Жестокие слова - Пенни Луиз

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97

– Письма?

Бовуар покачал головой:

– В шкафах есть кое-какая одежда. Старая, поношенная. Но залатанная и чистая. И вообще весь дом прибранный и чистый. Много книг. Их сейчас просматривают. На некоторых имена, но все разные. Видимо, он приобрел их в магазинах старой книги. Мы нашли столярные инструменты и опилки у одного из стульев. А еще старую скрипку. Пожалуй, мы знаем, чем он занимался по вечерам.

Гамаш представил себе убитого живым. Даже здоровым. Как он готовит себе простой обед, сидит у огня и строгает ножом. А потом, с приближением ночи, берет скрипку и играет. Для себя одного.

Кто был этот человек, так любивший одиночество?

– Тут все довольно примитивно, – продолжал Бовуар. – Ему приходилось накачивать воду в кухонную раковину. Сто лет такого не видел. И ни туалета, ни душа.

Гамаш и Бовуар огляделись. В конце петляющей тропки они увидели будку. У Бовуара от этого тошнота подступила к горлу, но его шеф подошел к будке, открыл дверь и заглянул внутрь. Он увидел там тесный туалет, закрыл дверь. В туалете тоже было чисто, хотя по углам уже стала появляться паутина, и Гамаш знал, что вскоре туда вторгнутся новые насекомые и растения, а потом будка исчезнет – ее поглотит лес.

– Как же он мылся? – спросил Бовуар, когда они направлялись назад к домику.

По докладу коронера они знали, что он мылся и делал это регулярно.

– Тут есть река, – сказал Гамаш после паузы. Перед ними был домик – крохотная идеальная жемчужина посреди леса. – Вон слышно ее журчание. Вероятно, это Белла-Белла – отсюда она течет в деревню.

И верно: Бовуар услышал звук, странным образом напоминающий звук дорожного движения. Это успокаивало. Кроме того, рядом с домом стояла бочка, куда стекала дождевая вода.

– Мы нашли отпечатки пальцев. – Бовуар открыл для шефа дверь в домик. – Мы считаем, что они принадлежат двум разным людям.

Брови Гамаша взметнулись. Судя по дому и обстановке, в нем мог жить только один человек. Но события говорили, что этот дом и его обитателя нашел кто-то еще.

Может быть, это прорыв в расследовании? Может быть, убийца оставил отпечатки?

В домике становилось сумрачнее. Морен нашел еще две лампы и несколько свечей. Гамаш наблюдал за работой команды. В ней была та слаженность, которую мог оценить только другой полицейский. Плавные движения, кто-то отходит в сторону, кто-то наклоняется, опускает голову, приглядывается, становится на колени. В этом была какая-то красота.

Он стоял в центре домика, глядя на все происходящее. Стены здесь были бревенчатые, из крупных бревен. Как это ни странно, на окнах висели занавески. А на кухне к окну был прислонен кусок стекла янтарного цвета.

Ручной насос у раковины был закреплен на кухонном столе, а тарелки и стаканы были аккуратно расставлены на открытых полках. Гамаш заметил еду на кухонном столе, подошел, пригляделся, ни к чему не прикасаясь. Хлеб, масло, сыр. Обгрызенные, но вовсе не человеком. В открытой коробке немного байхового чая. Горшочек с медом. Открытая четвертинка молока. Он принюхался – кислое.

Гамаш подозвал Бовуара:

– Что ты думаешь?

– Этот человек захаживал в магазины за продуктами.

– Как? В магазине месье Беливо его не было. И я совершенно уверен, что он не ходил в Сен-Реми. Кто-то приносил ему еду.

– И убил? Выпил с ним чашечку чая, а потом проломил ему голову?

– Возможно, возможно, – пробормотал старший инспектор, оглядываясь.

Масляная лампа отбрасывала свет, ничуть не похожий на свет электролампы. Мягкий свет. Границы этого мира казались размытыми.

Дровяная плита разделяла примитивную кухню и жилое пространство. Небольшой стол, покрытый скатертью, видимо, служил обеденным. На противоположной стене находился камин, сложенный из речного камня. В дальнем углу домика стояли большая медная кровать и комод.

