Право крови - Кнаак Ричард Аллен

– Ну нет, любовь моя, без меня ты не останешься никогда, ни за что, – проворковала она, обнимая его крепче прежнего и уткнувшись лицом ему в грудь. – Мы с тобой – ты и я – связаны друг с другом навеки…

Обрадованный, Ульдиссиан склонился к ней с поцелуем. Лилия подняла голову, повернулась к нему лицом, и…

Едва не задохнувшись, крестьянин тщетно рванулся прочь от аристократки, однако объятий Лилии разомкнуть не сумел. Охваченный ужасом, смотрел он, как ее губы приближаются к его губам.

– Разве ты не поцелуешь меня, любовь моя? – спросила она, улыбнувшись… и обнажив в улыбке множество острых зубов.

Мало этого, глаза ее были лишены зрачков и мерцали под веками ровным зловещим багрянцем. Кожа покрылась чешуей, меж прядей волос торчали длинные остроконечные уши. Сами волосы ниспадали на плечи по-прежнему, но превратились в жесткую изумрудно-зеленую ость наподобие игл дикобраза.

Несмотря на все эти жуткие перемены, в ней до сих пор оставалось нечто, исполнявшее Ульдиссиана желания – желания столь неодолимого, что его охватил страх. Великолепное платье ее исчезло, исчезло без следа, а чешуя, покрывавшая все тело, ничуть не скрывала того, на что человеческие наряды разве что намекают.

– Нет! – выпалил он, что есть силы отталкивая ее от себя. – Нет!

Но Лилия лишь рассмеялась над его потугами. Ее хвост с тремя кинжалоподобными выростами на конце игриво застучал, забарабанил по залитой кровью земле. Пристукнув копытами – точно такими же, как у имевшихся в хозяйстве Ульдиссиана коз, – она отступила на пару шагов, дабы явить его округлившимся от изумления глазам все свое великолепие.

– Ну? Разве я – не все, о чем ты только мечтал? Разве я – не все, чего ты мог бы пожелать?

Тут демонесса вновь рассмеялась, и ее смех распалял желание в злополучном крестьянине сильнее прежнего, невзирая на пробегающий по спине холодок.

– Иди же ко мне, любовь моя, – продолжала Лилия, когтистыми пальцами маня Ульдиссиана к себе. – Иди же… ты ведь всецело мой, мой телом и душой, душою и телом… ступай же ко мне…

Оба воинства разом прервали битву, повернулись в сторону Ульдиссиана и неторопливой поступью, в такт ритму голоса Лилии, двинулись на него.

– …телом и душой… душою и телом… телом и…

Зайдясь в бессловесном крике, Ульдиссиан очнулся, открыл глаза, а повернувшись на бок, увидел склонившуюся над ним Лилию. Ее лицо – ее прекрасное лицо – было исполнено неподдельной тревоги.

– Ульдиссиан, любовь моя! Не захворал ли ты?

– Я видел… других… и тебя…

Спрятав лицо в ладонях, он мало-помалу собрался с мыслями.

– Все это – сон… сон… и более ничего. Попросту скверный сон.

– Кошмар?

Гладкая, безо всяких когтей, ладонь Лилии нежно коснулась его щеки. Живо вспомнив, какой она предстала перед ним в сновидении, Ульдиссиан невольно втянул голову в плечи.

– Должно быть, кошмар твой был вправду ужасен, – добавила Лилия, – если ты так пугаешься даже меня!

– Лилия… прости.

Аристократка встряхнула головой, отчего ее волосы водопадом рассыпались по обнаженным плечам. Краса ее ошеломляла даже во тьме. Ульдиссиана вновь охватила страсть, и страшный сон мало-помалу начал ускользать в забвение.

– Дай-ка я успокою твой разум, – шепнула Лилия, обвив его шею тонкими, изящными ручками, – успокою и покажу, что тебе незачем меня бояться…

– Лилия, я…

– Тихо!

Губы их встретились, и поцелуй продолжался до тех пор, пока Ульдиссиан не начал задыхаться. Когда же он перевел дух, аристократка захихикала, и смех ее оказался не только крайне приятен, но и ничуть не похож на тот, соблазнительный, однако ж глумливый смех из кошмарного сна.

– И это, можешь не сомневаться, только начало.

Пальцы Лилии пробежались по плечам, коснулись волос на груди, скользнули книзу…

Последние отголоски страшного сна исчезли, как не бывало. Игриво зарычав, Ульдиссиан рванулся вперед и сгреб Лилию в объятия. Оба перевернулись на бок, и сын Диомеда, опрокинув Лилию на спину, принялся трудиться без устали – трудиться, чтоб память о жутком видении не вернулась к нему никогда…

Вновь засыпая, Ульдиссиан пребывал в расположении духа, навевающем только приятные, а уж никак не кошмарные сны. Лежа на животе, он энергично похрапывал, а рука его небрежно обнимала Лилию.

