Кооператор мялся, жался, все время трогал синяк под левым глазом. Видимо, уже жалел, что обратился в милицию.
— А если они будут потом мстить? — спросил он трижды.
— Не ссы, не будут.
— А вот в «Ленинградской правде» на той неделе писали, как одного кооператора в лес вывезли и пытали. Вы читали?
— Нет, — отрезал Зверев. — Сказок не читаем и тебе не советуем.
— Вы думаете — сказки? — спросил вчерашний комсомолец и нервно поправил очки. Ему очень хотелось услышать подтверждение, что, мол, да — сказки.
— Я не думаю, а знаю. Боишься — мы, можем сейчас повернуться и уйти. Решай свои вопросы сам.
— Н-нет… а нельзя ли сделать так, что вы вроде бы случайно зашли, а я никуда не заявлял. А?
— Нельзя, — отрезал Зверев. — Решай, времени осталось десять минут.
Этот слизняк был ему откровенно противен. После мучительных колебаний кооператор наконец решился. К моменту прихода бандитов за данью Зверев и Осипов стояли за стенкой из пустых картонных коробок, Кудряшов прогуливался на улице. Бледный кооператор с роскошным синяком под глазом стоял за прилавком.
Бандитами оказались три сопляка лет по двадцать. Самым главным их аргументом была униформа: липовый «адидас», турецкие кожаные куртки, бритые головы. И соответствующий жаргон.
— Ну что, крыса, приготовил бабки? — спросил один крутым голосом.
— Я… собственно, — залепетал кооператор. Зверев матюгнулся про себя. Он понял, что от страха бывший комсомолец забыл инструктаж. В его задачу входило подробно оговорить все условия выплаты дани: как? сколько? за что? И чем ему грозит невыплата?
Под прилавком крутилась кассета в дрянном, азиатской сборки, магнитофоне. Качество записи проверить не успели, все делалось в спешке, с колес…
— Ты что, крыса, совсем отмороженный? Ах ты, хорь вонючий! Бабки где?!
Говоривший бандит выплюнул в лицо кооператору комочек резинки. Потом медленно сунул руку во внутренний карман. Кооператор продолжал что-то лепетать. Из-под кожаной куртки появилась самодельная дубинка — обрезок шланга, перемотанный по концам изолентой. Зверев усмехнулся.
— Милиция! — пискнул строитель капитализма.
Дубинка опустилась на стеклянный прилавок, зазвенело стекло.
Зверев вздохнул и, толкнув картонные коробки перед собой, сказал:
— Стоять, уроды! Уголовный розыск! Опешившие от неожиданности бандиты не оказали никакого сопротивления. При обыске у одного обнаружили коробок с анашой, у другого — выкидной самодельный нож. Раскрытие оформили, разумеется, по агентурным данным… Любое случайное задержание оформляли по агентурным данным.
Вечером кооператор принес две бутылки коньяка, пакет с закусками. Намекал, что хотел бы встать под крышу. Коньяк и закуску взяли, кооператора выставили вон.
— Ну, за успехи по вымогалову, — сказал, разливая коньяк, Осипов.
— Не болтай, — оборвал его Зверев. Пить не стал, ушел в свой кабинет. Выцветшая корова на выцветшем лугу смотрела печально. Сашка выкурил сигарету, потом позвонил Насте.
— Приезжай, опер, — сказала она. — Я соскучилась по тебе.
От ее голоса у капитана Зверева по спине побежали мурашки.
В прихожей он жадно впился в Настины губы. Она сразу ответно прильнула к нему. В первый раз все и произошло прямо в прихожей, на полу…
— Ух, — сказала Настя, когда Сашка откинулся в сторону, — ну ты даешь, опер.
— Вот такой я удалец! — ответил Зверев и подмигнул фуражке полковника Тихорецкого. Впервые за все время, которое он провел в этой квартире, незримое присутствие Павла Сергеевича не раздражало.
Победивший самец огласил лес победным рыком.
— Может быть, удалец, ты снимешь куртку и ботинки, а не только штаны? — сказала Настя. Зверев посмотрел на свое отражение в зеркале, рассмеялся.
— Взрослый человек, — покачала головой Настя, — а ведешь себя как мальчишка. Да еще и насилуешь народного судью на полу в прихожей.
— А еще я хочу изнасиловать народного судью в ванной, в кухне, на балконе и на портфеле с баксами.
— О-о, это заманчиво! Твой мощный сексуальный порыв обусловлен той книжицей?
— Какой? — спросил Сашка, поднимаясь с полу.
— Да той, что в портфеле… Забавная штучка.
— А какая там, к черту, книжица? Там одни бабки… Слушай, Настя, дай пожрать, я голодный как черт.
— Правда? — округлила глаза Настя. — А я-то думала, что первый голод уже утолен.
Спустя десять минут они ужинали в уютной кухне Тихорецких. Павел Сергеевич, попирающий тушу кабана, был мрачен.
— Ну, за успешное начало, — сказала Настя, поднимая фужер с вином. Зверев вспомнил, что почти такие же слова три дня назад произнес в бане Лысый. И с той же интонацией. Это воспоминание неприятно укололо.
— За удачу, — буркнул он и выпил. Настя посмотрела удивленно. Пригубила и поставила фужер. Некоторое время они ели молча.
— Послушай, Настя, — сказал Сашка спустя несколько минут, — может быть, выпьем и за удачное завершение?
— Ох, Саня, боюсь сглазить, — ответила она с улыбкой. В глазах метались искорки.
— Ты не поняла, — произнес Зверев, наливая себе еще вина. — Я хотел сказать…
Он замялся, пытаясь скрыть свою заминку манипуляцией с сигаретой.
— Ну? — подбодрила она. Сашка прикурил и выдохнул дым.
— Я имел в виду: может быть, хватит нам половины этой суммы?
— Я не поняла…
— Хватит нам половины этого портфеля.
— А в чем, собственно, дело? Джабраилов отказывается платить?
— Да нет, куда он денется? Заплатит как миленький… Но стоит ли нам в этом участвовать, Настя?
Искры в Настиных глазах погасли, залегла морщинка у переносицы. Она вытащила сигарету из пачки «Мальборо», Сашка щелкнул зажигалкой.
— Я не пойму, Саша… Ты что же, предлагаешь оставить вторую половину денег этим бандитам? Этому… Лысому?
— Настя… это довольно грязное дело, понимаешь?
— Да-а, — сказала она с растяжкой, — понимаю…
Повисла тишина. Только тикали декоративные ходики, что-то бормотал телевизор в гостиной, да глубоководная камера выдавливала из себя зеленоватый планктон. Плыл по кухне дымок. Полковник Тихорецкий попирал убитого кабана. Кент подбрасывал дубинку.