Кровать была застелена, подушки взбиты и подготовлены ко сну. На стенах висела ткань, вероятно чтобы препятствовать холодным сквознякам, – так делали в средневековых замках. На полу здесь и там лежали коврики, а пол был испачкан всего одним, но глубоко впитавшимся пятном крови.

Книжный стеллаж, целиком закрывавший одну из стен, был заставлен старыми книгами. Гамаш подошел к нему, обратил внимание на что-то торчащее между бревен. Вытащил, посмотрел.

Долларовая купюра.

Канада уже многие годы, десятилетия не использовала долларовых купюр. Гамаш принялся внимательнее рассматривать стену и увидел другие бумажки. Долларовые купюры. Несколько двухдолларовых. Обнаружились и двадцатки.

Неужели такова была банковская система хозяина? Как старый скряга, он хранил здесь свои денежки, только набивал ими не матрас, а щели между бревнами? Пройдясь по домику, Гамаш понял, что таким образом просто конопатились щели. Этот домик был сооружен из дерева и канадской валюты, которая использовалась в качестве изоляционного материала.

Затем он подошел к камину из речного камня, остановился у одного из кресел – у того, которое просело сильнее другого. Прикоснулся к потертой материи. Посмотрев на стол рядом с креслом, он увидел столярный нож, о котором говорил Бовуар. Еще к столу были прислонены скрипка и смычок. Рядом с инструментами лежала книга, закрытая, но с закладками. Может быть, человек читал, когда к нему пришли?

Гамаш взял книгу и улыбнулся.

– «В моем доме было три стула, – тихим голосом прочел он. – Один для одиночества, два для дружбы, три для общества».

– Что-что? – переспросила Лакост со своего места – она сидела на корточках, заглядывая под стол.

– Это Торо. «Уолден, или Жизнь в лесу». – Гамаш поднял книгу. – Торо тоже жил в хижине, которая, возможно, немногим отличалась от этой.

– Но у него было три стула, – улыбнулась Лакост. – А у нашего человека только два.

Только два. Но этого было достаточно, и это было важно. «Два для дружбы». У него был друг?

– Я думаю, он был русским, – сказала Лакост, поднявшись.

– Почему?

– Здесь на полке, рядом с книгами, есть несколько икон. – Лакост махнула рукой себе за спину.

И действительно, перед фолиантами в кожаных переплетах стояли русские иконы.

Старший инспектор нахмурился, оглядел маленький домик. По прошествии минуты он практически замер на месте, только глаза его стреляли в разные стороны.

Бовуар подошел к нему.

– Что?

Гамаш не ответил. В помещении воцарилась тишина. Он снова обвел глазами хижину, еще не веря тому, что увидел. Его удивление было настолько велико, что он закрыл глаза, потом снова открыл их.

– Что? – повторил Бовуар.

– Будь с этим очень осторожен, – посоветовал Гамаш агенту Морену, который держал в руках стакан из кухни.

– Хорошо, – сказал Морен, не понимая, почему шеф вдруг сказал об этом.

– Дай-ка его мне.

Морен отдал стакан Гамашу, и тот поднес его к масляной лампе. В мягком свете он увидел то, что и предполагал увидеть, хотя и не предполагал держать такое в руках. Хрусталь очень тонкой работы. Ручной. Он не мог разглядеть марку на днище стакана, но даже если бы и смог, она ничего не сказала бы ему. Он не был специалистом. Но он знал достаточно, чтобы понимать: у него в руках бесценная вещь.

Это было очень старое, даже древнее стекло. Изготовленное методом, который не использовался вот уже сотни лет. Гамаш осторожно поставил стакан и оглядел кухню. На открытых простых полках стояло не меньше десяти стаканов, все разных размеров. Все одинаково древние. К удивлению команды, Гамаш прошел вдоль полок, беря с них тарелки, чашки, столовые приборы. Потом он подошел к стенам, вгляделся в драпировки. Осмотрел коврики, поднимая уголки, и наконец, как человек, чуть ли не боящийся того, что нашел, подошел к стеллажу.

– Что, шеф? – спросил Бовуар, присоединяясь к нему.

– Это не простая хижина, Жан Ги. Это музей. Каждый экспонат дышит древностью, каждый бесценен.

– Вы шутите, – сказал Морен, ставя кружку в форме лошади.

Кто же был этот человек? Кто выбрал для себя жизнь вдали от людей? «Три для общества».

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97