Принцесса вандалов - Бенцони Жюльетта

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80

– Совершенно с вами согласна. Теперь остается узнать, какими чарами вы надеетесь получить от монахини согласие?

– У меня есть кое-какие соображения на этот счет. В надлежащее время мы поговорим об этом. А начну я с того, что напишу письмо папе. Нужно особое разрешение, чтобы освободить Мари-Луизу от навечно данных ею обетов.

– А что если, покинув монастырь, она сама захочет выйти замуж за моего Франсуа?

– Потому что ей будет предложено нечто гораздо лучшее…

– Что значит лучшее? Чем дальше, тем меньше я понимаю!

– Один бог знает, как вы несносны! Не можете послушать меня и пяти минут, не перебивая! После того как она снимет монашеские одежды, ей будет предложено место в свите королевы, титулы, ранг принцессы и привилегия табурета при дворе.

– И она поспешит найти себе супруга, гораздо более богатого, чем мой брат!

– Кажется, я просил вас пять минут помолчать, – яростно прошипел Конде. – Дайте мне договорить до конца! Все эти чудеса она получит только в том случае, если станет канониссой аббатства Пусе. А им запрещено выходить замуж. Ну что? Как вы находите мою идею?

– Слушать вас одно удовольствие! Вот только возможно ли это на деле? Во-первых, папа…

– Я напишу ему завтра утром.

– А почему не сегодня вечером?

– Потому что вечером я надеюсь на малую толику вознаграждения за мою блестящую идею. И напоминаю вам, что как только отошлю письмо, я сразу отправлюсь в Фонтенбло, чтобы показать, каким примерным придворным я становлюсь.

Принц схватил свою возлюбленную в объятия и принялся целовать. Между двумя поцелуями она успела возразить.

– Не слишком обольщайтесь! Вам мало подходит образ жизни придворного.

– Может быть, и так, но сейчас не время быть строптивцем. Не забывайте, что от нашего чудесного плана не останется камня на камне, если король будет против. Кто хочет успешного завершения, принимает любых помощников. И я не скрою от вас, что мне очень нужна ваша поддержка!

Изабель щедро поддержала принца.

В четверг двадцать шестого августа 1660 года новобрачные король и королева, накануне покинув Фонтенбло и переночевав в Венсене, заняли место на двойном троне, оббитом шелком, затканным королевскими лилиями с золотыми искрами. Его воздвигли на холме в центре просторного луга, примерно на середине дороги от замка до ворот Сент-Антуан [28]. Молодые были одеты с необычайной роскошью, но в этот день, когда Парижу предстояло познакомиться со своей королевой, Людовик по собственному волеизъявлению позволил Марии-Терезии затмить блеск своей королевской особы.

На юной королеве было платье из черного атласа, расшитого жемчугом и драгоценными камнями. Бриллианты сверкали на ее еще девичьей груди, в ушах, на запястьях и на пальцах маленьких рук. Сияли они и в ее пышной прическе, позволявшей любоваться чудесными золотистыми волосами. Корона на ее голове испускала множество разноцветных лучиков в ответ на лучи утреннего солнца. Людовик был в одежде, затканной серебром, с одним-единственным бриллиантом, поддерживающим белые перья на шляпе.

Королевская чета приняла поздравления от городских гильдий, а потом терпеливо выслушала приветственную речь канцлера Сегье, облаченного в золото с головы до ног. Сегье был неколебимо уверен, что это торжество касается не одного короля, но и его, Сегье, тоже. Ни для кого уже не было секретом, что конец Мазарини близок, и канцлер считал, что место первого министра по праву принадлежит ему. После церемонии приветствия королевская чета должна была проследовать в Лувр в сопровождении пышного кортежа. Мария-Терезия заняла место в карете, «более прекрасной, чем подают солнцу», а ее супруг с видимым удовлетворением вскочил на великолепного каракового коня и вольтижировал под восторженные крики рядом с каретой.

Свиту короля составляли главный камергер, капитан отряда телохранителей, восемьдесят лучников-шотландцев, за которыми ехали Месье, брат короля, а за ним три принца крови: де Конде, его сын, юный герцог Энгиенский, и его брат, принц де Конти, недавно женившийся на племяннице Мазарини.

