Пожиратель Ци 4 (СИ) - Петров Егор

Столица Лунного Света оказалась прямо по пути. Точнее, то тончайшее, едва уловимое чувство, что тянуло меня вперед, как ниточка, вело прямиком через нее.

Город… изменился. Тот упадок и разруха, что я помнил, исчезли. Улицы были полны людей, но не оборванных и голодных, а деловитых. Отстроенные дома, новые вывески, запахи еды из харчевен — всё почти так же, как было здесь в мой самый первый приезд. Почти, но чувствовалась и смена власти — город был неуловимо… Чище?

Проходя по главной улице, я уловил обрывок разговора двух купчих, обсуждавших цены на чай.

«…а у Хаггарда, слышала, новые партии из плантаций школ прибыли. Говорят, сам Регент у него закупает!»

Имя ударило по сознанию, как молот. Хаггард. Теплое, важное, выжженное в самой глубине того, что я теперь снова осознавал как «я». Друг. Совсем рядом. Неужели он здесь?..

— А как найти лавку этого Хаггарда? — нетерпеливо перебил я купчиху, — подскажите, пожалуйста.

— А не пошел бы ты н… — явно хотела выразить свое недовольство женщина, но потом увидела что-то в моих глазах и осеклась. — … до конца улицы и налево, там сразу и найдешь его лавку…

Я поблагодарил и почти побежал, следуя по указанному маршруту. И вот она — лавка. Копия той, что сгорела в городе Пламенной Птицы. Небольшая, неприметная, без вывески. Даже внутри было чем-то похоже, разве что чуть почище, и гораздо меньше оружия. И больше всяких безделушек, чая, и даже, вроде как, игрушки были…

Войдя, я увидел его. Он сидел за прилавком, подперев голову рукой, и смотрел в одну точку на стене. Похудел, осунулся. В его густой бороде пробивалась седина, которой раньше не было. Он присутствовал здесь физически, но его сознание, казалось, витало где-то далеко.

Я подошел к прилавку. Он даже глаз не поднял.

— Что надо? Бери, что понравится, цена написана, — пробурчал он глухим, безучастным голосом.

Я посмотрел на него, чувствуя, как что-то щемит в груди, и не смог сдержать улыбки. Широкой, наглой улыбки, той самой, которой я всегда дразнил его.

— Эй, бородач, — сказал я, и мой голос прозвучал немного хрипло от волнения. — У тебя случайно нет пары-тройки мощных пилюль для быстрой культивации? Мне бы силы вернуть… Да и пару заготовок под артефакты бы…

Он замер. Сначала его плечи напряглись, потом медленно, очень медленно, он поднял голову. Его глаза, тусклые и уставшие, уставились на меня. В них не было ни узнавания, ни удивления. Разве что легкая тень раздражения — как смеет кто-то глупости непонятные городить?

— Что? — только и выдохнул он.

— Говорю, подкинь немного силы. А то неудобно получается — вернулся, а встречать меня некому. Хрен его знает, сколько лет прошло, но все, кажется, своими делами заняты.

Он вглядывался в мое лицо, в мои глаза с вертикальными зрачками, в которые теперь вернулся золотой огонь. Его собственные глаза начали медленно, невероятно медленно округляться. Дрогнули губы. Он отшатнулся так, будто прилавок ударил его током. Стул с грохотом опрокинулся.

— Не… может… быть… — то был уже не голос, а надсадный хрип. — Это… ты?

— А кто же еще? — я рассмеялся, и это был смех облегчения, смех возвращения домой. — Принимаешь старых друзей? Или все лучшее уже Трору отдал?

Он не ответил. Он издал какой-то нечленораздельный, хриплый звук, не то рык, не то стон, перепрыгнул через прилавок с неожиданной для его тучности ловкостью и сбил меня с ног в объятиях. Мы грохнулись на пол меж стеллажей с безделушками, и он, не отпуская, колотил меня по спине, рыдая и смеясь одновременно.

Минут через пять я попытался встать, когда Хаггард, все еще всхлипывая и не отпуская меня из своих медвежьих объятий, вдруг замер. Его взгляд устремился куда-то за мою спину, к дверям лавки. По его лицу пробежала смесь изумления и надежды.

— Ты… ты почувствовала? — выдохнул он, обращаясь к вошедшей. — Я же говорил! Говорил, что не мог он!…

Я медленно, очень медленно повернул голову.

