Сестра милосердия - Воронова Мария

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72

И только возвращаясь домой под утро, она поняла, что сделала все правильно. Глупо, грубо, подчиняясь инстинкту, но совершенно правильно. После того что с ней случилось, она стала совсем другой, а Воинов приехал к прежней Элеоноре, к девушке, которой больше не существует.

Да полно, в ее ли жизни был Константин Георгиевич? Неужели именно она ассистировала ему в полевом госпитале? И разве это она любила смотреть, как он пьет чай, и любила окликнуть его, задумавшегося, чтобы увидеть, как мгновенно тает лед в его глазах, а суровое, даже жестокое лицо вдруг преображается от удивительно доброй улыбки? А как он приезжал к ней в госпиталь, жаловался, что сидит на лошади «как собака на заборе», снял платок с ее обритой после тифа головы и смотрел так нежно, как, кажется, только мать может смотреть на своего новорожденного ребенка.

Самые драгоценные воспоминания ее жизни, но теперь казалось, словно все это произошло с кем-то другим. Будто она прочитала о себе в романе.

Вероятно, она могла бы выяснить полевую почту Константина Георгиевича. Он военврач первого ранга, и его визит не мог остаться незамеченным. Да хоть у Довгалюка спросить, он всегда все знает, а если и нет, то догадается, где узнать.

Тогда она сможет написать Воинову, что вовсе не хотела его обидеть, а упрекала и оскорбляла только потому… Потому что – что?

Элеоноре стало так грустно, что она даже зажмурилась. Чем она сможет оправдаться? Что над ней надругались чекисты и она вдруг подумала, что Воинов тоже может это сделать? Это оскорбит его в миллион раз сильнее… И потом, ей казалось совершенно невозможным, чтобы Константин Георгиевич узнал о том, что с ней случилось. Она умрет от стыда, если это станет ему известно.

Нет, пусть она действовала под влиянием сиюминутных чувств, но, как ни странно, инстинкты в этот раз подсказали верное решение. Даже с практической точки зрения: Воинов делает карьеру при новой власти, а знакомство с пережитком прошлого не украсит его репутацию. Там, на фронтах, ЧК такая же строгая, как здесь. Кому это доктор пишет, о чем пишет? «Сегодня с княжной снюхался, а завтра родину продаст!» – Элеонора передразнила большевистского оратора и невесело засмеялась.

Если бы они хоть были влюблены… Хотя бы Константин Георгиевич ее любил… Но ведь она для него просто верный друг и помощница. Он всегда любил Лизу.

Но, несмотря на все эти здравые рассуждения, она все время вспоминала Воинова – таким, каким видела в последний раз: суровое обветренное лицо с резкими чертами и удивительно мягкой улыбкой, как он бежал за трамваем, сильно работая локтями… Стоило ветру с Невы подуть ей в лицо, как сразу вспоминалась их последняя встреча.

Отношения с коллегами по-прежнему не складывались. Девушки ревновали ее к докторам, не только с профессиональной, но и с любовной точки зрения, что было совсем уж глупо. Элеонора пыталась объяснить, что весь интерес к ее персоне объясняется ее классической выучкой, и она с удовольствием передаст сестрам все секреты мастерства, чтобы они стали такими же популярными, как и она. Почему-то ее добрый порыв был принят в штыки. Ладно бы еще только старшей, ей в любых действиях Элеоноры чудилось посягательство на ее должность, но рядовые сестры тоже обиделись, высказавшись в том духе, что Элеонора ничуть не лучше их и, соответственно, ничему хорошему научить не может, а то, что все врачи любят с ней работать, объясняется только вмешательством Сатаны.

Поначалу такая позиция изумляла, но вскоре Элеонора свыклась с воинствующей серостью.

Как-то в апреле, когда установилась хорошая погода, Шура позвал ее в поход, который комсомольская организация госпиталя устраивала для детдомовцев. Якобы ему нужна медсестра для сопровождения детей. Она подумала и согласилась.

Ожидая увидеть скромное мероприятие, Элеонора оторопела при виде целой колонны грузовиков. Вокруг носились комсомольцы, с сосредоточенными лицами пересчитывая детей, которые так и норовили разбежаться и спрятаться.