Изабель, как она и предполагала, заняла, по приглашению Анны Австрийской, место на одном из балконов особняка Бовэ, который был превращен в королевскую трибуну. Все балконы особняка были обтянуты пурпурным с золотом бархатом. Самые знатные дамы, герцогини и принцессы, заняли места на двух центральных балконах, на одном из которых восседала королева-мать вместе с королевой Генриеттой-Марией Английской и ее дочерью, принцессой Генриеттой, а на другом кардинал Мазарини. Пурпурные, сверкающие бриллиантами одежды кардинала лишь подчеркивали нездоровый землистый цвет его лица. Рядом с кардиналом стоял дон Луис де Харо и толпа иностранных послов.

Изабель с волнением приблизилась к королевам, чтобы с ними поздороваться. Она в первый раз виделась с Анной Австрийской после своих злоключений, но королева-мать встретила ее тепло и радушно.

– Мы рады видеть вас, милая герцогиня! Нам известно, сколько страданий выпало вам из-за ваших попыток вернуть Франции мир, а ее самому славному воину место, какое он никогда не должен был покидать. Видеть вас нам всегда отрадно.

– Какое счастье, – прибавила Генриетта-Мария, – что вы не позволили безумству моего сына увлечь себя в Англию, когда он был всего лишь странствующим принцем. Ваши несравненные достоинства посредницы погибли бы в туманах Англии.

– Я никогда не чувствовала себя достойной такой чести, Ваше Величество, но кроме того, никогда бы, как мне кажется, не могла покинуть Францию. С тем большим восхищением я взираю на мужественную королеву Англии, столь великолепно носящую ее корону. Другого и нельзя было ожидать от дочери всеми любимого и всеми оплакиваемого Генриха Четвертого.

Изабель заняла место на балконе, где сидели герцогиня де Навай, герцогиня де Креки и госпожа де Мотвиль, которая хотя и не была герцогиней, но была наперсницей и любимой подругой королевы-матери, что стоило титула герцогини. Изабель была в прекрасных с ней отношениях и не замедлила задать вопрос, который немало удивил госпожу де Мотвиль.

– Я не вижу моей кузины, герцогини де Лонгвиль, – сказала Изабель. – И супруги господина принца. Неужели они не были приглашены?

– Вы должны быть осведомлены об этом лучше меня! – воскликнула та в ответ. – Судя по слухам, госпожа де Конде вновь лежит в постели из-за неблагополучных родов, а госпожа де Лонгвиль, удалившись в монастырь кармелиток, еще не чувствует себя достаточно окрепшей, чтобы противостоять миазмам двора. Думаю, вам лучше других известно, что герцогиня де Лонгвиль задумала поменять знаменитую каску с белыми перьями на нимб святой?

Изабель улыбнулась. Она хотела выяснить официальную версию отсутствия своих родственниц. От принца де Конде она знала, что Анна-Женевьева готова была снизойти до появления при королевском дворе только в том случае, если будет приглашена отдельно и только к королевской чете. А что касается Клер-Клеманс, то принц категорически запретил своей супруге принимать королевское приглашение и присутствовать на празднике.

Дело в том, что Клер-Клеманс по-прежнему не уставала похваляться своими подвигами в Бордо и поливать Мазарини грязью, что было теперь совсем неуместно. Особенно когда речь шла о человеке, чьи дни, похоже, были сочтены…

Кардинал нисколько не обольщался относительно своего состояния. Слуги видели, как по вечерам, оставшись один, он, опираясь на трость, медленно обходил комнату за комнатой в своем дворце-музее, останавливаясь то перед греческой статуей, то перед картиной известного мастера, то перед витриной с ювелирными украшениями и драгоценностями. Больше всего его завораживали бриллианты, и он стал владельцем нескольких самых красивых в мире камней. Он ласкал эти камни, любовался ими и душераздирающе вздыхал. Кардинал прощался, не скрывая, как больно дается ему прощание.

– Все сокровища мира ничто по сравнению с райскими кущами, – осторожно попробовал утешить его духовник, стараясь поддержать несчастного больного. Но Мазарини вздохнул еще горше.