MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович

Помогите ребенку понять смерть не как полное исчезновение и небытие, а как продолжение жизни другими средствами. Как бытие другим способом, другим образом – как переход – в другую жизнь, в иной мир – и не разлучающий, а соединяющий! – мир, где все ушедшие, любящие друг друга, снова встречаются, пусть и в каком-то совсем новом облике… Лично я в это не просто верю – я это знаю. Но никому не хочу доказывать – бесполезно, пока самому человеку эта запредельность не откроется.

Ребенку бессмертие души может открыться легче, чем взрослому, открыться доступными для него образами. Не надо за него выдумывать – ребенок все допридумает сам, себе соразмерно – даст свои объяснения, создаст свои мифы или задаст нужные ему вопросы. Сам выйдет и на живое, естественное для него представление о высшей ведущей силе бытия, именуемой Богом.

Моей дочке Маше с четырех-пяти ее лет мы говорили примерно так:

– Маша, мы тебе не можем точно сказать, как мы будем жить там, после ухода из этой жизни. Никто не может этого точно сказать, потому что жизнь как река – течет только вперед, течет все дальше и дальше. Там – дальше – река нашей жизни наверняка впадает в какую-то другую реку или целый океан, куда же ей деться, конечно, куда-то впадает… Но пока не приплыли, еще не знаем, что это за другая река или океан… Много-много людей с давних пор верит, что ТАМ, дальше, есть другой мир, что жизнь никогда не заканчивается. И есть свидетельства этого – в снах, когда тебе снится ушедший человек и с тобой даже разговаривает; а иногда в ощущении живого присутствия наяву… А как ты сама чувствуешь, где сейчас наша ушедшая бабушка Клава?

– Я думаю, она – вон та звездочка на небе. А другая – это бабушка Тома… Папа, а я теперь легко тоже пойду к Богу, потому что там у него я встречусь с любимой бабушкой…

Спросим себя: к чему мы приходим сами в отношении к этой данности? И к чему стремимся? Чего если не от мира и Бога, то от себя хотим?.. Мой себе ответ вот каков. По верхнему пределу, по максимуму: хочу постичь тайну смертности и обосновать свою веру в бессмертие реальными фактами и здравыми доводами – превратить веру в знание и передать это знание другим людям. На самую малость, это уже получается… А по минимуму – хочу надежно держать Скелет в своем личном шкафу, чтобы не мешал жить, покуда живется. О смерти либо не думать, либо думать спокойно и плодотворно, хорошо думать. Отчасти получается тоже.

Это пока все, пересылаю вам для сравнения недавнюю переписку с другой мамой на ту же тему.

Елена, спасибо за очередное напоминание о сверхважном вопросе. Думаю над ним целую жизнь. Вопрос-то не детский, а взрослый, взрослее некуда, и отвечать на него приходится, прежде всего, себе – ребенку-в-себе – а уж потом и своему чаду.

Дети, с одной стороны, беззащитней, а с другой – лучше нас защищены от непосильного. И нам, взрослым, играя роль себя-взрослых по отношению к ребенку, не стоит слишком уж заигрываться и всегда автоматом брать на себя естественно навязываемую ребенком роль эксперта-отвечальщика, эдакого наместника бога. Начинать с подробных вопросов себе: «А я – я-то об этом что знаю и что думаю?.. Что хочу думать, во что верить?.. Имею ли какую-то определенную точку зрения на вопрос о смерти или это для меня тоже вопрос открытый, вопрос больной, вопрос страшный?.. Не убегаю ли я от него?.. Убегаю, конечно же. Но теперь уж не убежишь – на тебя смотрят беспомощные детские глаза…»

Сначала искренность перед собой, потом – искренность перед ребенком. Искренность – ясно – на уровне понятном и по возможности безопасном.

Если мы верим, если хотя бы предполагаем или хотим верить, что какая-то форма продолжения жизни после телесной смерти есть, то, конечно, очень хорошо будет попытаться в доступных словах и образах передать эту веру – или возможность веры – ребенку. Преподнесение может быть и игровым, полушуточным, как, например, в фильме «Мой папочка – привидение».

Ну, а если мы сверхупорно, непререкаемо, узко-атеистически и плоско-материалистически (а может быть, садомазохически?..) убеждены, что смерть – это полный и безвозвратный, абсолютный конец всему…

Тогда с нами ничего не поделаешь. Будем и дальше с тупой безнадежностью, принимаемой за честность ума, упираться в этот свой абсолютный капец. Но вот ребенка придавливать могильной плитой своей ограниченности не надо. Это жестоко и глупо. Это может быть и смертельно опасно.

Каждый день, каждый миг и всю жизнь мы ответственны за тот риск, которому подвергаем детскую душу своим насилием над ней, пусть и с самыми благими намерениями. Насилием?!.. Да. Всякое приобщение ко всякому убеждению, если душа открыта и беспомощна, если еще не развито критическое сознание, – есть насилие. И нас с вами так насиловали в немереном количестве, и всю жизнь этим маемся.

Что до меня, то я ныне даже со своим полугодовалым младшим сынишкой предпочитаю собеседование и совместный поиск истины, нежели внедрение каких-то идей. Беседуем доступными нам обоим общепонятными средствами – возгласами, жестами и улыбками.

Как и все человечество в период своего духовного младенчества (подзатянувшийся), ребенок – существо, по натуре первично верующее, боготворец. Для маленького все живо, все одушевлено, все о-божено, даже камни имеют души. Хорошо помню, как мой четырехлетний сынок Максимушка, ныне папа двух дочек, полковник Максим Леви, сказал мне вдруг ни с того ни с сего, увидав камушек на дороге: «Папа, когда я жил раньше, я был вот этим маленьким камушком»…

И сугубый материалист может найти лазеечку в относительное бессмертие через реальность бессмертия родового или информационного, на уровне клеток и генов. Даже молекулы воды имеют память – доказано!

А всего интереснее спросить у малыша: «Как ты думаешь? Как сам (сама) думаешь?» Ответить может либо на подтекст «Как тебе хочется, чтобы было?», либо никак. И то, и другое будет для него (для нее) правильно. А может быть, и вообще правильно.

Мы и представить себе не можем, сколько чудесных истин дети могут поведать нам, так называемым взрослым! Только слушать их уметь надо…