу всемогущую лию? Сплетни? Мода? Список неженатых патрициев?

— Всё! И в двойном размере, — не сдержала Лера раздражение. И так настроение ни к черту, еще этот старый перец язвит.

«Старый перец» хлопнул на стол кипу газет.

— У вас час.

Лера взяла газеты, но уходить не торопилась. Библиотекарь всегда ей тыкал, а тут на «вы» перешел. Обиделся, похоже. Или скучно ему тут.

— Не сердитесь, син Кэмиллус, — вздохнула она.

Библиотекарь молча махнул рукой, но лицо его чуть разгладилось.

Лера направилась к самому большому столу, на котором можно было свободно разложить газеты, но место оказалось занято. Обложившись книгами, за столом сидел Шон. Время от времени вскидывая глаза к потолку и бессвязно шепча, он то хватался за книгу, нетерпеливо выискивая что-то, то бросался писать на исчерканном листке. Сочиняет новый стих? Который опять обсмеют глупые девчонки?

Лера подошла и с шумом опустила газеты.

Шон испуганно подскочил, закрыл листок руками и, узнав Леру, непривычно робко спросил:

— Ты зачем тут?

Его вопрос, смущенный взгляд, и руки, судорожно прячущие написанное, всколыхнули в душе подавленный гнев, и Лера, не отдавая себе отчета, сказала:

— Шон, прости, но я случайно услышала твои стихи. Те, которые ты писал Леноре. Они прекрасны! Вот только Ленора читала их подругам и смеялась. Они все смеялись… Не пиши ей больше. По крайней мере, пока не увидишь, что ей можно довериться.

В глазах Шона мелькнула растерянность, он побледнел. А секунду спустя на скулах его вспыхнули алые пятна, он встал и, вскинув подбородок, бесстрастно произнес:

— Для тебя я Шоннери. И я не запрещал Леноре показывать стихи подругам. С твоей же стороны весьма недостойно подслушивать и… завидовать.

— Завидовать⁈ — непонимающе нахмурилась Лера.

— Да. Полагаю, тобой движет зависть, ведь для тебя-то наверняка никто ничего не сочинял.

Похоже, Шон разозлился не на Ленору, а на гонца, то бишь на нее, Леру. Что ж, предсказуемо… Но, черт побери, почему от его слов так жжет в груди?

Лера сумрачно ухмыльнулась:

— Ошибаешься. И для меня сочиняли. Но это не было ни прекрасно, ни смешно…

Горло сжалось в болезненном спазме, она сгребла газеты и, зачем-то кивнув напоследок Шону, пошла обратно. Хватит на сегодня библиотек. И разговоров хватит.

Вернувшись к себе, Лера села на кровать и закуталась в одеяло, но легче не стало.

— Пап, я правильно сделала? — прошептала она. — Шону было больно.

Никто не ответил. Никто в этом мире не может обнять ее, дать совет и сказать, что любит. И стихи никто не напишет. Разве что как Ленка: «Разбегайся народ — уродина идет!» Ничуть не смешно. И тоже очень больно. И наверное, им с Шоном уже никогда не стать друзьями. Зря она влезла. Или не зря? Что лучше: горькая правда или ложь во благо?

Виски заломило и, помассировав их, Лера решила подумать обо всем завтра. Пальцы машинально очертили рубцы. Маркус сказал, что без них она симпатичная…

Так может, ну его, этот свободный патент? Скоро они кучу дешевых наделают, а этот продать и вылечиться!

Не в силах оставаться на месте, Лера встала и подошла к окну.

Вспомнилось, как ладонь Маркуса легла на щеку. Также и магия прильнет к шрамам и растопит их. Мягко, как воск. Бесследно. И навсегда.

Для начала лучше к целителям сходить: пусть посмотрят, точную цену назовут… Завтра и идти, не тянуть! Потом к хлебопекам…

И больше никто не назовет ее уродиной.

Глава 13

Триста золотых

Поход к целителю пришлось отложить на несколько дней — парни в группе возмутились, что Лера прогуливает репетиции, а Ортвин сказал, что без нее лэр Фестус выступление не засчитает и будет их группа отмывать зал. Пришлось вливаться в коллектив. Да и жила ведь тринадцать лет со шрамами — глупо теперь подводить всех из-за нескольких дней.

Но наконец сегодня, за неделю до концерта, удалось вырваться.

В поле, через которое вела дорога к городу, пришла весна. Солнце припекало, сырой рыхлый снег таял, как сахарная вата, и обнажал многочисленные проплешины земли с прошлогодней травой. Где-то звенел невидимый ручей, цвиркали птицы.

На самой дороге снега не осталось вовсе, и сапожки бодро отстукивали по ровному каменному полотну.

Город тоже преобразился. Ни снега, ни грязи, ни таящихся по темным углам последних сугробов — ничего, что напоминало бы о зиме. Сухо и чисто. По мостовой барабанили копыта лошадей, с шумом катили колесные экипажи, по тротуарам цокали каблучки, а белоснежные резные стены домов казались белее прежнего. Если бы не голые пока деревья и кусты, впору подумать, что в Альтию пришло лето.

Лера скинула шаль и расстегнула шубку, но все равно было жарко. И к тому же, всё женское население, начиная с девочек и заканчивая глубокими старухами, порхали, как стаи разноцветных бабочек, в легких накидках-паллах (ну, ладно, старушки не порхали, а в основном сидели на лавочках, подставляя морщинистые лица солнцу), и только она будто вывалилась прямиком с Северного полюса.

Витрины многочисленных магазинчиков пестрели весенними нарядами. На кованых металлических крестах, заменяющих здесь манекены, висело множество ярких прямоугольников: с вышивкой и орнаментами, с кружевами и бусинами, с бахромой и золотым тиснением; из кожи, из шерсти и совсем легкие… На любой вкус!

У одной из витрин Лера остановилась. Нежно-голубая шерстяная палла с капюшоном и белой опушкой притянула взор, и десять золотых, которые Маркус дал с выигрыша на «Последнем кролике», прям-таки зашевелились. Сейчас покупать, конечно, неразумно, иначе придется тащить шубу в руках, но на обратном пути…

Картину того, как она примеряет паллу, разрушил мелодичный звон колокольчика. Из дверей лавки выскочила хмурая женщина, и кинув вокруг быстрый взгляд, сквозь зубы прошипела:

— Грисса, вы не могли бы отойти? Хозяйке не нравится, что вы тут стоите.

Лера и сама уже собиралась отойти, но от услышанной «просьбы» ноги вросли в землю.

— Не нравится, что стою? Как интересно… А разве наряды вывешивают не для того, чтобы привлекать внимание?