Сердце Изнанки. Книга 2 (СИ) - Ковальчук Олег Валентинович

Медведев даже не взглянул на ключи. Он тяжело вздохнул, и в этом вздохе была усталость человека, который слишком много видел и слишком много пережил. Он медленно поднялся с койки и подошел к маленькому окну, за которым виднелся кусочек хмурого неба — единственная связь с внешним миром.

— Во-первых, эта камера изнутри не открывается, — хмыкнул он, не оборачиваясь. — Во-вторых, я и без ключей могу взломать эту дверь. Мой дар мне позволяет. И выйти отсюда тоже могу. — Он обернулся, и в его глазах читалась несгибаемая решимость. — Но делать так не стану.

— Почему же? — спросил я с искренним недоумением. — Неужто твоя жизнь тебе так не дорога?

Он усмехнулся, но это была грустная усмешка.

— Жизнь дорога, — произнёс он, и голос его звучал твёрдо, как металл, — но честь ещё дороже. Не стану я идти против воли императора и армии. Пускай со мной так обошлись, но честь мундира для меня все ещё кое-что значит. Пускай и называют теперь преступником. — он немного помолчал, придавая вес словам. — И в бегах я жить не собираюсь, боясь каждого шороха — не для меня такое. Я привык грудью идти на врага, а не прятаться и трястись от каждого шороха. — Он подошел ближе, и его глаза сверкнули решимостью. — Я свою честь побегом от смерти марать не стану, — твёрдо произнёс он, и каждое слово звучало как клятва.

— Так, есть же помилование! — чуть было не выкрикнул я, чувствуя, как во мне растет раздражение. — Нужно всего лишь три дня выждать, дождаться, когда помилование вступит в силу, и потом можешь вернуться в камеру, и тогда уже будем разбираться.

— Вижу, Пылаев, что ты ещё молод, — произнёс он без упрека, просто констатируя факт.

Я хмыкнул, но ничего говорить на этот счёт не стал. Хоть я и не помнил прошлого, но я вполне могу быть постарше этого вояки.

— Так тебе скажу — если судьба распорядилась таким образом, значит, зачем-то это нужно. — Он сел обратно на койку, и пружины тихо скрипнули под его весом. — Если судьбе угодно, чтобы я выжил, я обязательно выживу. И тогда в благодарность за то, что ты сам ко мне пришёл, я послужу твоему роду. Во всяком случае… — он потер подбородок, задумавшись, — о Пылаевых ничего плохого не слышал, только хорошее. В армию же я точно больше не вернусь.

Я слушал внимательно и не перебивал.

— Послужить же. Благородному роду. Я в этом не вижу ничего предосудительного, — в его голосе звучала странная отрешенность человека, который уже смирился со своей участью. — К тому же, несмотря на все мои заслуги, от чего-то так вышло, что только ты ко мне явился за все то время, что я здесь провёл.

Я смотрел на него и видел, как десять дней ожидания расстрела изменили некогда бравого офицера. Он осунулся, под глазами залегли тени, которых скорее всего не было раньше. Он наверное и не спал эти дни. Но в его взгляде не было и капли отчаяния, а скорее философское принятие неизбежного.

— Я много о чем думал здесь, — продолжил он, потирая запястья, стёртые кандалами. — О том, как повернулась ко мне жизнь. Как несправедливо обошёлся со мной генерал, и о тех словах, которые он говорил. Даже удивительно, что он столь… нелестно отозвался о тех подвигах, что и ему принесли императорские награды. Обесценил он их, втоптал в грязь. Выходит, что не на том месте я был.

Он замолчал, глядя куда-то мимо меня, в одну точку на стене, словно всматриваясь в свою прошлую жизнь — блестящую карьеру, уважение товарищей, награды от самого императора. Всё это осталось по ту сторону тюремной решетки. Теперь же оставались лишь считанные дни перед расстрелом.

— И это такая ирония судьбы, — горько усмехнулся он. — Ещё недавно у меня была батарея под командованием, солдаты смотрели мне в рот, ловили каждое слово. А сейчас даже тюремщики не удостаивают взглядом, просовывая похлебку под дверь. Я в последнее время, часто задаю сам себе вопросы — что же не так-то было? Просил знака от судьбы, чтобы указала, какой же путь тогда верный, если моя честность и доблесть привели меня к такому вот исходу.

Я молчал, ошеломленный этой исповедью.

