Летописец - Вересов Дмитрий

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76

Предводительница машинисток гордая пани Янина Станиславовна Войцеховская свято блюла финансовые интересы пяти «девочек», двум из которых уже лет десять как пора было на пенсию, а остальные — догоняли по возрасту этих двух старожилок. По этой причине разговоры в перерывах касались исключительно дел пенсионных. В этом возрасте, правда, принято также хвастаться внуками и обсуждать насущные проблемы их пищеварения, однако в машбюро собрались почему-то исключительно только пожилые девушки-амазонки, и встречали всех сии матерые барышни пулеметным треском из пяти, а то и шести точек (иногда за машинку садилась и Янина Станиславовна собственной персоной).

Именно благодаря стойкой и непоколебимой Янине Станиславовне, любезно пообещавшей руководителю темы, что «девочки» отпечатают отчет непременно к марту, Авроре, которая умела довольно бойко печатать на машинке, и случилось заработать неделю отдыха, печатая и перепечатывая страницы, если кому-то из соавторов вдруг переставал нравиться собственный текст. Аврора решила не присовокуплять заработанные отгулы к отпуску, а взять их сейчас и побыть немного с Вадиком, тем более что установилась солнечная и слегка морозная замечательная погода. Она собрала кое-какие вещички и попросила отцовского шофера дядю Владлена отвезти их с Вадиком на дачу в Комарово, в теплый деревянный дом с тремя верандами, мезонином и башенкой, с двумя печками и недавно установленным камином. А электричество, газ и вода там были изначально. Дача-то строилась для академика.

Вадик, полепив два дня снеговиков, покидав снежки в стену гаража, заскучал и сказал, что хочет кататься с горы на санках. Аврора и сама была не прочь вспомнить детскую забаву, и вот они, проехав остановку на электричке, оказались в Зеленогорске и уже часа полтора катаются с горы на финских санях наперегонки с другими такими же любителями.

— Все, Вадик, это последний раз, — сказала запыхавшаяся Аврора. — Мама устала как собака.

— Почему — собака? — удивился Вадик и широко распахнул шоколадные глазки. — Собаки разве устают?

— Так говорят. А вообще, есть ездовые собаки. Их запрягают в сани и едут. Давай-ка садись. Спускаемся, и домой.

Она, наверное, действительно устала, потому что неловко оттолкнулась, и санки, свистнув длинными гибкими полозьями, понеслись куда-то вбок, и они со всего маху протаранили другие сани, летевшие с горы. Аврору бросило на накатанный снег, она кубарем покатилась было под гору, но была остановлена, поймана и усажена. Потом ее побили. То есть ей так показалось, что побили. На самом-то деле ее отряхивали от снега сильные мужские руки.

— Ой-ой-ой, — запищала она, — все уже, достаточно, я сама отряхнусь.

— Ваша шапочка, — протянул он ей нечто вязаное, в снегу и без помпона.

— Моя? — неуверенно переспросила Аврора, недоуменно разглядывая сей казавшийся незнакомым предмет.

— Ваша, — уверенно определил обладатель чрезмерно сильных рук, — а вот и… деталь к ней. Оторвавшаяся.

Он отдал ей помпон, превратившийся в снежок для бросания в стенку гаража, и подал руку, помогая встать.

— Это мы в вас врезались? Извините, пожалуйста, — изобразила положенное смущение Аврора. Смутиться она еще по-настоящему не успела; после смерти мужа, случившейся уже шесть лет назад, ее эмоциональные реакции стали замедленными, отставая от реакций рассудочных. Вот и сейчас она прекрасно знала, что виновата, а также знала, что стыдно ей будет только где-то через четверть часа, не раньше.

Аврора с любопытством, однако нисколько не кокетничая, посмотрела на мужчину, который все еще поддерживал ее за локоть. Светлые волосы, седые виски, лет. Лет, должно быть, около сорока, худощавый. Симпатичный.

— Извините нас, — повторила Аврора и, услышав знакомый сердитый визг, обычно издаваемый Вадиком, если он ободрал коленку или посадил здоровую занозу, обернулась, вспомнив наконец о ребенке.

Драка была в разгаре. Эти двое, в шубках, меховых шапочках и валенках похожие на медвежат, колотили друг друга всерьез, даже, кажется, пытались кусаться.

— Нет, это ты не умеешь! — кричал расхристанный Вадька, похоже, оборвавший в драке все пуговицы на шубке и потерявший шарф. — Сам научись на санках кататься! Буржуй!