Однако Лилия не спала. Улегшись на спину, она, не мигая, смотрела на нечто, сокрытое в недрах собственной памяти, нечто безмерно далекое и от этой кровати, и от Ульдиссиана.

Среди рода людского имелось немало верящих, будто сны предвещают будущее, и Лилия знала, что от истины они не слишком-то далеки. Сны вполне могли предвещать будущее, и ей это было известно лучше, чем многим другим. Во время любовной игры Лилии удалось собрать воедино немало мелких подробностей, о коих Ульдиссиан проговорился, сам того даже не сознавая. Все вместе они сложились в картину, из-за которой аристократка на миг утратила самоконтроль. К счастью, ее способности тут же исцелили то, от чего в других обстоятельствах крестьянин остался бы с глубоким жутким шрамом на спине.

Да, предвещать будущее сны очень даже могли. Возможно, и Ульдиссианов сон вправду был вещим. Однако у сновидений имелось еще одно свойство, встревожившее Лилию куда больше.

Сны – а ночные кошмары особенно – могли служить также предостережением.

О чем предостерегает Ульдиссианов сон, Лилия знала точно. Не знала другого: кем этот сон был послан. Она сделала все возможное, дабы скрыть свое появление от любого, кто мог бы ее узнать. Несомненно, теперь-то они кое-что заподозрили, однако и им нужно блюсти осторожность. В противном случае обо всем этом станет известно на Небесах, а извещать Небеса о существовании Санктуария наверняка не желает никто – даже он.

Таким образом, преимущество по-прежнему, насколько она понимала, оставалось за ней.

Однако этот сон не давал ей покоя. С одной стороны, на происки тех, кто хотел бы помешать ей достичь цели, вроде не похоже… с другой же – чем он еще может быть?

«Ладно, неважно», – сказала самой себе Лилия. Чего опасаться? Она хозяйка положения. Не кто-нибудь, а она пробудила в лежащем рядом олухе силы нефалемов, и с его помощью взрастит ее во всех смертных, в каких только возможно. Помешать ей не в силах ничто.

А если Ульдиссиану уль-Диомеду вдруг вздумается взбрыкнуть, сорваться с ее поводка, Лилия попросту прикончит его и подыщет другую, более покладистую марионетку. В конце концов, на свете так много мужчин…

Глава четырнадцатая

Минуло еще четыре дня… и за эти дни Ульдиссиан еще больше свыкся и с Партой, и со всем, что его здесь окружало. Целью будущего по-прежнему оставался Кеджан, но с каждым прошедшим днем это будущее становилось все более и более отдаленным.

Со временем к горожанам прибавились окрестные крестьяне и жители небольших селений в пределах дня пути от Парты, прослышавшие об Ульдиссиане от тех, к кому он уже успел прикоснуться. Естественно, Ульдиссиан был рад каждому из новоприбывших и делал для каждого все, что только мог. Правда, дела шли на лад крайне медленно, но теперь он, по крайней мере, убедился, что сказал им чистую правду: вдобавок к Рому, кое-какие признаки пробужденной силы проявили еще дюжины две человек. Признаки эти оказались самыми разными – от исцеления незначительных ран или распускавшихся по чьему-нибудь повелению цветов до нежданной способности маленькой девочки призывать птиц прямо к себе на ладонь. Двух в точности одинаковых среди них не нашлось, что само по себе повергло Ульдиссиана в немалое удивление, и он потратил какое-то время, пытаясь постичь, отчего получающееся у одного не получается у другого.

От повторения кошмарного сна судьба его берегла, и вскоре Ульдиссиан, захлопотавшись, совсем о нем позабыл. Тем временем ряды просителей начали разрастаться на новый, совершенно нежданный манер. Парта жила торговлей, а посему в городке каждый день останавливались гости из самых разных краев – особенно купцы, направлявшиеся куда-нибудь по делам. Помимо собственной воли поддавшись всеобщим восторгам, а нередко и попросту из любопытства, они тоже являлись к Ульдиссиану с просьбами о прикосновении. Не все, разумеется – ведь даже кое-кто из партанцев еще колебался, но с каждым новым «чудом», наподобие старика, ослабшего зрением и исцеленного собственной дочерью, поначалу того не заметившей, число колебавшихся неуклонно шло на убыль. Правда, повторить «чуда» дочь исцеленного не смогла, однако Ульдиссиан почему-то был уверен: еще чуть-чуть, еще самую малость – и многие, многие переступят этот порог вслед за ним.