Ей было немного неловко встретиться с бывшими сотрудниками, но все очень тепло ее приветствовали, будто она и не уходила. Доктор Калинин хотел обнять ее, но не успел и бросился в погоню за маленьким, но чрезвычайно юрким ребенком.

Пухлощекая сестричка охраняла мешки с провизией, а в хвосте колонны Элеонора увидела настоящую полевую кухню.

Среди участников похода Элеонора с удивлением узнала Кострова. Сергей Антонович стоял, снисходительно наблюдая за суетой молодежи. Он приветливо кивнул ей, Элеонора улыбнулась в ответ, но подходить не стала.

Вдруг на нее налетела Катерина, и не просто налетела, а крепко обняла и расцеловала.

– Как я рада тебя видеть! – искренность ее тона глубоко тронула Элеонору, почти до слез.

В старом английском парке оказалось удивительно хорошо. Настоящая листва еще не распустилась, кроны только подернулись зеленой дымкой, и Элеонора разглядывала причудливые сплетения ветвей на фоне лазурного неба. Настырное весеннее солнце щедро рассыпало блики по поверхности пруда и отражалось от каждой мало-мальски подходящей поверхности, вплоть до ржавой консервной банки.

Радуясь, что ей не надо следить за детьми, Элеонора опустилась на большой валун возле пруда. По его берегу росли старые ивы с узловатыми ветками и толстыми стволами. Какая сила заставляет эти деревья так расти? Не вверх, не вниз, а параллельно воде? Это же очень трудно, двести лет балансировать в таком положении…

Дети, гомоня, заполонили весь парк. Элеонора боялась, что здесь, на природе, они тут же разбегутся, но комсомольцы сумели организовать их. На поляне сразу устроили футбол и лапту, кто-то помогал щекастой поварихе, и довольно большая толпа собралась вокруг Шуры. Он читал детям какую-то книгу, Элеонора не разбирала слов со своего места.

Костров азартно гонял мяч, а Катерина, несколько раз зычно крикнув: «Дети, не разбегаемся!», вдруг подошла к ней и устроилась рядышком на валуне.

– Как ты? – спросила она. – Сергей говорил, что тебя забирали.

– Все хорошо, не беспокойтесь.

– Я хотела тебя навестить, но побоялась, что ты только хуже разозлишься.

– Что вы…

Катерина странно посмотрела на нее, и Элеоноре показалось, будто она хочет сказать что-то очень важное, что-то личное и тайное. Но тут, отдуваясь, подошел Костров и с размаху уселся у них в ногах.

– Пойдемте-ка прогуляемся, – заявил он через две минуты, – земля еще холодная, и на камнях тоже лучше не сидеть.

И, не слушая возражений, он взял одной рукой Элеонору, другой Катерину и рывком подхватил их.

– Бросая вызов ханжеской морали, я буду гулять в окружении прекрасных дам, – засмеялся Костров.

Сергей Антонович держал ее крепко, но от него она почему-то не чувствовала той мужской угрозы, которая так испугала ее в Воинове. Наоборот, рядом с этим человеком, чужим и чуждым, ей становилось спокойно.

– Это так важно, девчонки, так важно, а вы не понимаете, – разглагольствовал Костров, – никто не понимает. Когда я говорю об организации досуга как о важнейшей задаче, на меня смотрят как на дурачка. Действительно, какие развлечения могут быть в такое суровое время… Нужно выживать, строить новый мир, а не веселиться и отдыхать.

– Вот именно, – сухо заметила Катерина.

Элеонора поняла, что стала свидетельницей давнего спора.

– Но не все же такие сумасшедшие, как мы с вами, которых хлебом не корми, давай только любимое дело. Да и не хватит на всех творческой работы, кому-то придется и лопатой махать. Мы говорим, что такой труд – на износ, в тяжелейших условиях, на пределе сил, а часто и за пределами здравого смысла – это подвиг ради счастья будущих поколений. Так-то оно так, но эдак можно легко увлечься и превратить людей в идеологических рабов.

Катерина фыркнула:

– Как не стыдно! Разве мы с Элеонорой рабы? А уж тебе ли не знать, товарищ Костров, сколько мы пахали!

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72