— Сам буржуй! — возмущенно басил другой мальчишка. — Сам! Сам сидя на стуле ехал!

— А сам не сидя?! — пытался восстановить справедливость Вадик.

— Я не сидя! Я на коленках стоял, как в цирке! А ты не умеешь, ты маленький! Ты и драться не умеешь, тебя в солдаты не возьмут!

— Не умею?! — возмутился Вадька. — Вот как дам!

И дал-таки изо всех цыплячьих сил. И попал мальчишке по носу, да так удачно, что расквасил. А тот, перед тем как зареветь, тоже дал и попал Вадьке по губе. Все произошло на удивление быстро, родители не успели разнять драчунов, и те ревели, размазывая слезищи и кровь по мордашкам. Их умыли снегом, обтерли носовыми платками, погрузили на санки и повезли в медпункт, который вроде бы существовал на пункте проката. Губа у Вадика распухла и стала похожа на зачаточный хобот, а мальчишка, которому досталось от Вадика, прижимал к переносице отцовский платок с завернутым в него кусочком льда, пыхтел и тянул носом.

Аврора запыхалась и начала отставать. Тогда мужчина, представившийся Михаилом, составил санки паровозиком и сам покатил их, почти бегом. Аврора неслась вприпрыжку и все извинялась на ходу:

— Вы извините нас, Михаил. Понимаете, я Вадика одна воспитываю. У меня, видите ли, муж погиб, утонул, еще до того, как Вадька родился. А я не всегда понимаю мальчишек. Я даже не знаю, можно ему разрешать немножко драться или строго пресекать. Вообще-то они дерутся в детском садике, играют в войну, ну и. У них там все всерьез, и роли распределены: Чапаев, Петька-пулеметчик, Анка-пулемет-чица. И тут же — Щорс, Котовский, и тут же маршал Жуков и пионеры-герои — Валя Котик, еще кто-то. И все они против Петлюры, батьки Махно, а также Гитлера. Такое вот смешение времен.

— А кто, интересно, за Гитлера и прочих? — заинтересовался Михаил.

И Вадик, который прислушивался к разговору взрослых, облизывая ставшую неудобной верхнюю губу, подробно ответил:

— Кто же согласится Гитлером? Мы вот и решили, что Петлюра — наша воспитательница Ирина Антоновна, это которая старая и злая, — молодая-то Майя Никаноровна — она ничего — и еще нянечка бабуля Манефа — она барон Врангель, потому что врет, что у нас рога вырастут, если мы в тихий час не будем спать. А как тут спать, если Ханька Либерман «Смело, товарищи, в ногу» поет, а Надька Пушкова своими штанами хвастается — это такие, которые штаны и чулки одновременно, и лифчик носить не надо, поэтому она одевается быстрее всех, за сорок секунд, как пожарный. А Паулинка Тауре про свою Стрелку брешет, что она говорить умеет, а Лилька Ванденью — это Анка-пулеметчи-ца — из пулемета по белым — тррра-та-та-та-та. А Гитлер у нас — морская свинка. Она рыжая. Ее зовут Адольф, и она все время ест и какает.

— Ну и дела, — подивился Михаил. — А Олег, вот этот самый шкет с расквашенным носом, в садик не ходит. Отказывается. Упирается — и ни в какую. А бабушка Матрена наша с ним не справляется.

А потом, понизив голос, добавил:

— Мальчишка без матери растет и распустился. То есть даже не распустился, а. Просто у нашей деревенской бабушки свои понятия о том, как мальчишек воспитывать. А мне некогда, все на службе. Вот в этот раз зимой отпуск взял да на нашу ведомственную базу приехал, Олежку выгулять, на лыжах покататься, на буерах по заливу.

— И куда это мы едем, пап? — с подозрением спросил вдруг Олеж-ка, гнусавя сквозь платок.

— Куда положено, по-твоему, везти раненых бойцов? В медсанбат, разумеется, — ответил Михаил.

— Уколы делать не буду, — надулся Олег. — В поликлинике уколы и здесь еще. Баба Мотря говорит, что уколы всякие, прививки там — это все х. Ну… ерунда, в общем.

— Олег! — одернул мальчика Михаил. — Баба Матрена старая и в медицине ничего не понимает. Кроме того, далеко не все слова, ею употребляемые, можно произносить вслух. Считай, что они безнадежно устарели и в обществе вызовут только смех.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76