Пожиратель Богов. Часть 3 (СИ) - Розин Юрий

Тишина.

Циарин рассмеялся:

— Драматично. Но ладно. Пусть висит на цепях. Но если он шевельнется…

— Цепи будут мои, — сурово произнес Семургдалион. — Из сокровищницы.

Бенингируда захлопала в ладоши:

— О, цепочки! Можно я буду иногда его навещать? Приносить… подарки?

Катрион не ответил. Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни жалости, ни надежды. Только расчет.

— Решено.

Серый свет.

Он бил в глаза, как тупой нож — не резал, а давил, медленно вгоняя в череп. Я не мог зажмуриться.

Веки не слушались, будто их пришили к надбровным дугам. Сквозь размытый взгляд я видел только очертания: плоский горизонт, каменистую равнину и семь теней, тянущих меня за собой.

Семургдалион шёл первым, его перья шелестели, цепляясь за выступы невидимых скал.

— Здесь, — он остановился перед круглой впадиной.

Гладкие стены уходили вниз на сотни метров, будто кто-то вырвал кусок мира зубом. В центре ямы торчал чёрный обелиск — не камень, не металл, а нечто среднее, покрытое бегущими письменами. Знаки вспыхивали и гасли, как неровное дыхание.

Умса поднял меня и швырнул на обелиск.

— В этом камне заключен осколок аспекта энергии, — пояснил Циарин, проводя рукой по поверхности. Письмена зашевелились, потянулись к его пальцам. — Он будет питать твои узы.

Семургдалион достал из пространственного хранилища цепи. Первая цепь была тонкой, как паутина, но когда её обернули вокруг моей шеи, я почувствовал, как она впивается в кожу, перекрывая ток мировой ауры.

Вторая цепь, толстая и покрытая шипами, опутала грудь. Шипы вошли в рёбра и тут же сами собой загнулись, зацепившись за кости.

Третью — с зубчатыми звеньями — приковали к остаткам ног. Она тут же начала пульсировать, высасывая кровь.

Они впивались в обугленную плоть, словно живые, сжимаясь при каждой попытке пошевелиться. Металл, холодный и чужой, не просто сковывал — он пожирал. Каждый звонкий щелчок звеньев отзывался внутри черепа, будто кто-то методично забивал гвозди в кость.

— Ты думаешь, мы просто повесим тебя тут и уйдем? — Умса рассмеялся мне в лицо. — Нет. Мы уничтожим все, что тебе дорого: Тарсия, Тейя, все твои люди, друзья и семья. Мы найдем их и потом притащим тебе изувеченные трупы.

— Я убью тебя, — прошипел я.

— Ты будешь умолять меня убить тебя, — захихикал он в ответ.

А потом они ушли. Но никогда обо мне не забывали.

— Ты выглядишь восхитительно, Пожиратель.

Голос Умсы прорезал тишину пустого мира прежде, чем я увидел его. Он материализовался из теней, его длинные пальцы скользили по моим цепям, будто проверяя прочность узла.

— Твоя Тейя горит, — проворковал он. — Города, которые ты защищал, теперь уголь. Твои крепости? Разобрали по камням. Твои легионы? Перебили или продали в рабство. Кримзон сопротивляется, его барьеры хороши, но без поддержки Катриона он бессилен. А Катрион, хотя и остается тем же заносчивым ублюдком, ни за что не пойдет против нас шестерых ради вас, мошек, когда на носу вторжение Великих Душ.

Я не ответил. Слюна, густая и тёплая, капала мне на грудь. Где-то в глубине, под рёбрами, что-то шевелилось.

— Твою жену, ту, которая Эллиса, кстати, ещё не поймали. Но мы близки.

Цепи дрожали. Я не знал, откуда берутся силы, но я рванулся вперёд, чувствуя, как плоть рвётся, а кости трещат. Кровь брызнула на камень.

— О-о, — протянул Умса. — Кажется, мы задели за живое. Но знаешь, что самое забавное? Твои люди… Они до последнего верили, что ты вернёшься и спасёшь их.

Он рассмеялся и растворился в темноте.

В другой раз это был Семургдалион. Его золотые глаза мерцали в полумраке, как два проклятых солнца.

— Тарсия больше не существует, — заявил он без предисловий. — Мы стёрли её с карты Единства.

— Не верю, — прохрипел я.

— Узнаешь?

