Неизвестный маршрут - Бушков Александр Александрович

Капитан поморщился.

– Ну что за пошлости... Ничего подобного. Это слишком мелко, достойно вульгарной шпаны.

– Вот теперь я вижу, что вы весьма многообещающий кандидат в Наполеоны, – сказала Марина. – Я не иронизирую.

– Я знаю, – сказал капитан. – Верите или нет, но мне бы не хотелось превращать вас в кусок мяса. Вы молодая, очаровательная, вам еще жить да жить... Давайте договоримся по-хорошему! Только не вздумайте вилять, отделываться пустяками. Итак?

Марина задумчиво смотрела в потолок. Велик был соблазн поиграть с ним. Но, во-первых, нет времени, а во-вторых, и риск слишком велик. Капитан профессионал и, если возьмется, начнет выжимать всерьез, перевербовывать без дураков, пустячками не отделаешься и очень быстро подойдешь к той черте, за которой начинается измена...

– Подумать дадите? – спросила она.

– Минуту-другую, не более. Я к вам уже успел присмотреться. Вы определенно не из тех, кому для принятия решения требуется много времени.

Марина встала, под его пристальным взглядом отошла к окну, выходившему на тихий маленький дворик. Как дорога для бегства окно, безусловно, не годилось – между стеклами красовалась решетка, тонкая, но надежная на вид.

Не нужно было ничего обдумывать. Решение она уже приняла. Но появилась и прекрасная возможность без всяких трудов разжиться кое-какой полезной информацией, так что не стоило спешить...

Она обернулась, посмотрела собеседнику в глаза и сказала с легкой улыбкой:

– Получается, вы не оставили мне выбора?

– Что поделать? – ответил капитан с такой же непринужденной улыбкой. – В конце концов, вы – человек в этих играх не случайный. Такую профессию, как у вас, выбирают вполне сознательно. Должны были знать, что можете угодить в нелегкую жизненную ситуацию.

– Логично. Но знаете, в чем загвоздка? О, не в каких-то соображениях морально-этического плана... К чему эти глупости? Просто... вы предлагаете неравноценный обмен.

– То есть?

– Мне не нравится сам термин «перевербовка». Мне не нравятся условия предлагаемой игры. Вы хотите высосать меня досуха и не дать взамен ничего. Жизнь, конечно, великолепная штука, но идти на сделку в обмен только на нее...

– Что вы хотите?

– Равноправного партнерства, я бы выразилась. Вы хотите выжать из меня достаточно, чтобы держать в руках. Вполне понятное желание. Но, простите, я потребую того же самого с вашей стороны. Чтобы и вы рассказали, что вам удалось узнать. У вас будет оружие против меня, а у меня – против вас. Иначе я могу заподозрить, что вы все врете насчет своих мотивов. Что вы попросту работаете на кого-то со стороны. На китайцев, пакистанцев, немцев, наконец, на соседнюю, столь же суверенную страну. И хотите примитивно выкачать из меня информацию в интересах кого-то третьего...

– А вы умница.

– Ну, еще бы, – нетерпеливо сказала Марина. – Слышала уже... Ну, так как? Я предлагаю именно партнерство. – И передразнила его интонацию. – Вы определенно не из тех, кому на принятие решения требуется много времени...

Он раздумывал недолго. Сказал тихо:

– Но вы ведь понимаете: после того, как я раскрою свои карты, у вас уже не будет дороги назад?

– Естественно, – сказала Марина. – Кто-то недавно назвал меня умницей... Итак, что вы знаете? – она вернулась в кресло, устроилась поудобнее, видя, что он достал сигареты, попросила: – Дайте и мне, сто лет не курила...

Курить ей не особенно хотелось. Просто-напросто зажженная сигарета в умелых руках – чрезвычайно полезное орудие. При некотором навыке ее можно вмиг загнать в глаз, в ухо, в ноздрю так, что самый тренированный человек на какое-то время станет беспомощным, и его гораздо проще будет обидеть...