В дверном проеме, залитая светом уличного дня, стояла она. Застывшая, как изваяние. Одна рука все еще была протянута к дверной ручке, словно она замерла на полпути, войдя сюда. Ее глаза, широко распахнутые, были полны такого смятения, такой надежды и такого страха, что мое собственное сердце совершенно забыло, как биться.

Она изменилась. Повзрослела. В ее осанке, в ее взгляде читалась власть, ответственность и та сила, что когда-то бушевала в ней неуправляемым штормом, а теперь была укрощена и обращена в русло созидания. Но в этот миг вся эта мощь, вся эта уверенность испарилась, оставив лишь хрупкую, испуганную девушку, боящуюся поверить в чудо.

— Мико… — ее имя сорвалось с моих губ шепотом, хриплым от переполнявших меня чувств.

Этот тихий звук, казалось, разбил оковы парализующего шока. Она сделала шаг вперед. Потом еще один. Ее взгляд не отрывался от моего лица, скользя по чертам, которые она, должно быть, боялась забыть, по белым волосам, по глазам с вертикальными зрачками, в которых снова горел знакомый золотой огонь.

— Это… ты? — ее голос дрогнул, был тише шелеста листвы. — Правда… ты?

Она была уже в двух шагах от меня. Я видел, как дрожат ее руки, как на глазах выступают предательские слезы, которые она отчаянно пыталась сдержать.

Я осторожно высвободился из объятий Хаггарда, который, всхлипнув, отпустил меня и отошел в сторону, давая нам пространство. Я поднялся с пола, не сводя с нее глаз.

— Да, — сказал я уже громче, и моя рука сама потянулась к ней. — Это я. Вернулся.

Ее пальцы дрогнули и встретились с моими. Сначала это было просто прикосновение, легкое, почти невесомое, будто она боялась, что я рассыплюсь в прах от одного неверного движения. Потом ее хватка внезапно усилилась, сжала мою руку с такой силой, что кости затрещали. Но я и не думал ее останавливать.

— Пять лет… — прошептала она, и голос ее сорвался. — Пять лет я… я чувствовала только пустоту. А сегодня… сегодня…

Она не договорила. Рыдание, сдержанное и горькое, вырвалось наружу. Она рухнула вперед, прижалась лбом к моей груди, и ее плечи затряслись от беззвучных, сокрушительных слез. Я обнял ее, чувствуя, как знакомое, забытое тепло ее ауры смешивается с моим, как тончайшая паутинка нашей связи, едва теплящаяся все эти годы, вдруг вспыхнула с новой, ослепительной силой. Это было не эхо. Это было настоящее. Живое. Наше.

Я прижал ее крепче, позволив ей выплакать все годы отчаяния, все ночи надежды, сменявшиеся утрами разочарования. Я просто стоял и держал ее, чувствуя, как что-то щемящее и правильное встает на свои места внутри моей собственной души.

Хаггард тихо шмыгнул носом где-то у прилавка.

— Ну вот… — пробормотал он сипло. — Теперь можно и напиться. По-нормальному.

Мико наконец подняла голову. Ее глаза были красными от слез, но в них уже горел знакомый огонь — яростный, преданный, бесконечно любящий.

— Где ты был? — спросила она, и в ее голосе слышались и упрек, и облегчение, и бесконечная нежность. — Что случилось? Я чувствовала… чувствовала, как все оборвалось. Думала… думала, ты…

— Это долгая история, — я мягко провел рукой по ее щеке, смахивая слезу. — Очень долгая. И очень странная. Но я справился.

Она смотрела на меня, впитывая каждое слово, и постепенно ее лицо озаряла все та же знакомая, озорная улыбка, которую я помнил с самого детства.

— Значит, «капец» миру все-таки не пришел? — прошептала она. — А то Хаггард все пугал.

— Пришел, — хрипло рассмеялся я. — Но я его, как всегда, обставил. Теперь, думаю, мир ждут очень интересные времена.

Я посмотрел на нее, на Хаггарда, на лавку, пахнущую деревом, чаем и домом. Ощутил твердую почву под ногами и тепло её руки в своей.

— Со всем справимся, — сказал я, и на этот раз это звучало не как надежда, а как констатация факта. — Теперь уже точно со всем справимся. Вместе.

Эпилог

— Господин Кер’О, сюда движется крайне сильный адепт! Он остановился в километре от школы и сел, чего-то ожидая! Аура прошибает мозги! Я был в патруле, когда обнаружил его. еле утек… — доложил боец школы Белого Тигра.