— Знака никакого не последовало, но явился ты со своим странным предложением. Видимо, это и есть ответ от судьбы, — пожал он плечами. — Во всяком случае, на пороге смерти, особенно такой, многое видится совсем иначе. Там, в Иркутске, когда мы не раз были на пороге смерти, но знали, что делать, бились за свою жизнь, бились и побеждали, все было куда как проще. Здесь же, где за чужие глупые слова тебя готовы расстрелять вне зависимости от того, кто ты есть и чего добился, и что преодолел…

Он поднял на меня взгляд, в котором читалось недоумение человека, столкнувшегося с абсурдностью и беспощадностью бытия.

— Знаешь, после недели в этих стенах смерть показалась мне очень уж глупой, старой и вздорной тёткой. Абсолютно несправедливой. Умереть как герой я не смог, зато вот готовлюсь умереть как преступник, — он тихонько рассмеялся. — Значит, так, Пылаев, иди-ка ты подобру-поздорову, не береди душу. — он осторожно подвинул ко мне ключи. Ещё раз скажу — я благодарен тебе и твоей зверушке, что перед смертью скрасили моё одиночество.

Его слова звучали так буднично, словно речь шла не о расстреле, а о какой-то формальности, которую нужно пережить. Я поймал себя на мысли, что, наверное, за эти десять дней ожидания он успел тысячу раз умереть и воскреснуть в своих мыслях, и теперь физическая смерть казалась ему лишь логическим завершением этого пути.

— Если судьба повернётся так, что я каким-то образом выживу, я буду тебе служить, тебе и твоему роду. Если же нет… это значит судьбе так было угодно. А я своё предназначение на этом свете исполнил.

В этот момент, будто чувствуя, что мы поговорили, появилась Белочка. Она тут же запрыгнула мне на плечо, ткнулась мокрым носом в щеку. Она выглядела немного уставшей. Я тут же залез рукой в карман и достал энергоядро.

Белка тут же выхватила у меня из пальцев угощение и проглотила его. Затем вдруг резко извернулась, когда я попытался её погладить, и скакнула прямо на колени Медведеву. И подставила мордочку под его руку, позволяя погладить себя.

После того, как Медведев погладил её шёрстку на голове и спине, она ткнулась маленьким лбом в живот заключённого и поудобнее устроилась у него на коленях. Медведев вдруг совсем по-доброму рассмеялся — вся горечь и боль ушли из его глаз. Ведь до его слов я как-то и упустил из виду тот факт, что он здесь уже сидит черт знает сколько и готовится к смерти. Пришёл торговаться. От чего-то стало гадко внутри. Я даже представить себе не могу, что он испытывает, что он ощущает в эти последние моменты.

В его глазах сейчас, когда он гладит маленькое пушистое животное, столько радости и счастья, будто он ребёнок, а не офицер, способный со связанными руками избить тридцать человек.

— В общем, рад, что ты зашёл. Был рад познакомиться. И спасибо, что послал ко мне свою зверюшку, она меня порадовала. Здесь, знаешь ли, скучновато, — он окинул взглядом камеру, которая представляла собой четыре обшарпанные стены и больше ничего; лишь дыра в полу да койка и были всей мебелью. — А сейчас тебе пора уходить, — произнёс он. — Скоро будет обед. Как ты понимаешь, вряд ли охрана оценит то, что ты зашёл в гости.

Глава 23

Побег из Колодцево

— Что ж, я тоже был рад познакомиться, — кивнул я. — Восхищён вашей выдержкой и доблестью, — произнёс я, глядя прямо в глаза человеку, который, несмотря на своё положение, не потерял ни достоинства, ни силы духа.

Мне было неловко от того, что сейчас просто развернусь и уйду, оставив его в этой мрачной камере наедине с мыслями о неизбежном конце. Но что я мог сделать? Моё пребывание здесь и так нарушало все мыслимые правила. Если нас застанут — ситуация станет хуже для нас обоих.

— Берегите себя, — добавил я, не зная, что ещё можно сказать человеку, стоящему на пороге расстрела. Слова казались пустыми и бессмысленными в такой ситуации.

Медведев кивнул, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло понимание — он видел мои сомнения и внутреннюю борьбу. Я напоследок уважительно кивнул ему, а затем, чтобы не ударить в грязь лицом, собрал все свои силы, выпустив перед собой струю энергии, пытаясь имитировать способность ласки.