– У меня есть своя разведка, – сказал капитан. – Я имею в виду, в батальоне, специфика службы, сами понимаете. А учитывая, что страна у нас маленькая, даже батальонная разведка при умелой постановке дела способна стать серьезной силой. Ну, вот... Вы лучше меня знаете, что «Центр» заправляет тут всем и всеми. Лично я отношусь к этому философски – поскольку изменить ситуацию не в состоянии, а бороться против такого положения дел при моих нынешних возможностях попросту глупо... Но это не значит, что мы не можем за ними присматривать. Мало ли что полезное удастся узнать, информация – это товар и козыри... В технические детали и мелкие подробности я углубляться не буду, это неинтересно. Главное – примерно около месяца назад ко мне попали сведения, что небезызвестный Бородин готовит здесь переворот. Самый настоящий, классический: с устранением нынешнего президента и других ключевых фигур и заменой их своими. Моя персона оказалась в этом скорбном списке. Сегодня семнадцатое. Меня должны пристукнуть двадцать четвертого...

– Вы об этом так спокойно говорите? – не без уважения спросила Марина.

– А что, прикажете впадать в истерику? Какой смысл? До двадцать четвертого еще неделя. Давным-давно просчитал несколько вариантов. Все они касаются, деликатно выражаясь, эмиграции. Поскольку с теми силами, что у меня сейчас есть, в открытый бой не вступишь. Итак, двадцать четвертого меня должны пристукнуть, а сам переворот намечен на тридцатое. С этого началось. Мои ребята стали копать дальше. Это было не так трудно, как можно подумать: мы, строго говоря, не предпринимали никаких действий, мы только копили информацию. Все равно что рация, которая работает только на прием – ее невозможно засечь, пока она не заработала... Постепенно выяснилось, что дело даже серьезнее. Во-первых, переворот нашей страной не ограничивается. Он должен произойти синхронно в четырех государствах вдоль Транссибирской магистрали. Во-вторых, все сложнее, чем мы поначалу полагали. Это не просто путч с целью привести к власти еще более послушное правительство. Тут что-то другое. В игре участвуют ваши люди. Я имею в виду государственных служащих. Чиновники, разведчики... А впрочем, коли уж вы оказались здесь и работаете в том же направлении, что и Тимофей Сабашников, то должны эту часть интриги знать лучше меня, не так ли?

– Предположим, – сказала Марина, и глазом не моргнув. – Ну ладно, продолжайте...

– Потом приехал Сабашников. И с ходу занялся Бородиным. Стало ясно, что ваша контора в курсе дела, но моего положения это ничуть не облегчало. Опять-таки, не прибежишь и не скажешь, что хочешь войти в игру, вы не хуже меня знаете, как относятся к подобным «инициативникам», сходу начинают подозревать черт-те в чем. В лучшем случае, пошлют подальше, а в худшем... Ничего не оставалось, как следить за Тимофеем. Мы быстро выяснили, что он озабочен безопасностью некоего спецрейса. Даже ухитрился попасть на борт, но на этом везение кончилось. Я крепко подозреваю, что один из четырех обгорелых скелетов как раз ему и принадлежит.

Марина прикусила губу – она и сама была в этом уверена.

– Это в общих чертах, – продолжал капитан. – Вся конкретика у меня в сейфе, в штабе батальона, куда постороннему довольно трудно залезть... Как видите, у меня есть взнос. Я – не голодранец, который просится за роскошный стол... Если мы с вами договоримся, обоим будет хорошо. Доказательства убойные. Достаточно, чтобы утопить не только «Центр», но и всех «кротов» там, у вас. Перехватить спецсамолет спецслужбы с секретным грузом, похитить означенный груз, убив при этом правительственных служащих – это, знаете ли... Тут и Бородин не выкрутится.

– Не спорю, – сказала Марина с нескрываемым удовлетворением. – Значит, у вас в сейфе – сущая бомба...

– Вот именно. Только увидите вы все это не раньше, чем, в свою очередь, поделитесь кое-какими секретами. Чтобы дороги назад у вас уже не было...

Марина изменила позу. Сидела теперь, закинув ногу на ногу, высоко подняв колени, обеими руками, переплетя пальцы, обхватив ногу чуть повыше голенища правого сапожка.

– Я жду, – сказал капитан чуточку напряженно.

– Извольте, – сказала Марина. – Но сначала очертите крут вопросов, конкретные темы, чтобы...

Она молниеносным движением метнулась из кресла, прыгнула вверх и влево, перекувыркнулась на полу, вскочила на ноги, развернулась к противнику, готовая для броска. Но давать отпор не понадобилось – она угодила туда, куда целилась. Рукоять ножа торчала из груди капитана точно против сердца, и он медленно, ужасно медленно заваливался набок. На лице у него так и не успела появиться ярость – лишь безграничное удивление, и нечто вроде досады оттого, что все пошло на редкость неправильно, вопреки расчетам...