Он щёлкнул пальцами, и в воздухе возникло изображение — Лой в оковах, её волосы выжжены, лицо в шрамах. И почему-то я знал: это не иллюзия.

— Она сопротивлялась до конца. Плевала в лица нашим бойцам. Пришлось… переубедить её.

Я зарычал, дёргаясь в цепях.

Он не стал глумиться, как Умса. Просто развернулся, оставляя меня с этим.

Циарин появился внезапно, как удар кинжала в спину.

— Она бежит, — прошипел он, его голос напоминал скрежет металла. — Но так будет недолго. Мы уже близко.

Я знал, о ком он.

— Она прячется в самых разных мирах, но её предают. Снова и снова, — он рассмеялся. — Наказание за содействие слишком ужасно, а награда за поимку слишком притягательна. Когда я найду ее, обязательно притащу сюда, чтобы вы смогли попрощаться. Правда ведь я великодушен?

Цепи. Холодные, бездушные, мертвые. Они впивались в плоть, с каждым движением сдирая новые лоскуты обугленной кожи.

Я чувствовал, как металл прожигает плоть до костей, как его древние руны высасывают из меня последние капли силы. Каждый звон цепи отзывался в черепе тупой болью, напоминая: ты здесь навсегда. Ты ничто.

Мои ноги… Их не было. Только культи, затянутые черной коркой запекшейся крови. Я пытался пошевелить пальцами, которых больше не существовало — фантомная боль пронзала тело электрическими разрядами.

Где-то в глубине сознания холодный голос шептал: «Это наказание за все твои ошибки». Но я не раскаивался. Нет. Я горел.

Гнев поднимался из самого нутра, волна за волной. Сначала просто раздражение — на цепи, на боль, на этот проклятый мир.

Потом ярость — белая, чистая, ослепляющая. Она заполняла меня, как расплавленный металл, выжигая все остальные эмоции. Мои зубы скрипели, челюсти свело так сильно, что треснул клык. Кровь наполнила рот, соленая, живая.

Беспомощность.

Это слово жгло сильнее цепей. Тим Тарс, Рей Кассий, Пожиратель Богов — а теперь? Теперь я висячая туша, которую Байгу оставили умирать медленной смертью. Они знали. О, они прекрасно знали, что для меня хуже смерти — бессилие.

Где-то там, за этими стенами, умирал мой мир. Тейя, которую я поклялся защитить. Тарсия, где остались мои люди. Мо, моя Мо… Ее, наверное, уже нет в живых. Бессмысленно было думать, что Байгу и Мудрецы будут так заморачиваться, перевозя ее туда-сюда и пряча от меня, про которого они даже не знали, жив я или нет.

Убить их всех. Разорвать. Сжечь дотла.

Голоса в голове становились громче. Не мои мысли — древние, первобытные. Они шептали на языке, которого я не знал, но понимал каждой клеткой тела. Гены Пожирателя просыпались после долгой спячки, и с каждым ударом сердца их голос становился отчетливее.

Я вдруг осознал, что уже не дышал — моя грудная клетка замерла, легкие отказались работать. Но я не задыхался. Мое тело менялось, подстраиваясь под новые условия.

Кости трещали, ломаясь и срастаясь заново. Мышцы сжимались, становясь плотнее. Даже кровь… я чувствовал, как она густеет, наполняясь чем-то темным и древним.

Слабость — это голод. Боль — это голод. Ярость — это голод.

Эти слова эхом разносились в черепной коробке. Я скрипел зубами, чувствуя, как челюсти удлиняются, приспосабливаясь для того, чтобы рвать и кусать. Язык стал шершавым, как у кошки. Слюна текла ручьем, едкая, разъедающая кожу вокруг рта.

И это не было влияние атрибута трансформации на мое тело. Это мое тело менялось само.

Пожирай.

Но что? Воздух? Камни? Собственную плоть?

Поначалу эта мысль казалась смешной. Но потом я УВИДЕЛ. Не глазами — чем-то глубже, древнее, настоящие. Я увидел свою плоть не как часть себя, а как… пищу. Каждую клеточку, каждую молекулу, которая могла быть переработана, переварена, использована для новой эволюции.

Последняя трансформация.

Поглотить себя, чтобы стать сильнее. Сжечь старое тело, чтобы из пепла восстать новым существом. Это было так просто, так очевидно! Как я мог не понять этого раньше?